Петр Родионов («Герофарм»): «Сейчас самое время для инвестиций в России, несмотря на высокие риски»

Вы — предприниматель-визионер: двадцать лет назад инвестировали в новую отрасль с супервысокими рисками, а теперь — импортозамещение, вакцина и четверть объема российского инсулина. Почему именно фарма?

Это все мой фаталистический оптимизм. И он особенно ценен сейчас, когда весь бизнес в России находится под серьезным давлением. Думаю, последствия санкций и разорванных логистических цепочек мы ощутим осенью, пока же все работает по инерции — ты должен оставаться оптимистом, чтобы справиться.

Как вы справляетесь?

После 24 февраля я поставил перед собой и командой задачу: независимо от происходящего наше предприятие будет работать на полных мощностях, ведь ответственность перед пациентами возросла — инсулин должен быть доступным. Это не просто слова, а наша миссия. Не было времени на застревание в шоке, нужно было действовать: компенсировать поставки из Европы, задублировать все китайскими, индийскими, российскими продуктами. Надо отметить, не все так печально. До начала программы ­«Фарма-2020» (государственная стратегия, согласно которой доля жизненно важных лекарств отечественного производства к 2020-му должна составлять 90 %. — Прим. ред.) в России фактически не было фармацевтической индустрии. Ни новых заводов, ни производства субстанций, ни биотехнологий. Пятнадцать лет назад государство тратило валютную выручку на покупку готовых препаратов: и жизненно важных, и всех прочих. Программа поставила задачу уйти от этой зависимости, локализировать производства и сократить отставание в фармацевтике. И отставание было — внимание! — сокращено. Это хороший пример совместной работы государства и бизнеса.

Какие проблемы отрасли не решены?

Нет отечественных интермедиатов. Это исходные химические вещества, которые используются для создания более сложных молекул. К сожалению, в России так и не смогли наладить их производство, хотя исходными составляющими являются нефть и газ. Это очень маленький бизнес, на котором трудно заработать, нужно иметь страсть к этому делу. То же самое касается и стекла. Стекольные трубки в фармацевтике используются для флакончиков, картриджей, пробирок. Что нужно для их производства? Песок! И весь рынок занимают Германия и Япония. Но никогда не поздно осознать ошибки и принять меры сейчас, чтобы через 3–5 лет появилось новое направление в индустрии.

Изменилась ли стратегия «Герофарм»?

Мы ставим перед собой задачу стать поставщиком № 1 инсулина в России в ближайшие два года. И ожидаем, что реальный рост спроса придется на конец года, в цифрах мы увидим это только в 2023 году.

Это, кстати говоря, характерная ситуация неопределенности, которую нужно решать. Ведь в случае форс-мажора невозможно моментально перестроиться и масштабироваться. А производить товар на миллиарды, чтобы он просто лежал, мы не можем себе позволить, как коммерческая компания. Кроме того, у нас в разработке ряд препаратов, которые мы выпустим полным циклом. И заранее готовим сценарии на случай реального дефицита лекарств. Пока для него нет никаких предпосылок. И конечно, в планах была конкуренция на рынке Европейского союза, что сейчас невозможно представить. Но есть еще Африка, Ближний Восток. Ведем переговоры со странами Латинской Америки, но из-за логистики наша конкурентоспособность снижается.

Какова судьба исследовательских программ, если учесть, что под санкции попали поставки как оборудования, так и важных компонентов для экспериментов, например, редких реагентов.

С оборудованием сложно. Я думаю, оно по большей части будет недоступно, а значит все инвестиционные программы российской фармы нужно корректировать. У нас, например, заказано много единиц, но я не знаю, придут они или нет. Этот вызов пока не решен, будем искать аналоги российского или китайского производства. Так что говоря о развитии фармы, можно предположить: все будет медленнее и дороже. Несколько лет назад, во время визита в Иран, я увидел, что все оборудование на их фармпроизводстве — западное, несмотря на жесточайшие санкции. Они получают технику через посредников, поэтому все стоит в два раза дороже. Чтобы этот сценарий не стал нашим, от государства нужны решения, укрепляющие локальных игроков.

Давайте проговорим, что это за решения!

Нужен комфортный климат для частной инициативы, которая сможет создавать отечественный продукт. Это и без санкций нужно было делать. Сейчас станут медленнее сами процессы разработки. Производство ведь либо работает, либо нет. Если задерживается хотя бы один ингредиент из ста, вы не можете стартовать. Будете ждать, пока привезут последний, и только тогда начнете. И если, допустим, в Калифорнии или Бостоне недостающие реагенты привезут в течение дня, то в России нужно все заранее спланировать, заказать — и они приедут в лучшем случае через месяц, а может быть, и через три.

Мы сталкивались со сложностями поставок на старте пандемии, когда останавливались заводы. Этот опыт не помогает?

Да, логистические цепочки рвались из-за локдаунов, но разница в том, что тогда все поступали рационально, а сейчас — иррационально. Рынок не был фрагментирован на «наших» и «не наших», дружественных и недружественных, он был единым. Фактически весь мир реально распадается на фрагменты, на Запад и Восток. Из-за абсолютной иррациональности партнеров теряется доверие. Мы не можем полагаться на компании, которые сегодня поставляют, а завтра вдруг нет. Нашего сектора санкции не касаются напрямую, но российский бизнес и активы для всех западных компаний стали токсичными. Они готовы эти активы продавать за бесценок и уходить с рынка.

Вы выросли в мультикультурной среде, после экономического факультета СПбГУ стажировались в Йельском университете. Насколько болезненна для вас отмена «русского мира»?

Мой бизнес и все активы связаны с Россией, поэтому меня не сильно это касается. Но я не очень понимаю, как мы из этой ситуации будем выходить. Не хотелось бы, чтобы санкции отменили на невыгодных для нас условиях. Для себя я принял решение, что скорее всего до конца жизни — а жить я собираюсь долго — будут санкции. Соответственно, все стратегии в отношении бизнеса, построения своей жизни и обучения, карьеры своих детей будут учитывать этот фактор.

Когда человек из фармы говорит, что он будет жить долго, хочется немедленно уточнить: вы что-то знаете? (Смеется.)

Конечно, существуют разные факторы, но если мы будем брать в расчет более внимательный подход к здоровью, популярность ЗОЖа, осознанность и достижения медицины, то, мне кажется, прожить до ста лет более чем возможно.

У вас в «Герофарм» устроена экспериментальная лаборатория. Будете проводить исследования в области продления жизни?

Нет, но мы выпускаем ноотропные и нейропротекторные препараты, которые связаны с ментальным долголетием. Медицина научилась продлевать работу органов и тканей, можно пересадить сердце и почки, сделать искусственные органы, провести генные терапии, но как быть с мозгом — непонятно. Представьте, человек здоров физически, но ничего не помнит, не ориентируется в пространстве.

Такое со мной было после ковида.

Во время и после ковида вам бы очень помог наш препарат.

Поздно мы с вами встретились. Кстати, двадцать лет назад вы могли себе представить вот этот кабинет на заводе, где мы с вами сидим? Или оглядываетесь и думаете иногда: вот это я натворил!

Ничего из этого я даже не мог вообразить. Я был тогда студентом, имел небольшой доход тысяч в десять рублей в месяц, было где жить — и достаточно. Все начиналось как какая-то игра: здесь попробовать, там рискнуть. Разместили первый заказ лекарственного препарата на контрактную фабрику, стали продвигать, что-то получалось — и это было круто. Потом подумали: надо выходить на рынки стран СНГ. А дальше понеслось: а давайте завод построим! И построили, а затем второй. Все очень быстро развивалось, потому что у нас было и есть много идей. А сейчас самое время для инвестиций в России, ­несмотря на высокие риски.

Как вы изменились за это время?

Во многом стал, конечно, сдержаннее и терпеливее. Наверное, тогда я бы не справился с сегодняшними сложностями. Сейчас мне хватило буквально три–четыре дня, чтобы восстановить самообладание, быстро выйти из стресса и искать новые возможности. В первые же дни кризиса нужно было быстро перестроиться из состояния апатии в конструктивное русло, которое позволяет принимать решения. Не могу же я, как руководитель предприятия, показывать, что я раздавлен. Как в самолете: сперва надень маску на себя, затем на ребенка. Я даже удалил соцсети, когда осознал, что они действительно мешают мне жить. Но не прячу голову в песок, как раз наоборот — вытаскиваю ее из мути. Постоянно находясь в информационном шуме, люди начинают принимать неадекватные решения. Не отвлекайтесь, концентрируйтесь на работе и занимайтесь спортом. В моем расписании каждый день зарядка и любые кардионагрузки: бег, плавание.

В юбилейный год «Герофарм» запустил проект «20 добрых дел» — и в том числе вы поддержали нашумевшую выставку Recycle Group в ЦВЗ «Манеж».

Современное искусство — мое хобби. У «Герофарм» есть собственная коллекция, которая экспонируется и на заводах, и в офисах. В ней и Андрей Люблинский с «Красным человечком», и Петр Герасименко, и Константин Бенькович, сделавший нам «Мону Лизу» из стальных арматур. Работы Ростана Тавасиева «Капля креацина» и Анатолия Акуе — «Мудрость» и «Подношение методам» — висят в главном офисном холле. Со многими художниками я знаком лично. Когда директор «Манежа» Павел Пригара сказал, что готовит выставку Recycle Group, меня даже уговаривать не пришлось! (Смеется.) Их я поддержу сто процентов! Они крутые художники, суперталантливые ребята. Мы встречались еще на этапе подготовки выставки, они рассказывали, как все будет выглядеть, показывали эскизы, делились идеями. Я, конечно же, купил две работы, одна из них — «Нулевая координата. Рассвет» — это шестнадцатиметровый лайтбокс, думаю, повесить его на ресепшне в новом офисе.

Как будто это еще и хорошая инвестиция.

Я надеюсь, что они будут дорожать, но это не главное. Это искусство, которое мне самому дико нравится. Есть, например, супермодное и точно инвестиционное искусство, но меня от него воротит — какой смысл такое покупать? Я уверен, ­визуальная обстановка, которую ты формируешь вокруг себя, формирует твои поступки, взгляды на жизнь и даже планы.

С современным искусством понятно, но в 2021-м вы подарили музею-заповеднику «Царское Село» прижизненный портрет Екатерины I.

Мы давно дружим с Екатерининским дворцом, и Ольга Владиславовна Таратынова однажды обратилась к нам с запросом выкупить у частного коллекционера живописный фрагмент XVIII века. И конечно, мы помогли — это наш себе подарок на юбилей. Для нас большое счастье поучаствовать в таком проекте — фрагмент отреставрируют и после выставят в отдельной экспозиции. Меня захватила история работы: этот прижизненный портрет Екатерины I был вырезан из большого полотна, где будущая императрица изображена в окружении других представителей рода Романовых. Это могла быть картина к коронации. И само полотно выглядит так, как будто его вырубили саблей. Есть версия, которая абсолютно ничем не подтверждена, но очень мне нравится своей драматичностью: что это сделал сам Петр I, вероятнее всего, из ревности. Конечно, это невозможно доказать, но легенда хороша! А вот подлинность картины доказана экспертизой Русского музея.

Что вам глобально хотелось бы оставить после себя?

Я бы хотел, чтобы кого-то вдохновил мой пример, чтобы кто-то сказал: «Я тоже так хочу» — и создал направление, которого раньше не было, как это когда-то сделал я. Надо менять сознание: раньше считалось, что нужно все деньги выводить в офшоры. Заработал, купил недвижимость за границей, отправил туда детей, а потом и сам уехал. Странная позиция. Глупость полная, мне жалко этих денег. Если бы мы любили свою страну, то не хранили бы миллиарды долларов в Англии, на Каймановых и Виргинских островах. Зачем их выводили? Кому теперь нужны все эти арестованные яхты? Я отношусь к этому с некоторым презрением. По факту, сначала предприниматели ограбили страну, а потом ограбили их. Грабь награбленное — вечный принцип. Обидно, конечно: мы могли бы уже жить, как в Дубае. Ведь для этого есть все возможности. Когда мы строили завод, то по максимуму подключили петербургские компании: генподрядчиком на строительство завода выбрали компанию «Стэп», разработку автоматизации технических процессов делали «Ракурс-инжиниринг», архитекторы из Komfort Buro спроектировали кафетерий, а из «Базис» — внутреннюю отделку производственного комплекса. У русского бренда PillBird мы недавно заказали дизайнерские халаты для сотрудников. Давайте делать так, чтобы было красиво и классно здесь. Чтобы было не стыдно.

Текст: Ксения Гощицкая, Леонтий Касаткин.

Фото: Валентин Блох.

Стиль: Дарья Пашина.

Свет: Максим Самсонов, Skypoint.