Глава компании Solopharm Олег Жеребцов — о биохакинге, недоверии к русской фарме и переходе экватора под парусом

Мыслить в категории одной страны мне кажется несовременным

Обычно бизнесмены модернизируют цеха или покупают готовую технологию строительства. А для вас инженеры полностью разработали супер-современный проект-трансформер первого матричного завода в стране. Что это вообще такое?

Мы привыкли, что в СССР заводы строили на века. Но они были заточены под узкий ассортимент. А завод-трансформер может быть моментально адаптирован под актуальный спрос, например, — быстро перейти с производства гормональных инъекций на респираторные ингаляторы, с ампул на таблетки. Это означает гораздо большую гибкость. Технически это происходит так: движущаяся стена внутри цеха может за несколько часов увеличить одну линию производства и уменьшить другую. Solopharm — первый матричный завод, построенный в России. Мы будем увеличивать их количество практически методом копипаста, не меняя технологию строительства самого здания. Наш второй завод, который мы построим прежде всего для выпуска онкологических препаратов, будет выглядеть точно так же. И я рад, что воплощаю свои предпринимательские идеи именно в Петербурге, — городе, который всегда был открыт новому, — и именно в той отрасли, где сейчас появляется невероятное количество изобретений и инноваций.

Как долго вы изучали фармацевтический бизнес, чтобы остановиться именно на таком технологическом решении?

Я более тридцати лет занимаюсь бизнесом в разных сферах. И чаще всего нахожу идеи за пределами страны. Когда я осваиваю новое направление, то практически без остановки учусь: езжу по миру, цепляюсь за любую возможность познакомиться с профессионалами индустрии. Моя пытливая практика находить интересных людей выводит меня на талантливых архитекторов, инженеров, исследователей в самых разных точках планеты. Я общаюсь, перенимаю опыт и пытаюсь адаптировать теорию и практику к российской действительности. Так было в моем первом бизнесе — компании «Лента», так происходит и сейчас.

Мыслить категориями одной страны в наши дни мне кажется очень несовременным: изобретение, допустим, ученого из Осаки или Исландии может моментально стать доступным всему человечеству. Я вообще не люблю границы и надеюсь, что лет через сто их не останется. Ведь сообща мы способны находить лучшие решения.

Но есть ощущение, что русской фарме не очень доверяют.

Мы в целом не очень любим то, что производим в нашей стране. Так получилось, что если мы делаем что-то действительно качественное, то это всегда стоит огромных денег, а доступное по цене обычно безобразного качества. Найти баланс — это абсорбция огромного количества технологий, и именно поэтому я искал самые современные. Чего хотят наши граждане? Получить хорошие препараты за разумные деньги. Из-за того, что почти семьдесят процентов препаратов сейчас поставляется из-за границы, цены напрямую зависят от курса валюты.

Как? Обычно заводы работают 5–8 часов в день, а наше предприятие — 22 часа. В единицу времени мы имеем больший объем производства и рассчитываем, что себестоимость препаратов упадет в два–три раза. В фарме это возможно именно за счет операционной деятельности. Наши супертехнологичные производственные участки должны работать бесперебойно и гарантировать безопасность препаратов, а это и системы фильтрации и многоступенчатой очистки воздуха, и соответствие всех процессов и единиц оборудования стандартам GMP, что означает — лучшая производственная надлежащая практика, доказательная база, наличие полных тестов и документации. Фарма жестко регламентируется и это хорошо, потому что не позволяет допускать ошибок, ведь мы выпускаем пять с половиной тысяч серий препаратов в год. 181 миллион пачек препаратов путешествует по всей стране и уходит на экспорт. Препараты должны быть безопасными и иметь терапевтический эффект.

То есть это и патриотичный проект.

Вы знаете, идеалистов роднит желание сделать мир чуть лучше. Я не человек искусства, не умею рисовать или писать стихи. Мне искренне нравится создавать новые полезные предприятия. Например, такие, которые дают возможность нормально лечиться.

Все менялось с пониманием потребностей и возможностей отрасли, с тонким чувствованием обстоятельств этого бизнеса. Я могу искренне сказать, что в фарме лежат гигантские возможности для инвестиций. Это отрасль, которой нужны талант, энергия, воля сотен, если не тысяч новых предпринимателей. Продолжительность жизни в России почему-то на десять лет меньше, чем в Европе. Стандарты питания, очистки воды, воздуха нуждаются в колоссальных изменениях. Если говорить предметно, нужна ранняя диагностика и медицина, которая должна быть более отзывчивой.

Вы рассуждаете очень гуманистично. А как быть с популярным выражением «заговор фармы», которое подразумевает, что фарме выгодно, чтобы люди болели и, соответственно, покупали лекарства?

Никакого заговора фармы нет. Есть семь миллиардов человек на планете — и каждый из них мечтает прожить как можно дольше. И постепенно мы к этому идем. Изменяются стандарты диагностики и лечения, а препараты по терапевтическому действию становятся все лучше. Более того, новый альтернативный препарат оказывается дешевле, чем предыдущий. Потому что это конкуренция! Фарма — не  только частные затраты, но и государственные: например, вооруженные силы каждой страны имеют цель сделать так, чтобы их солдаты не болели. Что мешает, так это отсутствие глобальной интеграции и прозрачности: при свободном рынке мы могли бы жить в совершенно другом мире. Регистрация препарата в России пока мало где признается. 

Хаос бывает неплох — хотя бы для иного взгляда на вещи

Помимо производства препаратов вы устроили на заводе биотехническую лабораторию — каковы ее амбиции?

Идея такой лаборатории появилась одновременно с проектом завода. И сейчас в ее составе тридцать два сотрудника — наша самая большая ценность. Когда вы создаете новый бизнес, ваша команда должна быть классной, необходимо окружать себя яркими интересными людьми. И вы должны быть свободным настолько, чтобы дать им возможность быть свободными по отношению к вам. Если вы перегнете палку или заткнете их своей энергией, ничего не получится. Нужно не терпеть, но уметь признавать чужое мнение.

Я искренне рад нашей команде! За последние два года мы установили реакторы, приборы хроматографической очистки, закупили инструменты и много приборов, которые позволяют изучить, что происходит с моноклональным телом: его профиль, параметры, состояние.

В мире так много болезней, которые пока не лечатся, препаратов, которые стоят таких колоссальных денег, что люди вынуждены продавать все свое имущество. Это несправедливо. Когда биохимические препараты будут поставлены на поток, они станут более доступными. Их количество должно увеличиться даже не в десять раз, а на несколько порядков. Я считаю, лет через двадцать большинство препаратов будет выпускаться на основе биотехнологий.

Посмотрите: пандемия обозначила огромный дефицит биотехнологических заводов, которые могли бы делать синтез биологических продуктов. Не хватает мощностей не только нам, но всему миру.

Какие задачи стоят перед биотехом?

Если сейчас мы изучаем поведение клетки, то следующий большой шаг — понять, как происходит мутация последовательности ДНК. Этот ключ откроет путь к долголетию: накопленные мутации — и есть наша старость и болезни. В мире зарегистрировано всего три генно-инженерных препарата, в основном в США, потому что для таких исследований нужны многомиллиардные инвестиции, пока нам, к сожалению, недоступные. Но это вопрос времени.

Что вы думаете о супермодной теме биохакинга?

Мне кажется, в этой области нас ждет огромное количество новых открытий, некоторые из них будут противоречить классической медицине, но рано или поздно произойдет их синтез. Пока что слишком мало клинических исследований, чтобы сделать практические выводы.

Мы реально стали думать о том, как изменить свое тело, химический состав микрофлоры или микробиома, как говорят биохакеры. Уверен, вслед за этим меняются в нашем организме ощущения, мысли, восприятие жизни и ее качество. Еще пока доминирует такая привычка: мы идем к врачу, он нам что-то говорит. Но давайте представим, что врач может быть не совсем компетентен, может не читать современную литературу и не следить за новыми исследованиями. Мы должны рассмотреть разные мнения и сделать собственный вывод. То, что происходит в кишечнике, — это свой микрокосмос, где лежит неизведанное и очень много загадок.

Какие личные биохакинг-приемы помогают вам быть эффективным?

Я работаю шесть дней в неделю примерно по десять–двенадцать часов в день, поэтому главное — высыпаться. На сон я выделяю семь–восемь часов. Ежедневно делаю зарядку. Отправляюсь на долгие вечерние прогулки с женой — иногда мы проходим по городу километров семь–восемь. Полный отказ от алкоголя, правильное питание. Я очень ограничен в социальной жизни: сознательно ушел из всех социальных сетей, редко встречаюсь по делам, не связанным с бизнесом. Стараюсь рационально относиться ко времени и не делать лишнего. Я планирую все за две недели, и у меня несколько помощников с разными обязанностями. Время — это такой ресурс, для которого нужно брать самый острый нож и точно отрезать.

Я знаю, что бываю занудой, и в целом требую и от себя, и от моего окружения довольно многого. Как минимум, дисциплины. Я всегда хочу привнести в мысли структуру и осознаю, что хаос бывает неплох, хотя бы для иного взгляда на вещи. У меня есть привычка все раскладывать на составные части, а их в свою очередь тоже делить. Так я вижу, где именно мне не хватает ресурсов для воплощения — знаний, технологий, коммуникации или других составляющих. Потом я возвращаюсь к целому, осознаю и снова корректирую. Эту привычку я использую, как ролл-ап, как отстроенный процесс во всех системах — от благотворительности до управления организациями. Этот навык отшлифован годами.
 

Однажды наша лодка перевернулась около Антарктиды

А вас осеняют по-настоящему безумные идеи?

Да, и очень часто. Если они слишком радикальные, их сдерживает мой финансовый директор. (Смеется.) Хоть я и занимаюсь управлением — у меня одиннадцать заместителей, только представьте себе, — мой основной навык — быть там, где рождается новое. Как только я вхожу в роль СEO (генеральный директор. — Прим. ред.) и вынужден заниматься рутиной, мне становится не по себе. Мне гораздо проще все бросить и основать маленькое предприятие из пяти сотрудников. Сеть гипермаркетов «Лента» я начинал с двумя грузчиками, бухгалтером и секретарем. Я люблю самое начало, когда куплен первый чайник, а весь стол еще в пыли, когда нет ничего и непонятно, что делать. Но мои проекты длинные, для их реализации требуется лет десять, за которые я превращаюсь вот в такого администратора-распределителя. И это не моя сущностная роль. Мне важно этот  этап когда-нибудь завершить и опять придумать все заново. Мне кажется, есть огромное количество возможностей, которые могут изменить жизнь людей. Важно уметь перевести идею в материальное воплощение.

Хорошо, ну а лечь и лежать вы умеете? Чтобы переключиться?

Очень хорошо переключает кубик Рубика, который я сейчас учусь собирать скоростным методом. Иногда лекции по вечерам. Ну и воскресенье — мой день для отдыха. Может, это звучит аскетично, но такой подход позволяет фокусироваться на важном. Для меня это семья, работа, я бы даже сказал, воплощение, креатив, который вы реализуете, и обучение.

Как изменились принципы бизнеса за последние тридцать лет? Появился ли новый тип сознания?

Могу сказать, что в начале 1990-х я в плане бизнеса был настроен гораздо более романтично. Я вижу, что новое поколение гораздо менее агрессивно. Но и не так пассионарно, не так настроено на результат. Они не готовы биться, потому что жизнь стала комфортнее. Бизнесы меняются: критерий богатства уже не имеет такой ценности, как раньше. Появились критерии интеллекта, репутации. Где-то, конечно, трансформация застыла. Мне кажется, путь будущего — это признание и уважение труда каждого выдающегося человека: учителя, профессора, ученого и архитектора.

Поэтому вы входите в Попечительский совет и являетесь одним из учредителей Европейского университета?

Я рад привнести в работу этого замечательного учреждения практичность. Обычно мой взгляд не подвержен академическому влиянию, лишь логике, цифрам и бюджетам. Важно, что нам удалось создать в университете первый образовательный эндаумент-фонд в России. Это фонд, который существует без поддержки государства на частные инвестиции, — практика, принятая, например, в Гарварде, Стэнфорде. В каком-то смысле я здесь учусь, потому что вижу иную сторону жизни: академическую, научную. Все-таки жизнь в бизнесе немного сухая и рациональная, а мне интересны в том числе идеи другого порядка.

Какое-то время назад вы увлеклись парусным спортом настолько, что участвовали в престижнейшей кругосветной гонке Volvo Ocean Race  и даже основали Национальную Ассоциацию яхт класса SB20 в России. Вы по-прежнему выходите в море?

Нет, на парусный спорт сейчас нет времени, бизнес в приоритете. Но так как наша лодка не финишировала в гонке Volvo Ocean Race, где-то на подкорке моего сознания мерцает невыполненная задача. В далеких мечтах я подумываю организовать российскую команду, чтобы она прошла вокруг света и, может, оказалась на призовых местах в этом непростом соревновании. Это офшорная гонка, слово «яхтинг» в ней не используется: холодно, сыро, большие скорости, боль, слезы, кровь. Кстати, сейчас занятие парусным спортом подхватила моя дочь Лиза — она на штурвале, рулевая.

Тогда гонки стали для вас паузой между двумя крупными бизнесами — насколько важной была эта остановка?

Я был несколько раз в океане, трижды переходил экватор. Менял роли — был баковым матросом, где-то шел на руле, иногда просто работал в команде. На одном этапе похудел за месяц на шесть килограмм. В таких переходах все устают, в том числе ментально, сложно разговаривать — очень шумно и удобнее общаться жестами. Все стараются больше быть с самими собой, молчать иногда по несколько суток, сохранять силы. Меня поразило, что в тех обстоятельствах из самых дальних уголков памяти стали накатывать воспоминания, встречи или случаи двадцатилетней, тридцатилетней давности, о которых я давно забыл. Это было удивительно! В море как будто все заново проплывает перед внутренним взором. Настолько явно, что вы начинаете передумывать все, что когда-то с вами случилось. Поверьте, вы сильно меняетесь.

Я там понял важную вещь. Однажды наша лодка перевернулась около Антарктиды. За месяц похода — 12 000 морских миль — нам было невероятно плохо, ситуация была запредельно тяжелая. Казалось, нет сил встать с сетки, где вы спите, нет сил выйти на вахту. Но это не так. Все возможно. Возникает нечто новое, и это новое придает силы. Если вам кажется, что это предел, всегда есть следующий этап ресурсов организма, и мыслей, и душевных сил, чтобы испытать новое напряжение, перейти в новое качество и преодолеть обстоятельства. Если вам плохо, не говорите себе, что это предел. Предела нет. Вам просто кажется. Драма жизни состоит в том, что мы часто воспринимаем плохое как нечто очень плохое. А это неправда — когнитивное искажение.  Поэтому, когда вам плохо в бизнесе или в личной жизни, не воспринимайте это как самое тяжелое, что могло с вами случиться. Может быть еще хуже.

Тем не менее, самые востребованные коуч-сессии и марафоны совсем не про это, а про то, как стать счастливым. Вам не кажется вредной эта концепция?

Я думаю, что не существует такого состояния. Невозможно застыть и сказать: «Все, я счастлив!» Вы должны в каждый момент времени проводить проницательную сонастройку. Если вы счастливы в моменте — здорово, а если нет — что вы меняете в себе? Как расширяетесь? Эта динамика похожа на езду на велосипеде — каждую минуту новая точка. И чаще спрашивайте себя: что важного я привношу в этот мир? Что останется после меня?

Текст: Ксения Гощицкая;

Фото: Данил Ярощук;

Свет: Skypoint. 

«Собака.ru»

благодарит за поддержку партнеров премии

«ТОП 50 Самые знаменитые люди Петербурга 2020»:

ДЛТ

старейший универмаг Петербурга и главный department store города

и

ювелирную компанию Mercury