Сергей Луковский: «Насилие над телом — грех. Обнимай свою жирную жопу, целуй ее и гордись!»

Термин «дайверсити» в этом году по популярности может конкурировать с «харассментом». Крупнейшие бренды трясутся за яркое разнообразие в своих кампейнах, журналы перекраивают планы номеров, чтобы охватить все меньшинства. А у тебя в LMA — подборка, способная удовлетворить весь спрос. Признайся, подгадал?

Если идеологию, которая движет LMA уже пятнадцать лет, можно назвать подгадыванием, то да, к 2018-му я как раз поспел. (Смеется.) За эти годы академия выпустила больше трех тысяч моделей, каждый месяц набираем новую группу и каждый месяц выпускаем готовую, и все это, руководствуясь нерушимой философией: мы не имеем права никого учить. Вообще «учить» — самое страшное слово в русском языке. Мы можем только заинтересовать человека в том, чтобы заинтересоваться в себе, — уж прости за каламбур. Мы можем показать то, чего он никогда не видел, и задать вопросы, которых он никогда себе не задавал. Я всегда спрашиваю у женщин: «Сколько времени ты тратишь, стоя перед зеркалом каждое утро, говоря себе, какой у меня кошмарный нос, какие маленькие глаза, какие тонкие губы? Какое количество негатива ты усердно впихиваешь в себя и какую значительную часть жизни тратишь на ненависть?» Наша задача — дать ученику силы и мудрость принять то, что изменить невозможно. Сейчас буду говорить совсем банальные вещи, но красоты не существует. Мы с тобой сидим и разговариваем, самые красивые люди во всем мире, потому что других таких нет. И вокруг нас ходят самые красивые люди во всем мире.

Окей, красоты не существует, но модельные форматы-то остаются в деле. Что теперь, на подиум может выходить каждый?

Не то что может, на подиум должен выходить каждый, я твержу об этом уже не одно десятилетие! Шоу — это театр, театр — это провокация. Самое главное, чего я как шоумейкер должен добиться, это резонанса. Я должен провоцировать, должен показывать нестандартных моделей: короткие, кривые ноги, толстые жопы, нестандартные лица. Вылизанные фотошопом однообразные портреты сливаются в веселую карусель сезонных кампейнов, а тем временем щербинка между зубов Джорджии Мэй Джаггер взвинтила популярность лондонской косметики Rimmel, Винни Харлоу, страдающая генетическими нарушениями пигментации кожи и будто покрытая пятнами, обошла все мировые подиумы и уже несколько лет представляет Desigual, а Рик Дженест, растатуированный под зомби и ставший лицом Mugler, навеки вошел в историю моды и, увиденный однажды, будет приходить к тебе в снах. Никаких стандартов давно не существует, модель — это не безумно худая школьница, а состоявшаяся личность, гармоничный и уверенный в себе человек. К нам в академию девочки и мальчики приходят неуверенными, и мы проводим множество психологических тренингов, с нами работает психолог Ольга Либец, которая дает им главное — веру. Это важнее всего, важнее уроков дефиле и лукбуков. Потому что, по сути, пройтись по подиуму и сняться на камеру не страшно, страшнее внутри самим с собой разобраться и договориться, понять, что ты лучший. В отличие от животных, человек не имеет права бояться своего страха.

Так, с этого момента непонятно: как можно не бояться своего страха? Это как жидкое грызть, а твердое пить.

А все легко решается в бытовом плане: жидкое замораживаешь и грызешь, твердое перемалываешь и пьешь. Также и в психологии, находишь себе психологическую морозилку или психологический блендер, страх туда засовываешь, и все решается, размыкается! Только это сложнее, когда нельзя потрогать инструмент, поэтому и путь дольше. И да, надо усерд­но работать со своим инструментом.

То есть с психикой надо работать, а с телом нет?

А что ты имеешь в виду, когда говоришь «работать с телом»?

Вот вижу я, что у меня вышеупомянутая жирная жопа, надо не жрать, а худеть и худеть!

В этом смысле?! О господи, ни в коем случае! Обнимай свою жирную жопу, целуй ее и гордись! Я никогда не был в церкви, но я очень верующий человек и считаю, что насилие над телом — то, что ты называешь работой, — большой грех, телоугодство. Твое тело — это подарок. Ты обязан правильно питаться, обязан давать ему физические нагрузки, обязан лелеять этот бриллиант, который ниспослан свыше. Для меня страшно, когда люди начинают худеть, делать пластические операции. Когда в спортзале на беговой дорожке я вижу рядом с собой четырнадцатилетнюю дуру с накачанными губами, наращенными ресницами и пережженными волосами. Вот сейчас у нас будет обратное интервью, я у тебя спрошу: ты зачем пришла в этот мир? Зачем живешь?

Ты меня не подловишь, все четко по Толстому: чтобы жить честно, надо бороться, путаться, рваться, бросать и начинать и далее по тексту. Успокоиться — душевная подлость.

А вот тебе не четко по Толстому: каждый человек пришел сюда, чтобы получать удовольствие. И мне плевать, за что ты там борешься и почему рвешься. Человек свободен только в выборе своей зависимости. Не найти такую зависимость — вот это настоящая душевная подлость.

А если зависимость пагубная?

Не бывает черных и белых в семье черно-белых. Моей зависимостью много лет был балет. Я солист на пенсии. Пятнадцать лет издевался над собой, сидя в шпагатах, работая полутора­часовые спектакли с температурой сорок градусов, но я, издеваясь над собой, получал от этого феноменальное удовольствие и получал его осознанно. Не важно, что ты делаешь, в приоритете получение удовольствия. Вот что такое счастье? Да то же, что и красота. Его нет. Оно как воздух, выходящий из воздушного шарика, — пф-ф-ф. Я когда-то мечтал станцевать с Волочковой. Мечтал выйти на сцену Ла Скала. Мечтал выйти на сцену Линкольн-центра и Метрополитен-оперы. Я вышел и станцевал сольные партии, и что? Пф-ф-ф. Гораздо важнее не счастье, которое ты испытываешь при достижении цели, а то удовольствие, которое всегда с тобой на пути к ней. Именно поэтому цели перед собой нужно ставить недостижимые. И для каждого свои — я никогда бы не отдал детей в балет, потому что он ломает почище любого спорта: у меня искалеченный позвоночник, и каждый вечер я испытываю мучительную головную боль, такую, которая разрывает на куски. Я никому бы этого не пожелал, но это цена за мое удовольствие.

Тем не менее танцами студенты LMA занимаются.

Да, это обязательно. Это как раз правильная работа с телом, а не качалка и похудение. Телом ты выражаешься, раскрепощаешься, находишь те самые инструменты для борьбы со своими страхами. Ведь если ты можешь танцевать и можешь взять и станцевать в метро, на улице, на работе — чего тебе бояться? Ты вызываешь эмоции у людей, а это уже победа. Я вот очень эмоциональный человек и каждую ситуацию каждого дня проживаю на пределе, так, что адреналин постоянно хлещет в кровь, но социальные условности часто заставляют держать себя в руках. И мой врач мне посоветовал: «С вашим психотипом вам нужно периодически выходить в лес и орать». И тогда я понял, что много лет я орал танцем, это помогало мне быть в гармонии с собой и окружающими.

Не знаю, ходишь ли ты сейчас в лес, но в работе эмоций не сдерживаешь. Видела тебя в деле: и прикрикнешь матом, и резко за руку возьмешь, чтобы вместе пройти по сценарию. Я понимаю, что в этих грубых, на первый взгляд, действиях безмерно много человеколюбия и что на каждое ты затрачиваешь максимум себя так, что хватает на три с лишним тысячи выпускников. Другой вопрос, понимают ли они? И не обидно ли тебе, если не понимают?

Когда я работаю с людьми, я работаю прежде всего с собой. Если человек смот­рит на меня и улыбается — я доставил ему радость. Если он смотрит на меня и плачет — я доставил ему эмоцию. Человеческие слезы — это очень крутая батарейка, ведь в этот миг, пусть даже мимолетный, я их враг, а кто как не враг узнает худшее о тебе и заставит быть лучше? Многие люди, которые меня не знают, считают тираном и деспотом. Окей, есть комьюнити в Петербурге и в Москве, знакомое с моими методами, но недавно я работал на федеральном проекте в Красноярске. И по окончании ко мне подошли пятьдесят девочек, чтобы обнять. И у них текли слезы, а я был счастлив. Они мне сказали, что, когда впервые меня увидели, хотели просто убежать сломя голову. И сказали, что счастливы, потому что сумели не принять эту первую животную реакцию. И что бросили себе вызов. Если ты не съешь ложку говна, то не поймешь, что сахар сладкий.

Но ты же не специально под каждый проект ведра компоста заготавливаешь?

Нет, это балетное прошлое. Балет — очень резкая штука, ты начинаешь чувствовать дискомфорт, если балетмейстер и репетитор не делают тебе резких замечаний и не мешают тебя с дерьмом. Ты начинаешь приходить к выводу, что ничего не значишь и не интересен ни балетмейстеру, ни репетитору, ни руководителю труппы. Ты сам провоцируешь людей на то, чтобы они тебя долбили, делали замечания, оскорбляли, чтоб над тобой издевались, и все ради того, чтоб ты мог иметь возможность расти и исправлять ошибки, на которые тебе ежесекундно указывают.

Любой разговор о лидерстве и внутренней силе сводится к сегрегации. И мы можем сейчас закончить на победоносной ноте о ярких личностях, но как же та пятьдесят первая, пятьдесят вторая девочка в Красноярске, которая не осталась с тобой, а ушла, поняв, что не хочет работать через преодоление? Неудачница?

Вовсе нет, я всегда с легким сердцем отпускаю таких людей — это просто не их удовольствие. Так же как всегда легко воспринимаю злобу в свой адрес. Знаешь, самым важным вещам в жизни меня научили мои собаки: когда они лают и скалят зубы — они просто боятся. А когда радуются, то виляют хвостом так, что он чуть ли не оторваться готов. И без этой ежедневной прививки такой радости и безграничной преданности я не могу прожить ни дня — я в прямом смысле слова торчу от них, я грязный, вонючий наркоман, от которого всегда воняет псами. И я мечтаю о том, чтобы каждый из нас нашел свое удовольствие и радовался ему так, чтобы хвост отрывался.

Текст: Кристина Шибаева
Фото: Данил Ярощук, Павел Лахтачев