Как создать модный бренд в тюрьме? – рассказывает осужденный на 11 лет Касболат Байкулов

Меня посадили сразу же после дня рождения, 14 января 2014 года. Полгода держали в СИЗО, потом осудили на 11 лет строго режима. Обвинение звучало как «попытка распространения наркотиков». Арест, уверен, был случайным: я находился в таком состоянии, что меня невозможно было не заметить и не досмотреть. Мы приехали из Петербурга в Москву на Ленинградский вокзал и среди всего пассажиропотока на проверку отправили 6-7 человек. Обнаружили наркотик. У нас по закону, если ты употребляешь что-то один — это хранение, а если угощаешь всех в честь дня рождения — уже распространение.

Человек может привыкнуть к любой ситуации, и хотя у меня, конечно, первое время был стресс, я старался смириться и не выражать негативных эмоций. Могу сказать, что мне повезло: никто из моих друзей, знакомых, родственников от меня не открестился, не оставил в такой ситуации. Каждый морально поддерживал, как мог, и я это чувствовал. Плюс, у меня был аккаунт в «Твиттере», куда люди писали ободряющие слова с разных концов России — так что я справился с отчаянием.

У нас в стране нет такой практики, что террористы, воры и насильники сидят в разных камерах — все вперемешку. Также неважно, попал ты в тюрьму в первый раз или десятый. Я соседствовал с людьми, которые за заказное убийство получали срок меньше, чем я. Это нормально, распространенная практика. Российские тюрьмы ломятся от тех, кто попал туда за наркоту, например, маленький пакет с травкой. Если на Западе человек может отделаться штрафом или пройти лечение, то у нас ему калечат судьбу, назначая 10-15 лет заключения. Многие ребята становятся серьезными наркоманами именно на зоне — что еще делать, если у тебя забирают несколько лет жизни?

Сидеть приходилось с разными людьми, по 20-30 человек в одной камере. И естественно, первое время я был не в своей тарелке — так в любой ситуации с непривычной для тебя атмосферой. Я даже сейчас, находясь на воле чуть больше недели, не могу до конца адаптироваться. Но в тюрьме не было ни одного человека, с кем бы не нашел общий язык. Там все по-другому: убийца или грабитель находится в неком «спящем режиме», он, в первую очередь, заключенный, такой же, как ты.

На телефон в колонии мы скидывались вместе — купить его не было сложно. Зачастую средствами связи торгуют надсмотрищики. Единственное, было трудно не запалиться с «Твиттером»: любой сокамерник мог подойти и посмотреть, что ты все время записываешь. Приходилось искать пути, рисковать, чтобы о моем блоге с несколькими тысячами подписчиков никто не догадался: я не писал о своем географическом положении, не называл имена сокамерников, а когда не было связи (часто по 3-4 месяца), записывал твиты в обычную тетрадку. Если бы об этом узнали на зоне, это наверняка отразилось на моем сроке, а он у меня и без того был немаленький.

Ради чего я вел блог? Точно не для «хайпа», потому что количество подписчиков росло постепенно, и гарантировать какую-то популярность было нельзя. Для меня это в большей степени стало попыткой уйти от реальности: я хотел фиксировать момент, делиться им с другими и получать отклик широкой аудитории. Плюс, было проще рассказывать о происходящем всем сразу, а не пересказывать каждому другу одни и те же истории по телефону.

До того, как меня посадили, мы с ребятами из AVG тоже вели «Твиттер», так что руку в формировании мыслей я набил еще на воле. В тюрьме это стало не развлечением, а необходимостью — находясь в такой ситуации, очень важно знать, что тебя ждут и ты кому-то нужен. Также через «Твиттер» хотелось показать обществу некий протест, контраст в том, что я могу смеяться и шутить несмотря на 11-летнее заключение. Я понимал, что люди проникаются этой историей, и часть энергии возвращают мне обратно.

В тюрьме я освоил резьбу по дереву, занимался ей достаточно долго —  у меня есть несколько авторских работ. Кроме того, в некоторых лагерях (а я сидел в разных) были цеха, где заключенные шили тюремную робу, униформу для сотрудников или же выполняли заказы с воли. Таких было немного, так как качество пошива в тюрьмах достаточно низкое. У меня уже имелся опыт в производстве одежды — я окончил институт Герцена по специальности «реклама и связи с общественностью» в 2010 году, а после попал в AVG, где мы, помимо организации концертов, делали футболки и кепки с нашим логотипом. Решил попробовать заняться этим на зоне, усмотрел отличную рекламную фишку — «сделано в тюрьме».

Привозить новое оборудование не имело смысла — качество изделий достигалось путем работы заключенных, которые сидели уже много лет и занимались пошивом на уровне специалистов. Не уверен, что портные с воли смогли бы справиться с такими машинами, а зеки работали идеально. Приходилось завозить только детали, которые периодически ломались, а также нитки, иголки и материалы.

Сотрудникам сказал, что моим родственникам нужна партия футболок — близкие подъехали, заполнили какие-то бумажки и в дальнейшем проблем с поставкой тканей и передачей выполненных заказов у меня не было.

Естественно, на зоне никто не знал, что я продаю футболки по цене 15 500 рублей за штуку. Сотрудникам я отдавал мизерную часть прибыли, а заключенным, которые занимались пошивом, обеспечивал дополнительную заработную плату. Сам я одежду не производил — зачем мне этому учиться, если в тюрьме есть люди с 6-7-летним опытом? Да, есть бренды, которые используют труд заключенных или производят одежду за счет низкооплачиваемой работы представителей неразвитых стран. Но я сам находился в тюрьме, видел ситуацию изнутри и, грубо говоря, имел моральное право делать футболки так.

Всего мы выпустили 150 футболок, но продались не все. Первую партию я отправил медийным личностям в рекламных целях, чтобы они привлекли к покупке более широкую аудиторию. Выбирал их сам, исходя из личной симпатии: главное, не сколько у артиста подписчиков, а что он из себя представляет как творческая единица. С некоторыми ребятами мы были знакомы через AVG, а с кем-то сдружились через мой «Твиттер». Например, с Олей Маркес, которая следила за моими постами, написала в личку и откликнулась на просьбу о помощи. Она не только выложила фотографию в моей футболке, но и забрала часть к себе в магазин Bad Design.

Разослано было около 60-65 изделий, около 30 мы продали за первоначальную цену в 15 500 рублей, а оставшуюся партию я отправил на аукцион. У меня была идея пожертвовать деньги на благотворительность: сначала думал помочь по классическим схемам — детскому дому или больному ребенку, а потом наткнулся на сбор денег в пользу ресурса «Медиазона», который сам регулярно читал. Решил вложить деньги в это издание, выделив 10 футболок со стартовой ценой в 2500 рублей и шагом в 500 рублей. Аукцион длился шесть дней и за все это время мы выручили около 60 000 рублей. Изначально мы с Петей Верзиловым, редактором «Медиазоны», договорились, что вычтем из этой суммы стоимость доставки заказа покупателю и 10 блоков сигарет ребятам, которые занимались пошивом. В итоге на счет ресурса поступило 47 000 рублей.

Остальные деньги я потратил на ткани, материалы, домен, создание сайта. Плюс, стартовый капитал был сформирован не из моих средств, я все это тоже вычел из выручки. На то, что осталось, я обеспечивал себя в тюрьме последние полгода — поверьте, там есть на что потратить деньги. Например, телефон, с которого я вел «Твиттер» забирали сотрудники, а новый, самый простой, который на воле стоит 3-4 тысячи, в тюрьме обходился за 25 000 рублей.

Дизайн футболок был разработан с отсылкой к тюремной тематике и лимитированности всей коллекции. Для этого мы сделали номерки: хотя на униформе российских заключенных нет нумерации, многие думают, что она выглядит именно так — наверное, судят по американским фильмам и стереотипам. Я усмотрел в этом еще и маркетинговый ход — многие выбирали футболки с номером своего региона, домофона или дня рождения.

Если честно, то в создании одежды я себя дальше не вижу. Сейчас есть множество предложений о коллаборациях, в том числе от бренда «Преступление наказание». Но от меня инициативы не исходит, я изначально воспринимал это как разовую акцию и сейчас сосредоточен на выпуске книги. Это будет сборник моих твитов, в том числе и неопубликованных: одни так и остались в тетради, а другие я не выкладывал, потому что это могло навредить мне, заключенным и сотрудникам.

Над книгой мы работаем втроем: я, муж Оли Маркес Андрей Доронин и девушка из Риги Мария. Сейчас мы перебираем архив твитов с 2011-12 года, убираем все лишнее и выстраиваем историю — от момента вечеринок, гастролей, сбора огромных площадок, увлечения наркотиками до моего срока в тюрьме и освобождения по УДО.

Количество лет мне скостили из-за апелляции: в суде «распространение» переквалифицировали на «хранение». Вместо 11 лет строго режима дали 8 общего. Из них половину я уже отсидел, а вторую зачли: я подал прошение о досрочном освобождении и выплатил штраф в 150 000 рублей. За четыре года  150 000 рублей — это самая выгодная покупка в моей жизни! Обо всем этом и будет книга, которая выйдет через два месяца.