Мила Ануфриева: «Антифэшн — это протест реальности, где задница Кардашьян собирает миллионы лайков»

Что в 1990-х считалось по-настоящему красивым? 

Каждый из нас хотел быть ярким. Это было золотое время, начало новой эры: выход из черной полосы, первые большие заработки, эйфория. Все жили одним днем и не считали деньги, поэтому больше экспериментировали. Поначалу не было никакой социальной градации, тусовка была максимально разнообразной: от богемы до красавиц и бандитов — всем хватало места. Все спешили пользоваться моментом, как во времена нэпа, — и так же быстро все закончилось. 

То есть было стремление максимально себя украсить? 

Сама система моды была другой. Джанни Версаче, Том Форд в Gucci, начинающие Дольче и Габбана и Джанфранко Ферре были настоящими идейными вдохновителями, у которых еще не было гигантских производств, все было более индивидуальным. Каждый маэстро по-своему видел свою героиню, но у каждого из них она была на сто процентов женственной. Любая вещь была предельно чувственной, подчеркивала сексуальность, фигуру, да и вообще полностью меняла: в такой одежде хотелось себя нести. Она была настолько красивой, что не купить ее было невозможно. Модельеры на самом деле думали о каждой. Не было огромного выбора барахла или копий, которыми масс-маркет грузит с утра до вечера. Нужно было просто выбрать свой стиль. Были девушки Ferragamo, Armani или Moschino, а самое удивительное — в Петербурге хорошо продавалось именно то, что вызывало реакцию: «Я в этом платье буду самая красивая». К сожалению, сейчас мы переживаем непростые времена, когда выделяться считается дурным тоном. В Европе уже перестали носить драгоценности, дорогие вещи, все заперто в банках. Во-первых, это последствия неуверенности в завтрашнем дне, а во-вторых, когда вокруг постоянное горе и льется кровь, ценности становятся другими, точно не материальными. 

Существовал ли особенный петербургский стиль?

Да, и его диктовала я. Все первые крупные модные бренды в Россию привезла я — в 1989 году в мой первый бутик Joy. В то время никто не понимал, что значит «коллекция» или «сезон». Только через год появились Mercury, Bosco di Ciliegi, а Babochka еще лет пять пребывала в состоянии комиссионного магазина. Вся школа удачных и неудачных фэшн-проектов прошла через мои руки. Более того, в мой бутик Vanity приезжали со всей страны, такого уровня и стиля не было нигде. Я привозила такие вещи, которые мои клиенты не только до сих пор носят, но и удивляются их актуальности. Не буду скрывать, это мой дар, я видела моду наперед, и меня неспроста зачислили в топ байеров мира. Да и сам город был намного сильнее, губернатор Анатолий Собчак любил театр, моду, светскую жизнь, он поддерживал на правительственном уровне приезд Никола Труссарди, показы с Евой Герциговой и Клаудией Шиффер, потому что хотел показать, что мы ценим красоту. У нас был определенный круг, я дружила с Анатолием Александровичем и Людмилой Нарусовой, с Мстиславом Ростроповичем и Галиной Вишневской, нас было немного, но мы общались, строили планы. А приезд топ-моделей всем так запомнился, потому что мероприятие было роскошным. Я отвечала за показ — он стал моим триумфом, я показала себя как настоящую бизнесвумен. В 1990-х я не просто открыла магазин, а создавала стиль жизни, изменяла сознание многих людей. Мои мероприятия были событиями городского масштаба. Однажды я ехала на день рождения своего бутика и спросила: «Почему такие пробки?» — а мне ответили: «Так это же к вам все едут». Я этим очень горжусь. Можно было сделать намного больше, если бы не началась никому не нужная война переделов, которая привела к закрытию Vanity. 

Кто в тусовке одевался по-настоящему классно? 

Все пытались копировать Ирину Оганову, еще Ольгу Слуцкер всегда отличал хороший вкус. Но больше не было почти никаких лидеров мнений, да и сама тусовка тех, кто что-то из себя представлял, была относительно небольшой. На фоне обрюзгших мужчин, которые не следили за собой, выделялся криминальный авторитет Костя Могила. Он приходил и требовал белоснежных костюмов Gucci, да и вообще одевался очень необычно, с гангстерским, но шиком. Политики всегда выглядели плохо: какие-то мятые пиджаки, длинные рукава, непропорциональные брюки, а артисты зачастую покупали самые аляповатые и безвкусные вещи. 

А что, по-вашему, красиво сейчас? 

В мире, где все стало одинаковым, красива индивидуальность. Несмотря на безграничный выбор, все стали как под копирку: кто-то сказал, что в моде красная помада — красная помада у всех на губах. Сейчас важно никого не слушать, не гнаться за брендами, а слышать себя. Подчеркивать свои достоинства за счет внутренней энергии, ума, ухоженного тела и природной сексуальности. 

Как вы относитесь к антифэшн-тенденции и бренду Vetements, который апеллирует к перестроечной эстетике?

Это маркетинг. Бренды исследуют, как себя подавать, как привлечь внимание в обществе, где все перегружено информацией. Антифэшн — это протест, вызов реальности, в которой задница Ким Кардашьян собирает миллионы лайков. Массовость, отсутствие вкуса, огромные фабрики в странах третьего мира — все это привело к тому, что я перестала себя относить к миру моды. Я не могу этого видеть. Если бы мне предложили заново открыть Vanity, я бы отказалась: сегодня не нужны имена, нужен стиль! Зачем надевать на себя чье-то имя? В Италии уже заметен тренд на маленькие ателье и ручную работу. Безумный мир моды еще будет держаться на китайцах, потому что никакой образованный человек не станет тратить тысячу евро на юбку, сшитую в Корее. В России стали появляться интересные дизайнеры и экономика дает шанс проявить себя. Зачем нужна глобализация, когда возможен индивидуальный подход? Чтобы выжить, нужно вернуться к кустарным моментам, и они станут той новой волной, которая вынесет из сложившейся ситуации. Я верю в русскую внутреннюю силу, она мне помогает даже в Италии — многие вещи я перестала объяснять сама себе, просто действую так, как мне подсказывает сердце. 

Текст: Ксения Гощицкая