Легенда: Влад Мамышев-Монро

Андрей Помулев
фотограф и художник

Чтобы быть готовым к фотопроекту «Русские вопросы», Владику требовалось абсолютно все: квартира (он тогда уже жил в Москве), оборудование, костюмы, еда и алкоголь, ассистент и фотограф в моем лице. Надо отвесить земной поклон нашему продюсеру и спонсору Дмитрию Арлюку, взвалившему эти заботы на свои плечи и предоставившему для съемок свою дачу. Костюмы брали на «Ленфильме». Там были уникальные музейные вещи, которые студия по бедности отдавала в аренду, — например, платье Элизабет Тейлор из интернационального фильма «Синяя птица» (1976) или чешуя Ихтиандра из «Человека-амфибии» (1961). Обращались с ними довольно вандально — не специально, так получалось в порывах творческой экспрессии. Костюм Ихтиандра был резиновым, но сковывал движения и был порван в нескольких местах. Потом я его видел в музее какого-то кинотеатра, он был грубо зашит и мало похож на что-либо приличное. Сложнейший и дорогущий барочный парик из шерсти буйвола, который мы взяли за нереальную красоту, был не в тему, но заодно превратился в мочалку. Мы прятались от настойчивых попыток киношников взять с нас штрафы и вернуть часть прибамбасов. Остальные костюмы сделали из подручных материалов прямо перед съемкой. Две прекрасные барышнигримера творили чудеса перевоплощения под руководством придирчивого автора, но Владик «мазался» и сам, когда желаемый эффект был необъясним словами. Он прямо попискивал от удовольствия, получаемого в процессе переодевания и грима. Подготовка шла довольно медленно, а непосредственно акт творчества происходил молниеносно. Ясность цели вела за собой! Список важных русских вопросов, взятых из книг, кино и фольклора, был составлен за пять минут и не менялся, как и список приглашенных друзей-актеровгероев. Поражала целостность замысла. Проблемы возникли, когда все было отснято и начался постпродакшен — раскраска и процарапка, уникальная авторская техника. Это было схоже со страхом перед чистым листом или холстом. Большие красивые фотографии боязно испортить дополнительным вмешательством, но, походив недели три вокруг, мы лихо все доработали и почти успели к вернисажу. Владик доцарапывал и наносил финальный лоск прямо в Мраморном дворце, за минуту до запуска гостей. Некоторые работы Ивана Билибина использовались в качестве рамочек в оформлении, не более. Тот все-таки исповедовал северный модерн, а Владик — русский китч. У него не было конкретного стиля, он был оборотнем в лучшем смысле этого слова, органично вписываясь в любой интерьер и социум. Мог выйти в лаковых туфлях Versace с золотыми горгонами, шортах и галстуке. Фриковство чередовалось с безупречными костюмами, фраком и цилиндром. Я молчу про бесконечную окраску волос и макияж на каждый день. Влад любил наряжаться в Gaultier, Dries Van Noten, Comme des Garcons, но самые замечательные и яркие образы создавались из секонд-хенда и подарков друзей. Он мог нацепить на себя то, что нормальному человеку было страшно брать в руки, — и подобные эксперименты смотрелись на нем замечательно».

Олеся Туркина
ведущий научный сотрудник отдела новейших течений Государственного Русского музея, преподаватель, куратор

Мы с философом Виктором Мазиным делали серию первых феминистских выставок в России. Весной 1989 года Владик вернулся из армии — а служил он на Байконуре, откуда его комиссовали из-за преданности образу Мэрилин Монро — и тем же летом на выставке «Женщина в искусстве» впервые выступил в качестве художника. В образе Мэрилин он читал текст из советского медицинского справочника про аборты в сопровождении группы «Колибри». На открытие приехала телепрограмма «600 секунд», объявила художника гермафродитом — и началась травля. Уповая на гуманизм масс-медиа, мы позвонили на программу и попросили прекратить безобразие, извиниться перед Владиславом. В ответ мы услышали, что таких, как он, нужно душить своими собственными руками. К счастью, главная новость — это новость, вскоре зрители благополучно забыли о сюжете. Владислав же не испугался опасностей и с удовольствием принял участие еще в четырех подобных вернисажах. Мамышев-Монро не просто наносил грим и переодевался, он менялся изнутри. Это было поразительно. Казалось бы, на столь точном образе Мэрилин Монро, ставшей для него символом абсолютного добра, он мог бы и остановиться. Но он предпочел развитие: Любовь Орлова, Чарли Чаплин, Фауст, Гитлер, Жанна д’Арк, Путин, Достоевский — «бесконечное монрообразие». Он предоставлял свою оболочку другим героям, душа выбранного им персонажа просто оказывалась в его теле. И никакой мистики: искусство позволяет преодолевать материю, пространство и время. Он не примерял на себя чужой костюм, а создавал образ, в котором проявлялось нечто до тех пор скрытое. Владислав стал художником в начале перестройки, когда зарождался глянец и гламур, поначалу принадлежавший к альтернативной культуре. Влад участвовал в показах «Театра моды» Светы Петровой, сделал с режиссером Андрюсом Венцловой первый советский видеоклип «Звенит январская вьюга», был одним из инициаторов и бессменным ведущим «Пиратского телевидения», участвовал в грандиозных рейвах, организованных Тимуром Новиковым и Георгием Гурьяновым, веселился на закрытых «партиях» на Фонтанке братьев Алексея и Андрея Хаасов. Но где бы он ни возникал, в клубе ли, в телепрограмме или на страницах модных журналов, Влад никогда не служил индустрии моды и развлечений. Наоборот, он стал главным критиком нарождавшегося гламура, что сделало его денди, главное свойство которого — никому не подражать, а становиться образцом для подражания. Владислава часто сравнивают и с Синди Шерман, и с Ясумасой Моримурой, но это неправильно. Единственное сходство заключается в переодевании, однако критики зачастую поддаются искушению демона аналогии. А ведь гораздо важнее найти различие, а не сходство. Можно сказать, что Влад был политическим художником, потому что обладал способностью по-новому поставить важные вопросы».

Анна Студеникова
фотограф

 Перед каждым проектом Монро выучивал биографию персонажа, просматривал все его фильмы, фотографии, досконально изучал черты лица, мимику, репетировал перед зеркалом, искал скандальные истории, знал все сплетни и очень тщательно относился к интерьеру и декорациям, в которых должно было происходить действо. Костюмы, парики, грим он выбирал и мастерил сам, причем не только свои, но и всех героев, которые должны были находиться вместе с ним в кадре. Мы снимали проект «Любовь Орлова» (1999), где я изображала актрису Элину Быстрицкую. Тогда Владик жил у нас дома на Адмиралтейском канале, а фотографировал все Евгений Сорокин, мой тогдашний муж. Самой ужасной новостью для нас стала идея Владика сняться в гробу в роли умершей Орловой. Сколоченный общими усилиями гроб стоял у нас в квартире неделю, а съемки не начинались, потому что его не устраивала нехватка каких-то тряпочек и кружев для гроба. Утром перед съемкой, с бокальчиком, веселый, взъерошенный, с опухшим после очередной гулянки лицом, он с трепетом рассказывал мне, как правильно сыграть встречу Орловой с Быстрицкой. Опытная актриса очень ревниво отнеслась к появлению молодого таланта. В кадре нужно было показать дружественную встречу, но при этом во взгляде Орловой должен быть сарказм, ирония: мол, я звезда, а ты пока никто и у тебя впереди долгий путь. В Быстрицкую он превратил меня за полчаса: «Потрясающее сходство, не хватает только более округлых щек, но это ничего, подберем нужный ракурс». Потом приложил к лицу холодный компресс и исчез в своей комнате. Через два часа на кухню зашла дама, пышущая здоровьем, строгая, статная Любовь Орлова с ироничным блеском в глазах, в сопровождении молодого любовника: «Я готова! Машина уже подъехала? Какую мы сегодня снимаем сцену? У меня очень мало времени, почему вы так копаетесь?».

Екатерина Андреева
искусствовед, арт-критик, куратор, ведущий научный сотрудник отдела новейших течений Государственного Русского музея

Влад был самородком, он воспитывал и лелеял свой вкус, и в результате этой неустанной монрологии появился уникальный стиль. Его ориентиром были фильм «В джазе только девушки» и трагическая жизнь Нормы Джин в поисках любви, но сам он обладал редкой радостной бодростью. До сих пор помню, как в 1990-м на сцене ДК «Маяк» Монро исполнял свой любимый шлягер «Гремит январская вьюга», виртуозно мечась по сцене в длинном белом платье. Это выглядело не слабее страстей «Травиаты», и зал был охвачен общим жаром, подобно итальянской опере. Он был уникален. Сергей Дягилев, вынужденный сравнивать Павлову и Спесивцеву, сказал, что обе они — половинки одного яблока, но Спесивцева росла на солнце. Так и Владик: сравнишь его с художником Ясумасой Моримурой, и видно, сколько в нем солнца, вопреки географии. Перевоплощение происходило буквально за секунды. Последний раз я наблюдала это удивительное и необъяснимое явление на открытии выставки «Новые идут!» в ММСИ 27 октября 2012 года. Владик встал на фоне своего диптиха конца 1980-х «Ленин и Крупская» и сначала превратился в свою Крупскую, а потом в своего же Ленина. На картине они выглядели страшновато, как если бы их изображал Фрэнсис Бэкон, но все-таки человечно — старыми оплывшими грибами. Эти два образа словно ожили и проползли по его лицу друг за другом. Владик менялся, как великий актер, но не играл лицом. Он, подобно медиуму, на миг полностью отдавал себя другому существу. И словно само это существо сообщало о себе все самое главное. Он не просто был похож на своих персонажей внешностью и повадкой. Каждый его выход был целой историей с непременной моралью. Посмотреть две минуты «Пиратского телевидения» — все равно что прочитать сцену литературной кадрили в «Бесах» или сцену примирения Алексеев в «Анне Карениной». В 1997-м Владик попросил меня курировать выставку «Русские вопросы» в Мраморном дворце. Все происходило быстро и весело, замысел автора был ясным и превосходным, кураторы ему были вообще не нужны. «Русские вопросы» мы повесили в день открытия. Моя задача заключалась в том, чтобы красиво их расположить и помочь приклеить рамочки из орнаментов Билибина. «Русских вопросов» было около двух десятков. Работу-вопрос «Куда смотрит милиция?» сейчас можно увидеть в Главном штабе, в зале Монро, который я сделала для «Манифесты 10» по приглашению Каспера Кенига. Милицию изображал Георгий Гурьянов. Он инспектировал квартиру злостных наркоманов Курта Кобейна (Помулев) и Кортни Лав (Монро). Композиция состояла из трех стоп-кадров: Курт и Кортни вмазываются, сидя на крайне засранной кухне; Курт смотрит, кто звонит в дверь; тревога миновала, и Кортни обнимается с пришедшим Гурьяновым-участковым. По верху и низу Владик пустил фриз из мухоморов, а между кадрами вертикально чередовались подосиновики и поганки. Имелся и «Еврейский вопрос», поднятый задолго до того, как Солженицын опубликовал «Двести лет вместе»».

Валерий Кацуба
фотограф, продюсер

Влад Монро перевоплощался для любой аудитории: для сотен зрителей или для двоих друзей. У него был дар, в нем жили интерес к характерам, исключительная внимательность к деталям. Зимой 2000 года, устав от встречи нового тысячелетия, мы с Юрой Виноградовым поехали в Вырицу, где тогда жил Владик. Морозы стояли трескучие, ночи ясные и звездные. Добрались к утру, которое закончилось тем, что Владик превратился в сельскую библиотекаршу с непростой судьбой, а мы — в трактористов, заглянувших на огонек. Даже гармошка нашлась. В те дни мы с фотографом Евгением Сорокиным сняли проекты «Зимние сказки», «Утро в сосновом бору», «Емеля» и «Маленькой елочке холодно зимой». Влад все делал легко, играл в переодевание, увлекая всех окружающих, пробуждая в них артистический дар, проявляя при этом великодушие и щедрость настоящего мастера. Рядом с ним все готовы были стать мымрами, мишками, елками. Даже бульдог Жульен стал северным оленем из «Снежной королевы». Владик сделал ему рога из картона.

Меня он буквально за пять минут превратил в Емелю. Влад творил чудеса и на своем лице, и на наших. Он так менял черты, что если делал кого-то мымрой, то как бы человек ни старался, как бы мило ни Бэкстейдж «Метаморфоз монарха» улыбался, какую бы доброту из глубин души ни вызывал, а все равно в гриме мымрой и оставался. Словно на лицо была наклеена маска. Конечно, он был первым модником. Смотреть показы Владу не было нужды. Он видел элементы дизайна даже в природе и был мастером в работе с подручным материалом. В «Снежной королеве» он развернул шлейф из пленки для теплицы, а корону соорудил из посеребренного примуса. Грустно вспоминать эти счастливые дни: ни Владика, ни Юры, ни Жульена с нами больше нет.

В 2001-м я у себя в Толстовском доме снимал проект «Всякая страсть слепа и безумна», в котором Влад играл Пьеро или Петрушку, обуреваемого страстями, которые, как он говорил, «рано или поздно покидают здравомыслящего человека». В нем все страсти человеческие случалось увидеть в одночасье — и любопытство, и отчаяние, и гнев, и влюбленность, так выразительны были его лицо и душа. В 2005-м Марк де Мони, тогда директор Фестиваля старинной музыки, предложил мне снять историю по мотивам «Прогулок короля» Александра Бенуа, то есть ввести современного художника в барочные ансамбли загородных резиденций русских монархов. Но проблема была в том, что подобный проект с Монро, которого мы тут же представили себе в главной роли, недавно был снят. И тут меня озарило: «Послушай, Марк! Полагаю, Петр Первый, возведший Петергоф по образу Версаля, любуясь своим творением, думал, что мог бы сказать об этом „король-солнце“. И возможно, представлял его своим гостем, блуждающим по аллеям парка. А где-то рядом, у Марли, могла бы читать в закатном солнце Вольтера Екатерина Великая». Андрей Решетин, худрук фестиваля, предложил привезти в гости к Екатерине в Ораниенбаум Фридриха Прусского, добавив, что каждый монарх представлял себя на месте другого монарха, поэтому то, что во всех королей будет перевоплощаться один художник, абсолютно оправданно. Владик наше предложение принял тот же час, назвав историю галлюцинозом, и попросил добавить в список уважаемых особ Елизавету Английскую. Все это мы назвали «Метаморфозы монарха». Стилистом был Юрий Виноградов, часть костюмов мы брали на «Ленфильме», другую он составлял из разных юбок, платьев, воротов, вуалей и «драгоценностей». Они надевались, как капустные листы, где-то сшивались, где-то подкалывались, а где-то просто зажимались скрепками. Юра в этом был большой мастер. Гример в основном работала с париками, потому что такого чутья лица и знания приемов грима, как у Владика, ни у кого больше не было. Перед съемкой я читал группе историю о Фридрихе, поскольку император был нам малознаком. Как-то на конной прогулке по лесу монарх увидел, что в него из ружья целится разбойник. Он лишь погрозил пальцем, и тот исчез.

Как только Владик чувствовал образ, как только начинал раскрываться его гений, главное было не мешать, относиться как к его величеству и вводить в кадр. Тогда в парке Ораниенбаума жил олень Паша. Когда у нас был обед — хлеб и сырно-колбасные нарезки, — он красовался у микроавтобуса. Всем было приятно угостить Пашу хлебом. Он к нам привязался. И когда мы вышли с Фридрихом — Владиком снимать вид на Меншиковский дворец, за нами поплелся и Паша. Мы расположились на плацу дворца, а Паша, выбрав единственную клумбу с гвоздиками, лег в цветы наблюдать за нами. «Давайте Фридриха снимем с Пашей, — предложил Владик. — А фестивалю выставим счет как за баварского оленя». Стилист вводил Пашу в кадр хлебом. На каждый шаг, приближавший его к площадке, уходило по сухарику. И когда Паша встал рядом с Владиком, Юра выбежал из кадра, исчез, как человек-невидимка. А Паша посмотрел в объектив, спасибо ему. Сейчас в Новом музее проходит выставка «Жизнь замечательного Монро». Кураторы Олеся Туркина и Виктор Мазин подготовили ретроспективу, дающую четкое представление о масштабе личности этого замечательного художника. Для этого, правда, Владику вовсе не обязательно было умирать».

Катя Голицына
учредитель фонда «Голицын — Петербургу» (Лондон), основатель Мемориальной библиотеки князя Г. В. Го лицына, исполнительный директор фонда «Эрмитаж» в Великобритании

Он никогда не был модным, но всегда был оригинальным. Он выбрал в качестве своего альтер эго Мэрилин Монро потому, что она была очевидной, массовой секс-иконой американской культуры, и в этом заключалось ее великолепие! Он хорошо исполнял эту роль, но гораздо больше я ценю его воплощение в Любовь Орлову: там были великолепная глубина, понимание и юмор. Монро в его исполнении была просто вульгарной, Орлова же была сама ирония и нежность. Летом 1991-го Владик жил в моем лофте. Он проводил время, наряжаясь в мои платья и поедая мой сыр, — это действовало мне на нервы. Однажды мы поссорились: он написал маме моего бойфренда письмо на шесть страниц, в котором подробно рассказывал, насколько плохое влияние я оказываю на ее сына — татуированного панка с пивным алкоголизмом. Я дико разозлилась! Тогда я нашла перо и аккуратно вывела в его паспорте точно таким же официальным почерком сразу после Мамышев — Монро. Так он документально стал Мамышевым-Монро».

Лена Попова
диджей

Влад Монро — бесконечный выдумщик, неисправимый повеса, безумный романтик, разумно-циничный и интересный собеседник, незаменимый компаньон в дурацких проделках, светлая душа, капризуля и умница — сам по себе произведение искусства. Все его выходы и выходки были наполнены лучезарной энергией ясна солнышка. Одна из самых забавных произошла, когда я уехала на неделю. Жила я тогда у Андрея Хлобыстина и Аллы Митрофановой. Возвращаюсь, звоню в дверь — и ее открываю я сама! Владик надел мой самый характерный наряд — полосатые клеши и белое меховое манто, нацепил рыжий парик — я чуть не упала, сходство было стопроцентным. В таком виде мы пошли гулять по центру, с нами был режиссер Володя Захаров, который все это снимал на восьмимиллиметровую камеру, потом мы продолжили видеосессию в мастерской «Речников». Итог я так и не видела, нам было не до архивирования. Мы просто угорали».