Наталья Метелица: «Дорогие не ценой, а ценностью украшения подарены мне друзьями и коллегами»

Как римский ювелир Перкосси Папи сделал колье-трансформер с камеей легендарного ленинградского мастера Зальцмана (его украшения носила принцесса Диана!)

Я бы не называла свои украшения коллекцией. Моя подлинная коллекция — это люди: дорогие не ценой, а ценностью предметы подарены мне друзьями и коллегами. А сама я обожаю покупать украшения в музейных магазинах, и каждая выставка нашего Музея театрального и музыкального искусства за рубежом — прекрасный повод их исследовать. Из моих любимых приобретений отмечу фантазию на тему подвесок Марии-Антуанетты из Лувра и копию гривны бронзового века из Музея национальной археологии Франции. Меня это так вдохновляет, что для выставки «Суд Париса. Рождение богини», которая сейчас идет в нашем музее, мы впервые заказали для сувенирного магазина коллекцию украшений на тему этой экспозиции. Она посвящена театральным богиням дореволюционного и сталинского времени: Марии Савиной, Вере Комиссаржевской, Алисе Коонен, Зинаиде Райх, Любови Орловой. Подобно Парису, публика вершит свой суд, превращая тот или иной женский образ в кумира. Как всегда блестяще выставку оформил художник Юрий Сучков, а помимо гравюр, фотографий, афиш и портретов сорока героинь к нам из Эрмитажа приехала картина Антона Рафаэля Менгса «Суд Париса». Так из женских архетипов мы собрали фантазийный Олимп, где обитают идолы сценического искусства. Но вернемся к украшениям: кольца, подвески, серьги с изображениями героинь выставки были мгновенно распроданы. 

Чаще всего я ношу бижу. Интересно, что во французском языке в оттенке этого слова отсутствует снисходительный характер, свойственный языку русскому. Более того, есть еще и значение, близкое к понятию «драгоценность». Аристократки чаще всего носят именно бижутерию, особенно обожают клипсы, а ювелирные изделия принято доставать из сейфов разве что на совсем протокольные мероприятия. Полудрагоценные или искусственные камни, металлы, которые не обязывают — все это дает пространство для стилевых вариаций, артистизма, игры, фантазии. Мои ювелирные украшения — особенные личные истории: кольцо Stephen Webster — подарок моей дочери Зои. Еще у меня есть парюры римского ювелира Диего Перкосси Папи. Немало его заслуги в том, что фильм «Елизавета: Золотой век» получил «Оскар» за костюмы: он автор всех украшений для Кейт Бланшетт, сыгравшей главную роль. С Диего мы познакомились в 2008 году в его небольшой мастерской недалеко от Пантеона в Риме. Оказалось, что Перкосси Папи вдохновлен не только художниками круга Дягилева, но и русскими ремесленниками: в его коллекциях есть серьги с серебром и бирюзой, похожие на дореволюционные украшения поволжских зажиточных крестьянок, ожерелья из мелкого речного жемчуга и кресты с полудрагоценными камнями на византийский манер — похожие хранятся в коллекции Этнографического музея.

Когда мы готовили выставку театральных украшений и аксессуаров «Вдохновленные Серебряным веком» в рамках Первого фестиваля «Дягилев. Постскриптум», я подумала: а почему бы не привезти крупную ювелирную пластику Перкосси Папи? Он тогда увлекался большими формами и был благодарен мне за возможность их показать: коралловую диадему, драгоценный щит с головой Медузы Горгоны и браслеты на предплечья с россыпями камней мы демонстрировали на гипсовых торсах. В камни он влюблен беззаветно. Пока мы все это устраивали, естественно, очень подружились. Диего обожает переделывать украшения, можно сказать, он пионер sustainability в ювелирном искусстве. В Петербурге он пришел ко мне в гости, я показала ему какие-то предметы, которые лежали без дела, в том числе камею работы Петра Зальц­мана. Этот удивительный ленинградский мастер-камнерез эмигрировал в 1990 году в Лондон, стал сэром и обладателем почетнейшей премии «Золотая книга Картье», его камеи носила принцесса Диана. До его отъезда мы успели сделать изящную персональную выставку «Гравюры и камеи» в Павильоне Росси в Летнем саду, после которой он подарил мне несколько своих камей. Перкосси Папи был так восхищен красной камеей Зальцмана, что придумал сделать из нее украшение-трансформер, которое можно носить как колье и как брошь. А однажды из двух дореволюционных браслетов-нашивок на театральные костюмы он собрал мне чокер дивной красоты. Все камни в нем бутафорские, а сверкают как высокая ювелирка — магия сцены!

Как Метелица привезла в Ленинград театральные эскизы и костюмы Ива Сен-Лорана

Многие фантастические встречи мне подарил именно Музей театрального и музыкального искусства. Пожалуй, все началось в 1987 году, когда Эрмитаж показал свою первую фэшн-выставку «Ив Сен-Лоран. 28 лет творчества. 1958–1986» — двести костюмов работы модельера. Она так меня воодушевила, что я попросила Бориса Борисовича Пиотровского, тогдашнего директора Эрмитажа, познакомить меня с сотрудниками модного дома — сам Сен-Лоран на выставку не приехал. Я пригласила их в наш музей и показала коллекцию костюмов Императорских театров, в том числе костюм Матильды Кшесинской, собранный вручную из 60 фрагментов для партии Герцогини в «Спящей красавице» в премьере 1890 года. Когда они это увидели, были не просто потрясены — с ними творилось что-то невероятное, настоящий шок, они практически кричали: «Ведь это же подлинный кутюр!» Они поняли, что наши театральные художники делали высокую моду, предлагая не только креатив, но и высочайшее качество отделки и мастерство кроя. 

Команда Сен-Лорана немедленно предложила показать эти костюмы в Париже. С дизайнером Гектором Паскалем (учеником художницы по костюмам Барбары Каринской, которая работала с Сальвадором Дали, Марком Шагалом и Джорджем Баланчиным!) мы придумали проект культурного обмена: в Париж поедут наши музейные сокровища, а в Петербург — выставка «Ив Сен-Лоран и театр»: театральные эскизы модельера и костюмы, сшитые по ним. Сен-Лоран считал себя учеником Бакста, Бенуа и Сомова, но, по правде сказать, его эскизы сильно проигрывают Баксту — совершенно другая энергия. У Бакста важнее всего линия, иногда даже несовершенная: вдруг ты видишь крупные икры, странные до некрасивости, но это завораживает, потому что в эскизе заключена динамика, сам дух танца. Бакст, кстати, много сотрудничал с модой — рисовал коллекции для Поля Пуаре, а для дома «Пакен» за четыре года сделал целую серию нарядов. Он даже хотел открыть собственный модный дом, но, к сожалению, этот проект не был реализован. У Сен-Лорана же линия вялая, эстетская, статичная, но в цветовой палитре он был неожиданен: красный с оранжевым, красный с розовым, розовый с зеленым — эти сочетания стали культовыми. 

Сами костюмы были изумительны — Ив работал с балетом, ревю, кино, театром. Его премьерой стал балет «Сирано де Бержерак» Ролана Пети, а потом он одевал жену хореографа, звезду «Казино де Пари» Зизи Жанмер, а также Катрин Денев, Майю Плисецкую, Сильви Вартан, Жерара Депардье, Рудольфа Нуриева. И в 1989 году эскизы и костюмы оказались в Ленинграде на выставке «Ив Сен-Лоран и театр», где состоялась еще и премьера мужских духов Jazz от Yves Saint Laurent. Для нашей публики это было что-то неслыханное. Как воспоминание о проекте, команда дома подарила мне брошь Yves Saint Laurent в виде сердца. 

И здесь вплетается еще одна история судьбоносного для меня 1987 года. Я была приглашена Эрмитажем в группу кураторов масштабного международного проекта «Россия — Франция. Век Просвещения», возглавив раздел выставки о театрально-музыкальных связях, и мне пришлось поехать в Париж с двумя коллегами из Эрмитажа. Мы решили посетить заветный адрес: авеню Марсо, 5 — Дом моды Ива Сен-Лорана, где нас встретила баронесса Элен де Людингаузен — последняя из графского рода Строгановых. Как и многие русские аристократки, она работала в моде — 27 лет была директором направления от-кутюр, а ее мать, княгиня Ксения Щербатова, до сорока лет была манекенщицей Кристобаля Баленсиаги. Мы подарили Элен какую-то хохлому, ложки-поварешки, она любезно показала нам модный дом и кабинет Ива. Его не было на месте, но мне запомнилась лежанка бульдога по имени Мужик и очень-очень остро заточенные карандаши разных цветов в красивом стаканчике на его строгом письменном столе. С тех пор у меня тоже такая фишка — писать только остро отточенными карандашами. Помню, на мне была красивая ондатровая шубка в роспуск, купленная в комиссионном магазине, коричневые сапоги, с большим трудом добытые, и какая-то черная сумка. Никакой моды тогда в СССР не было, мы вставали в очередь за любым товаром и брали что подходило, самых жаждущих спасали фарцовщики у Гостиного двора. После экскурсии Элен подарила нам всем по коробочке с духами Paris — мой первый французский аромат, а мне почему-то вручила еще и большую коробку, где лежала лакированная сумочка шоколадного цвета: жест для шлифовки моего образа. 

Через год я снова приехала в Париж с мужем Владимиром и решилась позвонить Элен. Она ответила: «Я вас помню. У меня сейчас в гостях madame Татьяна Васильчикова-Вяземская, княгиня Меттерних, приезжайте тоже!» Двери нам открыл привратник в белом кителе и перчатках, мы сели ужинать, а когда Элен узнала, что мы живем далеко в пригороде, то предложила поселиться во второй половине дома со своей кухней, ванной и кабинетом. Это была какая-то сказка. Так мы навсегда подружились.

Как Париж влюбился в наш кутюр — костюмы русских императорских театров

После организованной нами в Ленинграде выставки «Ив Сен-Лоран и театр» прошло два года, и теперь музей готовил к отправке в Париж 1013 экспонатов. Но 19 августа 1991 года в стране начался путч, а мне нужно было оформить бумаги на вывоз в грузовом отделе аэропорта Пулково. Я меланхолично вписывала в накладные 28 ящиков с экспонатами, когда в музее меня настигла телеграмма от Пьера Берже, тогда директора Парижской оперы и бессменного президента марки Yves Saint Laurent: «Мадам, даже если у вас произойдет новая социалистическая революция, вы обязаны приехать и сделать эту выставку, потому что слишком много денег уже истрачено». Бюджет, и правда, был колоссальным. 

Спустя месяц мы с командой вылетели на монтаж, и буквально весь Париж был увешан рекламными плакатами: «Yves Saint Laurent представляет: “Искусство балета в России”. Коллекция Ленинградского музея театрального и музыкального искусства». Мы показали эскизы к балетам Серебряного века Леона Бакста, Александра Бенуа, Александра Головина и к балетам эпохи аванграда Леонида Чупятова и Татьяны Бруни, а также сокровища из Императорских театров, например, костюмы к премьере «Спящей красавицы» 1890 года. Тогда я и встретилась с Сен-Лораном — сотрудники модного дома распаковывали наши экспонаты, он внимательно все рассматривал, восторгался и фотографировал. Было видно, как он этим напитывается. Потом мне повезло увидеть, как кутюрье работает — я осталась на примерку, где он просто набрасывал ткань за тканью на манекенщицу, по-разному крутил их и иголками отмечал силуэт. Элен, у которой я жила, пока шел монтаж, занималась устройством суаре в честь открытия. Она сказала: «Ты обязательно должна быть одета в Yves Saint Laurent!» — и принесла мне на примерку не только бархатный (естественно, черный!) костюм с маленькими бантиками, но и бижутерию (Сен-Лоран никогда не работал с драгоценными металлами) — ожерелье с шармами. Все это я надеваю иногда до сих пор. На вернисаж в Парижскую оперу пришло огромное количество старой русской эмиграции, но и среди парижан успех был необыкновенный — Пьер Берже попросил продлить выставку, такие стояли очереди.

Кто убедил графиню Строганову создать фонд поддержки русской культуры

Парижская выставка закончилась, а наша дружба с Элен Строгановой не только окрепла, но и превратилась в сотрудничество — я предложила ей создать фонд, который бы привлек меценатов всего мира для восстановления русской культуры — от музеев до церквей. До этого Элен однажды была в России с туристической группой, и их не пустили в Строгановский дворец, когда-то принадлежавший ее семье и в котором родилась ее мама, тогда он находился в плачевном состоянии. Она сначала сомневалась: что может сделать наемный работник, каким она была, на какие деньги? Но я убеждала, что у нее есть репутация и связи — она же контролировала весь процесс создания кутюра для богатейших женщин мира. У Элен я познакомилась с Бобринскими, Вырубовыми, Щербатовыми, Сержем Толстым, внуком великого писателя, — она общалась со всеми представителями старой русской аристократии, эмигрировавшей в Европу после Октябрьской революции. В 1992-м мы с мужем, который возглавлял в то время туристическую фирму «Космос», организовали для Элен и всей ее семьи поездку в Россию. Мы повезли ее под Порхов в Волышово, где когда-то было родовое имение Строгановых со знаменитыми рысаками и конным заводом, от которого остались лишь несколько построек. Местные жительницы, которым было лет под девяносто, помнили графа Сергея Александровича. Нам накрыли стол: судаков наловили, солений наставили, картошки наварили, водку в полулитровых баночках не забыли и огурчики из оранжереи, превращенной в теплицу. Я шепотом: «Елена, ты должна что-то сказать!» И она, вспомнив все, что знала по-русски: «Дорогие мои! Я от чистого сердца благодарна, что вы храните эту землю». И одна из бабушек вдруг как запричитает: «Барыня, возьмите нас обратно!» Это было до слез. Тогда Элен впервые прочувствовала, что такое Россия, и захотела быть полезной земле, которая взрастила не одно поколение Строгановых.

В том же 1992-м Элен зарегистрировала международный Строгановский благотворительный фонд, который много сделал для страны — отреставрировал залы в Строгановском дворце, родовой Благовещенский собор XVI века в Сольвычегодске, церкви и школы в уральских селениях. Про Элен снят хороший документальный фильм, его можно посмотреть в Сети — «Строгановы: Елена последняя».

Фонд стал для меня настоящей школой: не только как принимать сrème de la crème со всего мира, но и большой школой человеческого достоинства, настолько Элен — человек слова. Было удивительное время, все были влюблены в Россию, видели здесь огромный интеллектуальный и художественный потенциал. 

Мода в России тогда только начиналась — для многих главным синонимом 1990-х стало слово «дефицит»! —  и Элен привозила мне из Парижа идеально скроенные наряды из тканей исключительного качества. Я пробовала сопротивляться, все-таки какой-никакой гардероб у меня был, но она отрезала: «Ты работаешь с настоящими сокровищами и должна выглядеть так, чтобы тебе все иностранки завидовали. Ты ведь представляешь Россию». Ее подруги тоже не отставали: наряды Donna Karan, Oscar De La Renta, Christian Dior я раздавала сотрудникам музеев и учреждений под патронажем фонда. Помню, пожилая учительница из Волышово боялась надевать бархатное платье Ungaro, потому что никогда не видела в глаза ничего подобного.

Как в петербургском музее театрального и музыкального искусства оказались Джон Гальяно, Юбер Живанши и Валентино

Я подарила Элен Россию, а она подарила мне весь мир. Ко мне по сарафанному радио кого только не отправляли, кто собирался в Петербург — всем давали мой контакт. Конечно же, представители фэшн-сообщества стремились попасть и в наш Музей театрального и музыкального искусства. Приезжала директор пиар-службы Nina Ricci принцесса Маша Магалов из рода Азанчеевых-Азанчевских, ее я отвезла в Рыбинск, город, откуда родом ее предки. Эммануэль Унгаро был со своей женой, очень интеллигентный, совсем не пафосный. В каких-то косичках и шляпе пришел Джон Гальяно. Ну, талантливый все равно человек. После этого визита он показал очень красивую коллекцию, посвященную России. Валентино был у нас трижды. В самый первый раз в июле он спросил меня: «Как ты считаешь, когда город самый красивый?» Я ответила, что в феврале, когда снег идет и вьюжится — искрящийся, чистый, легкий, а все становится таким графичным! И в следующий раз он был в феврале. Все дарили мне какие-то знаки внимания — вот так и собрались мои украшения, которые я бережно храню. Подарки вообще очень свойственны в этой среде, это считается хорошим тоном. Однажды после «Лебединого озера», которое Кировский балет (так с 1935-го до 1992 года назывался Мариинский театр. — Прим. ред.) показывал в Париже, мы ужинали с хореографом Олегом Виноградовым, прима-балериной Юлией Махалиной и Элен де Людингаузен, и та сняла свое ожерелье и подарила его Юлии в благодарность за ее талант и красоту. 

По приглашению фонда Элен Строгановой в России впервые оказались принц Майкл Кентский, легендарная балерина Александра Данилова, жена Джорджа Баланчина, Катрин Денев, Юбер Живанши, Джереми Айронс, Андре Леон Талли, тогда креативный директор американского Vogue. С ним связана забавная история. Андре прилетел с двумя такими огромными сундуками Louis Vuitton, что они не помещались в аппарат проверки багажа. Таможенники попросили их открыть, а там одна шуба, вторая, третья, потом роскошные халаты. Но самое главное, пропал чемодан с обувью! А у Леона Талли был гигантский размер ноги. Он раскапризничался: «Если к завтрашнему утру не найдется моя ­обувь, я уезжаю!» А я думаю: «Ну на чем же ты поедешь...» Княгиня Щербатова, когда узнала об этом конфузе, рассмеялась: «Всего одна сумка пропала?» Выяснилось, что это была накладка французского аэропорта, они просто не погрузили весь багаж. Следующим рейсом все прилетело, и Леон Талли был счастлив. Он был на редкость милым и доброжелательным, просто как какой-то большой ребенок. 

Так получилось, что к середине 2000-х фонд, как концепция народной дипломатии «люди помогают людям», стал неактуален и закрылся — к реставрациям и культурным программам стал подключаться большой бизнес и русские олигархи; это стало престижно и у нас. 

Клипсы-слоны, черепаха из оникса и серьги в виде персидских царей — подарки жены «сахарного короля»

И дружбой с еще одной удивительной дамой наградила меня судьба. Лидия Борисовна Варсано — одна из самых потрясающих женщин в моей жизни. Муза Пьера Кардена, выдающаяся коллекционер, благотворительница, создавшая фонд помощи ВИЧ-инфицированным, помогала Советскому (затем Российскому) фонду культуры, который вернул в страну более ста тысяч единиц культурного наследия нации — архивы и библиотеки русских эмигрантов, в том числе письма Марины Цветаевой.  Еще она поддерживала фонд «Новые имена», который занимался музыкально одаренными детьми (среди них был, например, пианист Денис Мацуев): покупала музыкальные инструменты и оплачивала участие юных талантов в международных фестивалях. Она была очень своеобразной, художественно одаренной натурой, все время окрыленной идеями, и создавала вокруг себя красивый яркий мир. 

Родилась Лидия в Петербурге, в семье адвокатов Ногиных, которые жили на Миллионной улице. В 1917-м, когда ей было четыре года, семья эмигрировала в Париж. Она вышла замуж за «сахарного короля» Мориса Варсано. Познакомились они в бассейне. Лидия рассказывала, как завороженно смотрела на спортивного красавца, который прыгал с вышки в воду. Он тоже обратил на нее внимание и кричит: «Ну, прыгайте в воду!» Лидия, которая не умела даже плавать, браво поднялась на вышку, — вжух — прыгнула и, конечно, начала тонуть. Морис, естественно, ее спас: «Что вы сделали, вы сумасшедшая! Вы же вообще не умеете держаться на воде!» А она ответила: «Я так хотела вам понравиться!» И понравилась! Когда он на ней женился, то на Рождество подарил отель «Мадрид» на юге Франции, где они как-то останавливались, и ей очень понравился этот замок. Там мы и познакомились. У нее была невероятная коллекция искусства: Брейгель, Джорджоне, древнегреческие вазы и древнеримские скульптуры — настоящая большая культура. 

Мы с моей подругой Надеждой Виноградовой, редактором телепередачи «Пятое колесо», задумали снять несколько передач о выдающихся женщинах русской эмиграции. А познакомила меня с Варсано Марина Бенцони — ленинградка, которая в юности училась в ЛГУ и подружилась там с итальянским студентом Ренцо Бенцони. Будучи уже женой миланского экономиста и банкира Бенцони, Марина, замечательный культуртрегер, сделала с нашим музеем три уникальных выставочных проекта в Италии: «Арабеск», «Полифония» и «Рудольф Нуреев» в «Ла Скала». Марина и посоветовала мне заехать к Лидии Борисовне Варсано. Мне дали телефон, я позвонила: «Можно ли к вам заглянуть?» Она ответила: «Пожалуйста, можно приехать, почему нет? Я пре­дупрежу дворецкого, чтобы он вас встретил». И вот мы оказываемся в замке и видим миниатюрную женщину в бирюзовом тюрбане с огромными голубыми глазищами, смешливую и ироничную: «Знаете, мне просто понравился ваш голос. И я подумала, наверное, хороший человек, поэтому я вас и пригласила». Буквально за месяц до этого у нее в гостях был знаменитый реставратор русской иконы Савелий Ямщиков. И на них напали грабители! Савву связали, а Лидия Борисовна вступила с ними в диалог: «Нужны деньги? Я вам дам денег. Вот двадцать тысяч долларов и уезжайте». И она их уговорила! Грабители со словами: «Спасибо, мадам!» — растворились в воздухе. Вот такая необыкновенная женщина! У нее был уникальный вкус. Все мои самые экстравагантные украшения — ее подарки: клипсы-слоны, подвеска-черепаха из оникса Филиппа Феррандиса, позолоченные клипсы в виде масок персидских царей и кулон Эдуарда Рамбо на крупной цепи. 

Текст КСЕНИЯ ГОЩИЦКАЯ

Фото АННА АВИЛОВА

Стиль ОЛЕГ УЛЬЯНОВ

Визаж АЛЕКСЕЙ РАДЧЕНКО

Свет ДАНИЛ ТАРАСОВ, SKYPOINT