Знакомьтесь, Аня Баркова! Как экс-дизайнер Isabel Marant запустила бренд главных петербургских пижам Any Wowzers?

Откуда взялись пляжные пижамы? У меня есть ощущение точнейшего попадания в петербургское лето — ​призрачное море и пару месяцев в году круглосуточный загар вместо сна. Но куда в них ходить и что делать — ​спать на пляже?

Я все детство проходила в пижамах: везде и постоянно. И сейчас снова хожу. Когда я училась в «Мухе» (экс-Мухинское училище, теперь Академия Штиглица. — Прим. ред.), я дома рисовала в пижамах, вытирала о них кисточки, у меня была свалка этих пижам. И в какой‑то момент, зимой, мы с друзьями были в Турции, и был какой‑то дождливый день, мы все сидели дома в пижамах.

А где‑то рядом было море.

Да, было море. И я вдруг поняла, что это для меня какая‑то очень родная история, но не просто потому что пижамы, а как‑то все вместе соединилось: море, друзья, веселье и домашняя одежда. Это еще откуда‑то из детства: мы жили на площади Тургенева, и у нас была однокомнатная квартира — такая царская, с камином, которая была постоянно переполнена народом. Я там сидела (в пижаме!) и пыталась учиться, а вокруг были тусовки, вечеринки, кто-то на гитаре играл. Мне очень важно, помимо качества и прикольного продукта, нести настроение.

А будет история, как все в детстве рисовали принцесс в фижмах и кринолинах, а ты — ​в оверсайз-­пижамах?

Будет другая: я вообще никого не рисовала. Я училась в школе с углубленным изучением информатики, иврита и английского языка. Ездила на олимпиады по математике, обожала физику! Но что дальше делать с этим, не понимала. У меня была по­друга — ​она как раз всегда знала, что будет поступать в «Муху». У нее семья творческая, архитекторы и художники. Я решила пойти с ней на подготовительные курсы, просто за компанию. И в итоге оказалась на кафедре текстиля, которая была очень сильной.

Там ты сделала свой первый робкий принт и больше уже не останавливалась?

Не совсем: я обожала живопись. Матисса я как раз тогда полюбила. Это, может быть, немного попсово. Но меня завораживали и цвет, и рука его, и кисть, наверное, тем, что у Матисса все настолько смело и свободно. Меня это очень заряжало. Не технически, а именно эмоционально было близко: в «Мухе» у меня тоже лучше всего получались быстрые зарисовки. Вот это первое ощущение, когда ты схватываешь суть эмоционально.

То есть ты художник крупного мазка?

Да, абсолютно верно. Притом что мне всегда хотелось достичь мастерства в длительных заданиях, но я как будто бы не понимала, когда надо остановиться. Начиналась не живопись, а какое‑то самокопание. Принты, которые мы сейчас выпускаем, нарисованы за 5–10 минут. Я рисую и долгие, но эффектнее и выразительнее всего в итоге то, где чувствуются эмоции, где самые верные линии, потому что они не отмерены, не намечены карандашом, — ​они точные, потому что они на ощущении. Я это говорю сейчас, а у меня мурашки.

А ты, например, можешь посмотреть на принт и вспомнить ощущение?

Да. Это как запах.

Чем пахнет слон из новой коллекции?

Я думала про анималистику, про зверей, рисовала их, рисовала, а потом покрасила листочек в синий кобальт и отложила в сторону. Через неделю я его нашла и просто порвала. А потом сложила в слона. И оставила на столе, чтоб подумать, и со временем это ощущение стало слоном в комнате, он как будто напитался смыслами, перекочевал в принт и определил тему коллекции. Или вот наш принт-­бестселлер Sisi: мы бродили с подружкой по Эрмитажу, искали высоко­художественную грудь, чтоб оттолкнуться. А она говорит: это бессмысленно, потому что самая красивая грудь все равно у диджея-супермодели Даши Малыгиной, с нее и срисовывай. Я примерно так и поступила, мы потом с удовольствием Дашу сняли в нашем кампейне.

Кобальт, Эрмитаж и Даша Малыгина — ​это тоже очень по-петербургски.

Согласна, да, и очень по-«мухински». Там обожают кобальт и охру.

Как человек с такой любовью к кобальту и «Мухе» вообще попал в Париж?

После «Мухи» было очевидно, что нужно учиться дальше. Я устроилась на стажировку в маленький экспериментальный бренд Steffie Christiaens, работала там по рекомендации Маши Белик, она стала моей по­другой и важным кутюрье. А потом поступила одновременно в Central Saint Martins и в IFM (L'Institut Français de la Mode. — Прим. ред.). В IFM поступать было сложнее: тебе приходит конверт, его подсовывают под дверь, как в фильмах, и нужно под видео его вскрыть и тут же ответить на вопрос, который в нем запечатан. В IFM мне предложили хорошую стипендию, плюс я уже и так жила в Париже. При этом сейчас понимаю, что я не была готова к той учебе. У меня мозги были слишком русские в плане насмотренности, образованности. Заняло какое‑то время, чтобы понять, чего от меня хотят. Если бы я поступила на год позже, я бы взяла от этого больше. Но в целом у меня всегда так получалось в жизни, что я влетала в последний вагон и потом уже на ходу разбиралась, что с этим делать.

Как ты оказалась в Isabel Marant?

Сначала я оказалась в Christopher Kane, у одного из самых талантливых дизайнеров Кристофера Кейна, который как раз сейчас вынужденно закрывается. А тогда я переехала в Лондон. И это была стажировка: я разгребала какие‑то завалы, кучи прототипов. И я так талантливо убиралась, что мне решили платить. Так выяснилось, что по документам я вообще не имею права у них работать.

Просто приехала русская женщина и навела порядок в доме.

Так и было. Я вернулась в Париж и пришла на стажировку в Isabel Marant, позже меня взяли туда джуниором, потом дизайнером. И получилось так, что я осталась на пять лет. Для меня Isabel — ​это про комфорт и привлекательность за счет этого комфорта. Несмотря на то что у нее много всего в обтягон, ты в этом выглядишь расслабленно. Опять же, даже если на тебе будет куча вышивки, каких‑­нибудь заклепок и принтов, эти вещи как будто ни к чему не обязывают. Изабель все меряет на себя, ей важно, чтобы она в этом себя комфортно чувствовала. Это про какую‑то уверенность в себе, в своей одежде. Для меня это очень крутой пример бренда имени человека.

Монтажная склейка — и вот ты уже в Сиднее в каскаде воланов Zimmermann.
Мне нравилась идея того, что где‑то на краю света, в стороне от основного ­фэшна, люди просто делают красивые вещи с какими‑то традиционными представлениями о девчачьей красоте. Делают классно, и интересно было бы поработать и так же научиться. Еще ужасно хотелось пожить на океане. В Париже, в Isabel Marant ты находишься в эпицентре фэшн-давления, это постоянная перенасыщенность модной энергетики, она утомляет. И мне казалось, что у них вот этот совсем другой легкий подход какой‑то, они в Австралии все счастливые, потому что там солнце, море, им особо ничего не надо, у них все и так отлично. В итоге все оказалось не так, как я себе представляла. Они постарались и воссоздали эту фэшн-атмосферу у себя в Австралии. При этом я чувствовала себя очень оторванной и от дома, и от Европы, и это оказалось важнее океана.

И все же что заставило человека из Isabel Marant и Zimmermann вдруг вернуться в Петербург и запустить свою пижамную марку?

Заставила частично пандемия: я была на финальном этапе интервью в Rag & Bone в Нью-­Йорке, когда случился локдаун. Вернулась в Сидней, где все еще работала в Zimmermann, отсидела карантин и поняла, что хочу домой. Накопилась какая‑то общая усталость от работы, от переездов, от стресса. Я взяла билеты, а рейсы отменили. И только через три месяца меня эвакуировали в Россию.
Пару месяцев в Петербурге я приходила в себя и собиралась с мыслями. Потом начала на фрилансе делать дизайн для знакомой французской марки. Тогда же появилась идея собственного проекта — Any Wowzers. Я определила для себя пижаму как главную ценность и смысловую нагрузку бренда. И тогда же осознала, что будут принты. Появилась Олеся, мой партнер по бизнесу, и мы запустились с тремя принтами на двух моделях и формулировкой «Больше чем пижамы».

А теперь у вас корнер в ДЛТ, узнаваемый дизайн и новая коллекция «Слон в комнате», где помимо пижам — ​шелковые платья, расписной деним и купальники.

Да, мы довольно запоминающиеся прежде всего из-за принтов. Но мне кажется, и силуэт у нас уже понятный. Мне нравится умеренный оверсайз, он выглядит секси. Это когда достаточно воздуха в одежде для того, чтобы не сковывать движений, чтобы ты себя чувствовала комфортно, но при этом привлекательно, и, наверное, привлекательно как раз за счет вот этой свободы.
Мы шьем из хлопка — ​поплина и батиста — ​и смеси шелка с хлопком, она струится, как шелк, но теплая на ощупь и очень уютная за счет хлопка в составе.
В коллекции новые принты — ​Casablanca и Caravan, — ​они про восточные ковры, орнаменты, специи. Я однажды была в ­командировке в Марокко на производстве Isabel Marant, и у меня до сих пор перед глазами стоит картинка — ​мечеть в Касабланке, небо за ней, солнце вот это потухающее оранжевое, дети разно­цветные, прыгающие перед этой мечетью в воду, вода какого‑то нереально глубокого темного цвета — это было просто потрясающе красиво. И принт Casablanca об этом ощущении тоже. Еще есть принт Riviera — ​это и пляжные зонтики, и белье, сушащееся на итальянских улицах, хрустящее, теплое и как будто немного застиранных оттенков. И принт Leo — ​веселенький наив­ный анимализм.

Пришло время обсудить этимологию названия. Что значит Any Wowzers? Any как Аня?

Да. А Wowzers — ​это такое сленговое слово, которое в нашей компании друзей вошло в обиход в Isabel Marant. Мы из него делали новые несуществующие слова вроде trowzers (это когда у кого‑то получались супербрюки) или blowzers (это когда суперблузка). И еще Any Wowzers — это как будто это какое‑то вымышленное имя и фамилия, Wowzers — ​это еще «чудаки» по-английски.

Ты чудак?

Думаю, да. Ты знаешь, раньше я думала, что я обычная такая, стандартный человек. Я была уверена в этом.

Да! У меня тоже было такое приятное ощущение, что многие люди совсем не в себе, а я суперадекватна. Я по нему скучаю.

Чудаки повзрослели, да. И ходят везде в смешных пижамах.

Текст: Юлия Машнич

Фото: Никита Драгунов

Стиль: Олег Ульянов

Визаж и волосы: Оля Змеюка

Свет: Михаил Чудаков Skypoint