Он — стрит-стайл легенда Петербурга (в прошлом фарцовщик!). Юрий Дормидошин: «Мое самое нелюбимое слово — “тренд”. Просто дно»

Каких-то пятнадцать лет назад все неистово наряжались, потом пришел нормкор, а теперь настал новый минимализм, когда все плюс/минус одинаковые в The Row и с Birkin. И тут вы — опять в чем-то невообразимом. Кстати, что это на вас?

Совершенно элитарный лондонский бренд John Alexander Skelton. Я раздал практически весь свой гардероб, потому что понял: Скелтон — мессия. Я в него уверовал. То, что он делает — очень сложно коммерчески, нечто среднее между кутюрным и портновским искусством. Это малотиражные вещи: он ищет антикварные ткани, и сколько есть в отрезе, столько и получится экземпляров. Это могут быть винтажная шерсть из редких пород шотландских овец, мешки для зерна или льняное постельное белье XIX века. У меня есть пальто, сшитое вручную из раритетной индийской ткани 1920 года, таких существует всего две штуки. Я покупаю предметы, тираж которых не больше трех.

Это же отвечает суперактуальной повестке rewearing, апсайкла и экологии.

Слушай, это все коммерческая ... (ерунда). Скелтон делает это не потому, что повестка, а потому, что тканей такого качества, как в 1920-х или 1930-х, больше никто не производит. Более того, он и в самих вещах переосмысляет силуэты тех десятилетий, пока все по кругу цитируют приемы от 1960-х до нулевых. Все это шьется и окрашивается вручную, ткется на старинных станках, выстирывается, перешивается. Я на John Alexander Skelton потратил миллиона четыре, еще два — и мне хватит по-настоящему элитарной одежды до конца жизни. Я пришел к капсульному гардеробу — почти все раздал, оставил разве что немного японцев: Undercover, Number (N)ine, The Soloist — и дорогущие бренды, которые тоже заморочены на штучности и редких тканях — Archivio J.M. Ribot и Elena Dawson. Из обуви остановился на Carol Christian Poell — тоже полностью ручная работа. Это все. Я вышел не вершину. Я устал. Устал быть ответственным за стиль. Считай, это моя пенсия.

Мне казалось, работать модником вам в удовольствие.

Да, но я мучаю себя этим кайфом. Кайф бывает тяжелый. Во-первых, он оплачен моими деньгами — и довольно серьезными. Во-вторых, чтобы модно одеваться в Петербурге, надо быть отмороженным. В этой стране можно смотреть только в будущее и в зеркало. Больше никуда. Все остальное — мрак. Жуткий мрак, понимаешь? От этого, как и от плохого настроения, кризисов, стрессов, меня всегда спасала одежда. Даже когда я разводился с женами, то приходил в пустой дом и часами ее примерял, развешивал на сотни вешалок. Каждый раз я выхожу из своей парадной, как тореадор на корриду — кругом быки, а я с красной тряпкой. Очень агрессивная среда. Причем агрессивны мужчины, а женщины обычно в восторге. Я недавно шел, разумеется, в тотал-луке John Alexander Skelton, слышу, девушка говорит своему мужчине: «Смотри, какой офигенный чувак!», — а он ей отвечает: «Кто? Этот старый козел, что ли?» Мне забавно. Я понял, что попал в точку.

Почему у нас мужчины так боятся быть модными? Почему оценивают себя исключительно глазами других мужчин?

Кто-то сказал, что в России нельзя удивляться. Если удивишься, так и будешь стоять с открытым ртом. Есть вещи, которые здесь делать просто нельзя. В том числе выделяться.

Но вы не боитесь?

Боялся. А потом разрешил себе быть. Не выделяться, даже не в этом дело. Я позволил себе быть модным. Это моя профессия, мой смысл жизни. Красота не спасет мир, она спасает меня. Иногда я иду по Дворцовой площади, по набережным этого прекраснейшего города, который я искренне люблю, и думаю: я, мальчик, родившийся в семиметровой комнате у неграмотной мамы, сейчас шагаю в ... (потрясающей) эксклюзивной одежде — и это меня греет.

Вы — свидетель того, как менялся ленинградский стиль и во что он трансформировался. Как его можно определить?

На эту тему мне скучно разговаривать. Вообще стало скучно разговаривать, я из-за этого в своем круге общения оставил буквально несколько человек. Вот это все спрашивают: тренды, бренды... Бесит.

Кто такое спрашивает?

Вот вы же и спрашиваете. Мелко вяжете. Понимаете... Если вам надо про моду, то эту тему стоит вообще с другого ракурса поднимать, тем более у вас образования достаточно и взгляд есть. А вы все в этой колее — тренды, бренды. Давайте начнем с влагалища! Мода — это инстинкты. И самый сильный — это продолжение рода. Почему самка павлина невзрачная? Потому что павлин должен привлекать ее внимание, а не наоборот. Роскошное оперение самца задумано природой для выживания вида.

Но у людей что-то пошло не так.

Да. Во-первых, демографический кризис и войны. Во-вторых, вредные привычки. Процентов десять — алкоголики, каких-то там зависимых еще десять процентов, ну вот и пожалуйста, социальный срез. В России мужчине зачем одеваться? Ему и так дадут. Хорошо, если он ботинки почистит или аккуратненький такой... Побреется. У меня в молодости был приятель, в своих «Жигулях» он возил канистру армянского коньяка — добивался таким образом понижения себестоимости полового акта.

Инструмент!

Ну вот сейчас стало больше инструментов. Раньше не было почти никаких. Нет, были, конечно, проститутки. Полсотни рублей стоили самые дорогие, высшего класса. А так пять рублей. На Московском вокзале — три. Но даже там ты должен был понравиться. Иначе не канало. Как-то нужно было причесаться, что-то надеть. Тогда же была классная интеллигенция — пришел на работу в НИИ, там в перерывах играли в пинг-понг, общались, у каждого была любовница. Я помню этот послевоенный дефицит мужчин. У моей незамужней тетки был любовник, такой приличный дяденька, чиновник. Она родила от него сына, а жена знала, что тот по определенным дням уходил в другую семью. Понимаешь, какая была солидарность. Демографию надо было повышать. Есть известная история: у певца Утесова была любовница, полячка Казимира. Жена про это знала. И когда он уходил, давала ему с собой дрова — тогда в домах было печное отопление, — чтобы он не простудился и не потерял голос.

Я дико извиняюсь, но причем здесь влагалище?

Вот. Я же пожил, у меня есть опыт. Почему люди страдают? Потому что они неразборчивы. Девушка говорит: «Ой, он разбил мне сердце!» Нафига внедрять сердце, когда и так все понятно. Влагалище — самый крепкий орган. Самый надежный. Сама суть земли. Номер один по вообще всем восприятиям, по качеству жизни. Архаика — все оттуда вышло и туда вернется. Я это — самое главное — понял и испугался. До сих пор боюсь.

Правильно ли я понимаю, что ваши отношения с одеждой начались с того, чтобы побеждать в забеге за сердца, то есть за влагалища, прекрасных дам?

В школе я ухаживал за одной девушкой из богатой грузинской семьи. Она меня позвала на день рождения, и я пришел с клуазонне — китайской вазочкой, выполненной в технике перегородчатой эмали. Уже тогда я понимал, что дарить женщинам. Не торт же. Но главное, мама сшила мне костюм-тройку. Могу сказать, приняли меня очень хорошо.

Можно назвать этот выход первым по-настоящему модным?

Это не было модно. Это было добротно. Моя мать была женщиной со вкусом. И вот с того момента, как я себя помню — это приблизительно 1949–1950 год, — она хорошо одевалась даже в послевоенные годы. Она отводила меня в ясли, а в городе еще было полно пленных немцев, которые восстанавливали Ленинград. Тогда было полно и сапожников, и портных — кто задавался целью, все мог найти. По рукам передавались какие-то замусоленные заграничные журналы — оттуда все копировалось. Ну и из кино, конечно, — французские фильмы были главным источником информации.

Вы занимались фарцовкой и антиквариатом — было ли в вашей среде принято одеваться особенным образом?

В антикварной нет, выделяться было опасно. А фарцовка давала пространство воображению. В 1960-х к «Астории» приезжали десятки автобусов из Финляндии, был принят водка-туризм: финны привозили вещи, а увозили водку, которая у них стоила запредельный доллар за бутылку. Я даже пошел в Публичную библиотеку, взял учебник финского языка… и оказалось, что в нем пятнадцать падежей. Я понял, что мне это не потянуть, но несколько десятков слов выучил. Однажды я за мизерную сумму купил белый переливающийся плащ фантастической красоты — на Невском я долго был героем. Потом я его засрал, вляпался в какую-то краску и решил продать. А время было такое, что даже на перекупку за вещами стояла очередь. Я не просто вернул все деньги, но и купил фальшивый диплом за десятый класс. На всякий случай.

То есть модным вы были примерно всегда?

Надо исключить из лексикона слово «мода». Мода была, когда были живы ее апостолы — Коко Шанель, Юбер Живанши, Кристобаль Баленсиага. Все забывают о том, что мода не может быть автономна, это всегда реакция на какие-то социальные явления. В 2000-х люди хотели выделяться, они были голодными в смысле визуальном, а сейчас обленились. Я считаю, сумка «Биркин» — из бабушкиного гардероба. Это не про моду, которая всегда про новое, про авангард. Я ненавижу людей, изуродованных банальными представлениями. Ненавижу конвенциональную красоту — мне скучно. Безнадега. Когда лицо красивое, что ни надень, все будут смотреть на лицо. Круто, когда асимметрия или там нос кривой — тогда все заметят одежду. Еще ненавижу всяких айтишников — чистые уроды! У всех джинсы, шесть одинаковых футболок — и все. Сегодня одежда вернулась к тому, чем была с самого начала — к идентификации классовой принадлежности. Аристократия, буржуазия, чиновники — по дресс-коду сразу понятно, откуда человек. Ты «Невский проспект» Гоголя давно читала? Там все про это сказано. Перечитай! Как хлыщи, у которых был один пиджак, создавали впечатление значимости. А теперь одежда доступна: та же Zara уронила рынок люкса — элитарность ушла.

Как сейчас определяется элитарность?

Крутым стайлингом на ощущениях и пропорциях. Я тебе скажу простую вещь: как рождаются со стопроцентным слухом, так рождаются со стопроцентным вкусом. Наверное, как-то можно немного его развить. Но будучи богатым человеком, лучше найти себе хорошего стилиста и не мешать ему работать. Проблема состоятельных людей в том, что большинство из них считает, что у них вкус есть, поэтому все так печально выглядят. Мое самое нелюбимое слово — «тренд». Это просто дно. Тотальная безвкусица.

Текст: Ксения Гощицкая

Фото: Данил Ярощук

Свет: Максим Самсонов Skypoint