Галина Вишневская (1926-2012)

И все эти годы Вишневская жила в коммуналках. А первое отдельное жилье, кооперативную квартиру в Москве, так же как позднее дачу и машину, они с Ростроповичем купили на деньги, заработанные бесконечными концертами по всей стране. Не получив ничего от советской власти бесплатно, певица никогда не чувствовала себя ей обязанной. В 1974 году ее с мужем и дочерьми Ольгой и Еленой вынудили покинуть СССР после нескольких лет травли и фактического запрета на профессию, которым подвергался Мстислав Леопольдович за поддержку Александра Солженицына: опальный лауреат Нобелевской премии по литературе пять лет прожил в гостевом доме на даче у Ростроповичей. Уезжали они на два-четыре года, рассчитывая вернуться. Галина Павловна до сих пор не может говорить об этом спокойно: «Нам было по сорок семь лет, и я, и Ростропович к тому времени провели по тридцать лет на сцене, а улетели с двумя чемоданами и без копейки денег — такси в аэропорту не на что было взять. Пришлось начинать жизнь заново!» Они не покупали за границей никакой недвижимости до 1978 года, когда узнали из теленовостей о лишении всех почетных званий и наград, а также гражданства СССР за «антисоветскую деятельность» — помощь русским эмигрантам — инвалидам Первой мировой: «Меня буквально душила ярость, когда я получила этот плевок в лицо!»

Поняв, что пути назад нет, они решили осесть в Париже. «Выбрали именно этот город потому, что он больше всего напоминал мне по духу Петербург. Замечательную квартиру на авеню Жоржа Манделя — салон с колоннами, лепные потолки с позолотой — я увидела через открытые окна, проходя по улице, и сразу захотела купить. Когда придумывала интерьер, искала исключительно русские вещи: картины, мебель, люстры, ковры, посуду. Мы со Славой решили создать собственную маленькую Россию у себя дома — с этого началось и наше коллекционирование. Этот петербургский дом я обустраивала уже по образу и подобию нашего парижского жилища, хотя оттуда сюда ничего не перекочевало. А вот кое-что из уже проданных поместья и квартиры в Америке теперь здесь. Так же как и с дачи в Лаппеенранте — ее Слава приобрел в середине 1980-х, потому что я скучала по серому небу, мне нужны были низкие облака».

В 1990-м Вишневской и Ростроповичу вернули советское гражданство, награды и звания народных артистов СССР. Однако снова стать советскими подданными они отказались, продолжая жить по швейцарским документам апатридов — лиц без государственной принадлежности. Квартиру в Москве и дачу в Жуковке возвращать было не нужно: все годы вынужденной эмиграции в них жила сестра Мстислава Леопольдовича. «В 1990 году мы впервые с 1974 года приехали в СССР с Вашингтонским симфоническим оркестром, которым руководил Слава, — концерты прошли в Москве и Ленинграде. Жуткое было впечатление от страны, находившейся в страшной депрессии: грязь, одна лампочка на весь подъезд и сложенные картонные коробки вместо ковриков у дверей. Есть нечего, прилавки в магазинах пустые, а на полу стружки, как в конюшне. О возвращении сюда я тогда и подумать не могла. И только в 1992 году, когда Большой театр решил отпраздновать мой юбилей, сорокапятилетие сценической деятельности, я подошла к рампе, увидела огромный зал, наполненный людьми, которые тянули ко мне руки, кричали что-то, — и негативные эмоции, буквально клокотавшие во мне все эти годы, сразу ушли куда-то.

Мы стали время от времени приезжать в Петербург — все-таки это мой родной город, который я считаю самым красивым в мире. В 1995 году мэр Анатолий Собчак, с которым мы дружили, посоветовал купить здесь квартиру. Если в городе есть набережная, значит надо искать на ней. Мы выбрали квартиру из семи комнат площадью около двухсот метров на втором этаже этого дома на набережной Кутузова — дуло крейсера “Аврора” смотрит прямо нам в окна. Огромные комнаты были разделены на типичные петербургские коммунальные “пеналы” с одним окном. Все перегородки мы убрали, сделали ремонт и, помню, обмывали покупку с Анатолием Александровичем прямо на подоконнике, когда Слава обнаружил, что единственный в доме балкон принадлежит соседней квартире, и сказал: “А давай купим весь этаж!” Я ему: “Зачем?!” Но он меня уговорил, и тогда рабочие перешли на вторую половину этажа — отремонтировали еще семь комнат. Однако жить нормально и тем более пригласить кого-то в гости было нельзя: ступени на лестнице были как будто изъедены ихтиозаврами, даже перила на ней отсутствовали, сквозь наш вестибюль был проход с набережной Невы на Шпалерную. Пришла я, помню, на первый этаж предлагать расселение — боже, что я там увидела! В десять утра уже опухшие от пьянства синюшные мужики, ряды пустых бутылок: “Халллинаа Паалнаа, царица вы наша!” В результате мы скупили квартиры на первом этаже, на третьем, подвал, чердак — в конце концов весь дом стал нашим, и лишь обитатели маленькой двухкомнатной квартиры на третьем этаже из вредности лет десять отказывались от любых вариантов переезда, пока не уехали в позапрошлом году. И при этом до сих пор приходится слышать, что этот дом нам подарил Собчак, — ничего себе подарочек! В общей сложности, расселяя коммуналки, мы купили сорок две однокомнатные и двухкомнатные квартиры».

Теперь на первом этаже дома — архив Галины Павловны и Мстислава Леопольдовича, где хранятся их портреты, фотографии, ноты, подарки, сценические костюмы, мантии различных университетов мира, десятки орденов, пять премий «Грэмми». Здесь же — мемориальная комната Шаляпина, раритеты для которой были приобретены у дочери баса: портреты работы Коровина и Серова, ковер из квартиры Федора Ивановича и его трость. На втором этаже — жилые апартаменты Галины Павловны и Мстислава Леопольдовича, а на третьем — гостевые комнаты и галерея с работами авангардиста Гавриила Гликмана и других художников. «Нам пришлось здесь делать заново все — начиная от перекрытий и заканчивая лепниной. Нищей девчонкой из Кронштадта я бегала по этому прекрасному городу, и он воспитал меня, научил пониманию красоты, стремлению ее видеть, впитывать до мелочей, а не просто сколь зить по ней взглядом. Вещи для этого дома я искала за границей, много на аукционах в Швеции, и, как и прежде, у меня была установка собирать все только русское: мебель, фарфор, картины… А в петербургских антикварных магазинах приобретала обстановку для музеяквартиры М. П. Мусоргского — он находится во дворе нашего же дома, только вход со Шпалерной. Эту квартиру мы тоже купили, расселили и сделали музей — композитор жил здесь с 1872 по 1875 год, сочинил вторую редакцию “Бориса Годунова”, “Хованщину”, “Сорочинскую ярмарку” и другие произведения. Еще мы создали музей Д. Д. Шостаковича на улице Марата. И там, как во всех собственных квартирах и домах, я все делала сама, ни одного дизайнера к себе на порог не пустила.

Королева Испании София со своей сестрой Иреной гостила у нас здесь несколько дней в 2001 году, так же как незадолго до этого жена экс-президента Франции Бернадетт Ширак, — мы тогда страшно готовились к их визитам. С Софией мы со Славой познакомились в Греции еще в 1960-е годы, когда она была невестой будущего испанского короля. И до сих пор у нас самые дружественные отношения. И я, и Слава всегда обожали Японию и, будучи с очередными концертами в этой стране, пошли в гости к нашему другу, великому архитектору Кензо Танге. Слава сказал ему, что хочет сделать мне подарок — комнату в японском стиле, ведь я когда-то пела партию Мадам Баттерфляй. Танге ничего не ответил, но спустя несколько месяцев морем пришли строительные материалы, прилетели японские рабочие, которые собрали комнату здесь на месте, — он нам ее подарил. Получилась игрушка, Ростропович обожал ее, иногда покупал японскую еду, приглашал гостейяпонцев, включал японскую народную музыку.

На втором этаже у нас есть “Царская комната”, как мы ее называем, с портретами членов династии Романовых, а в ней — два огромных черных дубовых буфета. Мстислав Леопольдович как-то в 1960-е годы приехал на гастроли в Свердловск, где увидел в кафе местной филармонии этих исполинов. “А откуда они у вас?”— спросил Слава. “А из Ипатьевского дома, в котором расстреляли царскую семью”. Оказалось, что перед сносом этого дома их привезли в филармонию и много лет трудящиеся открывали бутылки о головы резных фигур на буфетах, — отношение к мебели было варварское. Слава предложил их продать, но ему отказали, на них были инвентарные номера. Тогда Ростропович несколько лет отказывался выступать в Свердловске, пока руководство местной филармонии не изменило свое решение: там сделали ремонт, выбросив “эти дрова” на чердак за ненадобностью. После чего Слава привез их в Москву в разобранном состоянии, но они не помещались ни в московскую квартиру, ни на дачу: высота большего из буфетов четыре с половиной метра. Пришлось нам возвести для них пристройку — зал и прилегающий к нему домик, в котором потом пять лет жил Александр Исаевич Солженицын». Зато теперь в петербургском особняке им самое место. Сегодня Галина Павловна и ее дочери редко бывают в этом доме. По соседству, на Дворцовой, Адмиралтейской и Английской набережных, немало роскошных царских и великокняжеских резиденций, давно занятых музеями, научноисследовательскими институтами или творческими союзами, но лишь в здании на набережной Кутузова семье Ростроповичей удалось создать жилой дом с настоящими дворцовыми интерьерами — случай уникальный для Петербурга наших дней.

Текст: Виталий Котов
Фото: Виталий Коликов