КАК В КИНО
Вот уже год сценарии режиссера Сергея Дебижева зреют и воплощаются в мастерской, обставленной съемочной техникой и антиквариатом.
Особняк на Моховой улице, где теперь располагается моя творческая мастерская, в разное время принадлежал министру иностранных дел Владимиру Ламздорфу, князьям Оболенским и дочери Натальи Николаевны Гончаровой от второго брака Александре Араповой. После революции здесь долгое время была мастерская архитектора-неоклассициста Ивана Фомина. Затем базировалась часть редакции известного советского журнала «Звезда», который существует до сих пор, правда выходит уже в Интернете. Здесь собирался цвет писательской интеллигенции: Ахматова, Зощенко, Пастернак, Шкловский, Каверин, Солженицын, Довлатов, Гранин, Стругацкие. В этих стенах никогда не было коммунального духа, но все же здесь находилось учреждение, поэтому пришлось снимать линолеум, бороться с протечками, делать ремонт и приводить все в человеческий вид. Я склонен эстетизировать любую среду, в которой нахожусь, с тем чтобы в ней хорошо работалось. Здесь, в спокойной обстановке, я пишу, делаю раскадровки, встречаюсь со съемочной группой. Сейчас совместно с Константином Мурзенко работаем над новым сценарием. Мы затеваем игровой проект — серьезную историческую картину по произведениям Ивана Солоневича. Также это место выполняет роль штаб-квартиры. Когда мы что-то снимаем, в ней собираются операторы, художники- постановщики, гримеры, декораторы. Прежде чем ехать на съемку, мы ведем обсуждения и принимаем все необходимые решения. Кроме того, здесь, как на базе, храним аппаратуру, снимаем некоторые эпизоды, детали и локальные объекты. Кто тут только не бывает, в основном, конечно, творцы: Борис Гребенщиков, Витя Сологуб, Сева Гаккель, Виктор Тихомиров, Миша Ефремов.
В целом мой стиль — эклектика. В подобной среде человек получает максимум удовольствия, чувствует себя комфортно. Постоянно сталкиваясь с разными стилями, получаешь почву для рассуждений. Я имею приличное художественное образование, десять лет профессионально изучал историю искусств, окончил Мухинское и Серовское училища, там же преподавал композицию. Мне хорошо известны всякие технологии, материалы и творческие приемы. Используя собственные руки и воображение, я стараюсь многие вопросы решать самостоятельно и максимально быстро. Сам раскрашивал полы и двери, украсил стены тремя доминантами в руинно-помпейском стиле. Разрозненные куски лепнины и остатки гипсовых рельефов при соединении превратились в якобы разрушенный, но восстановленный реставраторами фрагмент древности. Центральное место в мастерской занимает точная копия кабинетного стола японского императора Хирохито, которая досталась мне по наследству от фильма Александра Сокурова «Солнце». Столешницу, однако, пришлось расписать.
Я любитель путешествий и всяких редкостей, так что в мастерской копится много всячины: чайники марокканских туарегов, коллекция кальянов из Камбоджи, обитая серебром кость умершей девственницы, которая используется в тантрических практиках как музыкальный инструмент, — ее можно увидеть в моем фильме «Золотое сечение».
Один из друзей, служивший на флоте, не поленился привезти мне штурвал, таблицу перестукивания с подводной лодки, а также водолазный шлем — редкий и дорогостоящий в современном мире объект: каждый из них изготавливают вручную и ставят имя мастера. Морскую тему продолжают корабельные флаги. Некоторые из них, огромных, крейсерских размеров, я подарил Тимуру Новикову, и он использовал их в своих работах.
Всю жизнь я собираю антиквариат. Сейчас он стал безобразно дорогим, поэтому в Петербурге я его не покупаю, а привожу из Марокко, Индии и Юго-Восточной Азии. На Наличной улице в советские времена был роскошный антикварный магазин, где в 1980-х я за сто рублей купил удивительное шведско-американское бюро. Такая конторская мебель была распространена в офисах и банковских учреждениях на рубеже XIX и XX веков. В него помещается невероятное количество вещей. Жаль, что бюро выходит из обихода современного человека, сегодня подобная мебель встречается разве что в профессорских домах. Глядя на эти предметы, можно с уверенностью сказать, что к 1911 году все, кроме компьютеров, уже было изобретено и цивилизацию можно было спокойно захлопывать, чтобы она не развивалась дальше, уродуя дивную данную Богом жизнь.
Если меня в интерьере что-то не устраивает, я стараюсь от этого избавляться, иначе есть опасность зарасти ненужными предметами. Я знаю людей, склонных к архивному существованию, — они просто погибают в коробках. Заполнение мастерской еще не завершено, на одной из стен планируется сооружение книжной зоны с вмонтированным в нее большим экраном и арт-объектами.
На подоконнике стоит старинный диапроектор, с которого я, пожалуй, начинал. В возрасте, наверное, пяти лет я брал кальку, вырезал из нее полоски шириной с фотопленку, рисовал некую последовательность кадров, пропитывал для прозрачности маслом, склеивал полоски между собой и делал диафильмы, а потом устраивал показы, проецируя их на стену.
Благодаря расположению мастерской в центре города любимые места находятся в шаговой доступности. Родным стало вегетарианское кафе «Ботаника», с владелицей которого, Мариной Алби, наша семья тесно дружит. Рядом Михайловский театр, о котором мы в свое время делали фильм, а также безумный Летний сад, странный и нелепый, но все же представляющий собой удивительный объект, — туда я хожу с сыном. В отличие от центра Москвы, где вменяемому человеку находиться невозможно, старый Петербург позволяет гулять по Марсову полю, Михайловскому саду и улице Пестеля, которую недавно вымостили гранитом. В целом если абстрагироваться от проводов, опутавших питерское небо, бездарной рекламы, вывесок, глупости, пошлости примерно семидесяти процентов граждан и других случайных черт, то мир прекрасен.
Текст: Владлена Петровер
Фото: Виталий Коликов
Комментарии (0)