Эксперт по этикету и межнациональным коммуникациям, гуру дресс-кода Татьяна Полякова консультирует первых лиц государств и форбсов по вопросам домашнего и светского быта вилл, шато и президентских дворцов. Здесь мог бы быть неймдроппинг, но увы, Татьяна непреклонна: хорошие манеры — это не только понимание сути жизни, но и здравый смысл. Если не знаете, как поблагодарить за концерт Теодора Курентзиса и как правильно приветствовать Татьяну Черниговскую, срочно читайте это интервью.
Татьяна Полякова путешествует между Монако, где у нее единственная сертифицированная школа этикета во всем княжестве, Киевом — там уже который сезон идут съемки телешоу «Пацанки» (да, за автографом подходили прямо во время интервью), а теперь и Петербургом: авторский курс на воскресных бранчах в отеле «Астория» она читает раз в месяц (следующий — 8 декабря). Ксения Гощицкая отправилась к этой экстраординарной женщине не без волнения, повторяя про себя, что локти на накрытый стол класть нельзя, но поняла, что подлинные специалисты по хорошим манерам сделают так, чтобы ты ни за что не догадался, что совершил faux pas.
«Важно представляться по имени и фамилии, обозначая свою принадлежность к роду»
Этикет — свод необходимых правил сосуществования. В современном мире с этикетом сложно, ведь гораздо легче отказаться от культуры передачи традиций. Вернее, думать, что они не пригодятся. Хотя насколько проще жить в мире, где все прописано! Например, элементы netiquette — правил общения в соцсетях и в формате онлайн — нисходят к самым классическим и чопорным традициям. Отвечать и благодарить принято в течение 24 часов. Слово, произнесенное вслух, может забыться, но оцифрованные кадры и слова остаются навсегда. Часто люди не только не знают, как сохранить отношения после увольнения или развода, но даже как уйти после ночи, проведенной вместе. Cпешить? Ждать? Улыбаться? Обещать? Предлагать? И как потом здороваться при случайной встрече? А поздороваться иногда сложно по самой простой причине: никто не представился, имя и фамилия не прозвучали.
Между тем правильно представляться по имени и фамилии, обозначая свою принадлежность к конкретному роду. Потеря фамилии связана с потерей корней, когда деревня ушла в город, растворилась в нем, и так произошло почти со всей страной. А в деревне ты всегда чей-то сын: плотника — значит, Плотников. И ответственность на тебе лежит за всех Плотниковых, и за соседей Плотниковых, и за родную деревню. На вопрос, нужно ли и можно ли вывозить деревню из девушки, я всегда отвечаю: деревня и опыт детства — это баланс. В большом городе ты — никто. И в это никто люди прыгали без акваланга. Теряли имя.
Бабушка играла с нами в родственников: мы умножали двоюродного брата на троюродного и вычисляли пятиюродного. Я до сих пор помню, как кого зовут. Она хотела, чтобы ее дети помнили имена: когда у тебя хорошие корни, пусть и полевые, ты будешь расти много лет. Когда разговариваешь с людьми, нужно стимулировать их называть имя в сочетании с фамилией. И репетировать, озвучивать это родителям полезно с первых лет жизни ребенка. У французов, например, нет детского меню: они выводят, как пернатые своих птенцов, на испытательную тренировку, натаскивают. Детям разрешают брать со стола все, но артикулируя названия, соответственно, развивая словарный запас. Ведь этикет не бывает детским. А бывает один и на всю жизнь. Называть по имени — это очень по-прустовски. Не «приходите ко мне на чай», а «приходите на ароматный дарджилинг». Или «он угощал меня замечательным шабли». Всему есть правильные названия. Как быть, если у тебя нет корней? Корни есть у всех. Бывают тонкие и хрупкие. Тогда на эту тему уместно иронизировать. Так же нужно поступать, если ты родился в семье с большими обязательствами и звучной фамилией — часто они выдаются авансом.
«Правильный жест может стать вашим допуском»
Важный элемент этикета — владение жестом. Бывает, в путешествиях у вас нет общего языка, но вы можете разговаривать глазами, движениями — точный жест разрушает границы. Когда-то бабушка научила меня пить чай из блюдца. На самом деле, это очень сложно: быть ловкой, понимать, чего можно касаться, а чего нет — целый ритуал. Два года назад в пешем путешествии по Ирану возник некоторый гендерный момент. Я была готова помогать нашим проводникам во всем: собирать травы, что-то готовить, но они показывали мне жестами — нельзя. Не доверяли. Каждый вечер нам заваривали на костре вечерний чай и проводники грациозно пили его из блюдца. Тогда я сделала то же самое. Все следующие дни я могла собирать соцветия на склонах и даже отставать и задерживаться, купаться в водопаде — я была на равных. Жест стал моим допуском.
Мы не получаем в почтовые ящики ничего, кроме счетов, а ведь есть простой жест — отправить открытку в благодарность за ужин или из путешествия. Это забота — вы потратили личное время, чтобы ее подписать. Такой культуры осталось мало, но это не значит, что ее не существует — открытки ведь продаются. Я часто отправляю открытки маме: выбираю у букинистов год моего рождения как способ сказать ей спасибо за мое появление на свет. Подписываю открытки всегда с маркой города и датой. Один адресат получал их от меня 16 лет. Он неожиданно умер. Открытки передали мне. Я разложила их по датам и перечитала жизни. И свою. И его.
Послать цветы — тоже жест. Так странно, они ведь никому не нужны, если мы их несем с собой. Цветы должны приходить после нас — тогда им особенно рады. Но если уж вы пришли с ними, приложите сопроводительную записку — от кого и какого числа. Иначе как вас потом поблагодарить: за ваши амариллисы, подобранные в цвет платья невесты, за ваши незабудки — не забывай меня.
«Флирт — это обязательный светский навык»
Еще один инструмент, которым можно сообщить о себе все, — это взгляд. Можно не держать долго, можно оборвать или заново послать, извиниться, поощрить, флиртовать. Флирт — обязательный светский навык. Флирт — это не секс. Он как танец, как вид спорта, в котором можно в эмоциональной форме узнать человека, добиться цели, заговорить с тем, с кем ты хотел, уметь принять комплимент. Как часто в ответ на похвалу мы оправдываемся, обесценивая ее. «Спасибо!» Точка. Суметь ответить взглядом на нежелательный или провокационный вопрос, оборвать эмоциональную и словесную атаку, самой лучезарной улыбкой отправить человека, куда нужно, но самым добрым жестом. И он туда отправляется со смущенной гримасой — махом пера, пушинкой.
Светская беседа, small talk — не теннисный сет и не самолюбование сквоша, а пинг-понг: мудрая игра на короткой дистанции, блиц, размеренные четкие подачи. В Ленинграде им увлекались все мальчики из хороших семей. «Мы с ним в пинг-понг играли», — было рекомендацией.
Мы часто боимся спросить, но обратите внимание, что ребенок никогда не постесняется. И нам полезно слушать детей, быть рядом с детьми или быть детьми — позволять себе вопросы, очень искренне. Мы часто спрашиваем нелепые вещи, а лепые — не разрешаем себе и потом жалеем. Что абсолютно бестактно? Озвучивание социального неравенства, материальных и денежных эквивалентов, вопросы про диеты, глютены или килограммы.
Хорошая тренировка small talk — разговаривать с таксистами. Однажды в Париже по дороге в аэропорт со мною по-русски заговорил уроженец Мавритании, который когда-то учился в Минске. Он так хорошо рассказывал про своих друзей, как они приезжают к нему в гости и привозят соленые огурцы, что сразу было понятно тепло этих отношений. Потом он попросил — и мы обменялись телефонами. И в очень модном лондонском ресторане во время ужина с мужчиной, который мне приятен, раздался звонок. Звонил тот самый таксист. Я извинилась и сняла трубку: «Как приятно, что вы ответили. У меня есть традиция. В свой день рождения я не жду, а сам звоню тем, кого бы хотел услышать. Это мой ритуал. Я специально беру выходной, чтобы весь день разговаривать по телефону». Представляете, какой жест!
Понимаете, с людьми нужно уметь разговаривать, уметь отвечать на вопросы, уметь шутить над собой. Если ты не funky и не funny — с тобой не будут общаться. Что тогда делать? Учиться.
«Каждый сам себя лишает чувства свободы»
Моя смелость уехать в семнадцать лет из Таллина в Петербург и потом самой решать, в каких городах я хочу жить, дала мне бесценный опыт. Я жила в Милане, Париже, Киеве, Монако, Афинах, в греческих горах, где, по преданиям, жили кентавры, в Москве и даже в городе Коньяк. Глобус был моей игрушкой в детстве. Отец научил меня его вращать, а бабушка — понимать, что внутри глобуса должны быть корни. Поступив на филологический факультет ЛГУ — сложный, потому что там ничему не учат, — мне оставалось жевать лед, лакать снег, пробовать кислое, сладкое, горькое, чтобы понимать, куда через музеи, сцены, архивы, читальные залы и лектории, переводы и пересказы я хочу двинуться. На первые зарплаты я поехала в Австралию, Новую Зеландию, Таиланд. Много путешествовала, часто одна, общалась с местными, искала жесты. Понимаете, по-настоящему тонкий человек всегда пытается раскодировать культуру, в которой оказывается. Так фотограф Дебора Турбевилль, когда жила в Петербурге, слушала, впитывала названия, хотела понять русскую историю, красоту, душу. Этому я училась у нее тоже.
Почему этикет? И отчего именно его я сделала темой своей взрослой жизни? Семь лет назад я отчетливо поняла, что готова распоряжаться своим календарем и знаниями самостоятельно. А мне действительно повезло превратить переживания многокультурного детства и опыт работы в самых международных компаниях мира в личный проект. Храбрость ли это — выпрыгнуть в свободу и выбрать делом дерзкую науку правил сосуществования? Но я часто улыбаюсь в иллюминатор облакам и пейзажам, самостоятельно раскручивая этот глобус своей жизни. Каждый сам себя лишает чувства свободы. Посмотрите на походку человека, который идет на работу в собственный ресторан, и того, кто спешит на службу в банк. Любопытство и любовь к своему делу — лучшее средство молодости. Мой ровесник не поведет меня на свидание в заброшенную усадьбу, в лучшем случае — в бар с видом. Я же люблю приводить близких мне людей на крыши Петербурга — и мужчины стоят и трут глаза. Не от свежего воздуха. Это такой сантимент, который ничего не стоит, но при этом бесценен.
«"Петр I лук" — универсальный дресс-код, который никогда не станет стресс-кодом»
Меня никогда не интересовала мода. Стиль — да, элегантность — да. Для меня они заключаются в том, чтобы определить свой генетический код и найти себя в категориях цвета, музыки, тактильности, тканей. Без этого ты не можешь быть в балансе, в ладу с собой. Все время пробовать, чтобы понять, что твое, а что нет. В моем случае смесь кровей все время ставит передо мной вопрос : «Кто я? Какой семье я принадлежу?» Мой отец говорил: «Оденься уместно».
Я всегда жила по дресс-кодам. В молодости, когда ты понимаешь, что хочешь хорошую зарплату, тебе нужно себя во что-то заковать. Однажды на вечере в Доме политпросвещения во дворце купцов Елисеевых на Мойке (ныне «Талион Империал Отель». — Прим. ред.) ко мне подошел человек и сказал, что компания Moet Hennessy ищет именно такую, как я, и предложил мне контракт в долларах. Шел 1989 год. На мне был красный двубортный пиджак, вероятно, красная юбка и, скорее всего, красные туфли. Белая блузка и понитейл прилагались. Все, за исключением прически, я привезла из Финляндии, где работала до этого. Финские моды, вы понимаете! И сейчас, преподавая тему этикета, я понимаю, что за профессиональные показатели в строках Excel-таблиц приходится двадцать процентов зарплаты, остальное — за то, как вы общаетесь, как умеете расположить, поднять, опустить, планировать, мотивировать, анализировать и вести за собой.
Для себя я определила дресс-код Петербурга, города, где в июне может пойти снег, — «Петр I». Это мой герой, визионер, очень мужественный образ, сильный референс. Выбрав точку на карте, где не было вообще ничего, он поручил строительство самым лучшим: флот — голландцам, архитектуру — французам и итальянцам. И не просто придумал — убедил лучших мастеров приехать в никуда, потому что так видел. Приказом заставил брить бороды и облачаться в платье согласно сословию. И когда мне нужно быть особенно убедительной, я надеваю сапоги на устойчивом каблуке, прячу бедра в складки брюк или юбки, достаю сложный смокинг и свежую белую хрустящую рубашку. Люблю жабо и банты. И конечно же шляпы. Этот «Петр I лук» позволяет пойти куда угодно — к плотникам, дамам, поставщикам — дресс-код ко всему, вне сезона, независимо от ситуации, который никогда не станет стресс-кодом.
Мне очень важно то, что Петр I был ремесленником. И гардероб я составляю по принципу коллекционирования — из вещей ручной работы, в идеале, в единичном исполнении. Из того, что можно было бы назвать объектом искусства. Это как выйти в картине. Я шила себе с детства — из доступных ситцев по выкройкам нарядных платьев. То, что предполагалось на бал или коктейль, мы собирали из ситцевых лоскутов, которые я покупала в магазине при ткацкой фабрике на Петроградской. За ними нужно было встать в очередь в четыре утра. Лет двадцать спустя я купила себе похожую сатиновую лоскутную юбку Comme Des Garcons — она была сшита хуже. Я могла связать платье: мое белоснежное ниже колена подруги просили на свидания в институте. Поэтому мне сразу были понятны и Рей Кавакубо, и Джунья Ватанабе — шутка над модой, ремесло.
«Петербург — это роман. Любовник, которому скучно. Быть нарциссичным — его full-time job»
Ленинград — элегантность, особенное внутреннее состояние, взгляд. Порода! Сюда стекалась совершенно другая публика, чем в Москву. Иногда, собираясь представить мне людей, упоминают: «Я думаю, они вам понравятся, они из Ленинграда». Я оказалась здесь в пять лет и с тех пор настойчиво просила маму, балтийскую немку, переехать. Одно из первых воспоминаний — розарий у Исаакиевского собора, все розы были подписаны, как в ботаническом саду. Именно тогда я столкнулась с родовыми именами и захотела стать геоботаником, собирать редкие растения по всему миру. Здесь я увидела узамбарские фиалки. Ребенок — маленькое существо: когда я шла по улице Марата, на цокольных этажах коммунальных квартир цвели розовые и лиловые фиалки, которые выживали без солнца. По умолчанию. Такого нет больше нигде.
Петербург — искусственная институция, проект. Ты попадаешь в продакшн, где есть церкви всех конфессий, любые вузы, мне здесь было прекрасно. Сидеть в двадцать пятой аудитории филфака с видoм на Неву, отвлекаясь от теории профессоров. В молодости ты все время спешишь: смотреть странное кино, читать тоннами самиздат в культовом кафе. Дружить с букинистами. Кинозалы малых экранов — «Осенняя соната» Бергмана. Я помню однокурсника, который меня в этот иллюзион пригласил, это была его удача, лучшего способа рассказать о себе невозможно придумать. Мод же тогда не было. Потом открылись академические квартиры на Каменноостровском, профессорские кабинеты чьих-то родителей, фарфор в столовых, тени штор. И книги, книги, книги… Понятно, что и рукописи.
Мой идеальный дом? Любой город, напоминающий Петербург. Петербург — постоянный спутник. Или роман, любовник, которому скучно, который ничего не предпринимает, чтобы тебя видеть, но все равно ты к нему едешь. Быть нарциссичным — его full-time job. С детства, eсли я вела и веду себя хорошо, то на вопрос, откуда я, всегда отвечаю — из Петербурга, если не очень — из Таллина, тогда ко мне нет претензий, где это вообще?
В Петербурге, прогуливаясь по каналам, я всегда разглядываю окна. И в Париже. Однажды мой спутник заметил: «Ты думаешь, за этими красивыми окнами Пасси обязательно живут счастливые люди?» Эту мудрость я хорошо понимаю сейчас, потому что адрес — только точка. Тем не менее, я очень люблю мемориальные квартиры. Я не разглядываю гардероб: висящее в шкафу платье не передаст грации хозяйки. Я обращаю внимание на сантименты: посуду, фигурки, вид из окна, рисунок скатерти, любимые кресла. Квартира Галины Улановой в Москве, дом Нуреева на скалах, дом Франсуазы Саган в Нормандии, венецианские и сицилийские адреса еще живых синьоров и их риады в Марокко, один дом с панорамными окнами на круглый бассейн Мадам Руль, горные селения, где рисовала и писала письма Серебрякова, студия Левитана в Плесе, набоковский балкон в Монтре — я на нем сидела, дом Стравинского в Устилуге, который он построил по проекту швейцарского шале и счастливо там жил, только что женившись. Мне нужно было подняться по этим ступеням, чтобы увидеть панораму, которую видел он. Почему мне это важно? Я не разговариваю. Я слушаю жизнь. Стеклянных дел мастер ювелир Рене Лалик родился в Шампани, понимаете, откуда эта любовь к прозрачности, пузырькам, живой энергии, дымке?
Когда я вхожу в новые дома и адреса, то траектория треугольника проста: вид из окна, книжные полки и ковры. В молескине много того, что надо успеть: Фешин в Америке, Тургенев в Бадене, еще раз Есенин и Бранкузи, истории The River Club в Нью-Йорке и очень хочу узнать дом, этаж и окно, в которое смотрел мой любимый Сол Лейтер.
Часто меня спрашивают: «Что подарить сыну на семнадцатилетие?» Я отвечаю: «Стопку любимых книг матери и отца для жизни и классическую модель IWC как обязательную материальную программу, которую он ждет. Но книги! Через сорок лет он прочтет их и поймет, какими вы были». Я знаю все лучшие букинистические лавки мира и все магазины русских книг. Покупаю мемуары, слежу за торгами и каталогами аукционных домов, особенно именных коллекций. Там можно все подсмотреть. Нет — рассмотреть и увидеть. Однажды я подъезжала к библиотеке и таксист спросил: «Разве библиотеки еще существуют?» Мой ответ был с улыбкой: «Разве такси еще заказывают?» Помните про пинг-понг! Кстати, тот парижский таксист так и звонит мне с тех пор. Всегда в ноябре.
Текст: Ксения Гощицкая
Фото: Маргарита Смагина
Визаж: Алена Кондратьева
Волосы: Роман Габриелян (Park by Osipchuk)
Свет: Антон Попов (Skypoint)
Благодарим отель «Астория» за помощь в организации съемок
Комментарии (0)