Алла Демидова: «Я бы и сама себя не взяла в театральное училище»

Трагический моноспектакль, стихотворная форма — при этом показы в «Гоголь-центре» неизменно сопровождаются овациями. Как вы думаете, это говорит о подготовленности публики или о ее любви к актрисе Демидовой?

После спектакля читаю в «Фейсбуке» о том, что театр Серебренникова наполняет смыслом современного момента каждый спектакль, что эта постановка — поступок, напоминающий нам о неизжитых ранах, о том, что мы забыли и воспринимаем как норму. Люди пишут и о том, что опять символами нашей истории становятся Грозные, Сталины и автоматы Калашникова, и о том, что опять жены не получают свиданий со своими мужьями, сидящими в СИЗО, и об умении Серебренникова ставить классические спектакли наряду с экспериментами. Я удивляюсь, какой грамотный анализ делают зрители, одновременно эмоционально откликаясь на увиденное: рассказывают о спиритическом эффекте спектакля, о его пролонгированном действии. Мое участие отмечают, конечно, тоже — потому что я много работаю!

Спектакль, который вы привозите в Петербург, поставлен по ахматовским «Поэме без героя» и «Реквиему». Оба произведения вы много лет читаете со сцены. Как декорации меняют ваше отношение к этому материалу?

То, что я делала прежде, было поэтическое чтение, затем концерт. Я читала «Реквием» со сцены с ранних перестроечных лет. Позже стала выступать с «Поэмой без героя». Однажды мы сделали по ней совместный проект с дирижером Евгением Колобовым и Камерным оркестром театра «Новая опера». А то, что сделал Кирилл, — спектакль. И декорации здесь ни при чем, не они определяют постановку. Они есть, потому что нужны режиссеру. А могут быть и не нужны.

За последний год вы сделали на сцене два спектакля. И второй из них, «Старик и море» Анатолия Васильева по повести Хемингуэя, также ждали в Петербурге в ноябре, но показ отменили.

Это была акция, посвящение Юрию Любимову (В этом году отмечается 100-летие режиссера. — Прим. ред.). В Петербурге не нашлось технически подходящей сцены. Я не знаю, будет ли этот спектакль существовать дальше.

Вы впервые встретились с Серебренниковым еще до того, как о нем узнали в Москве, как раз благодаря Анатолию Васильеву. Как это произошло?

Да, однажды Анатолий Васильев пригласил меня на студенческий спектакль в университетском театре его родного Ростова-на-Дону. Эта постановка молодого Кирилла Серебренникова запала в душу. Прошло энное количество времени, и мне предложил совместный проект Роберт Уилсон (знаменитый американский театральный режиссер-авангардист, сценограф и драматург. — Прим. ред.). Но при этом Боб хотел привлечь к этой работе и российского режиссера — чтобы и самому что-то перенять из русской школы, и коллегу чему-нибудь научить. Я вспомнила про Кирилла, его пригласили, он прилетел, познакомился с Бобом Уилсоном, они друг другу, по-моему, понравились. Репетировать мы должны были под Нью-Йорком, в уилсоновском Уотермилл-центре. Но я заболела, и этот проект не состоялся. Прошло еще какое-то время, в самом начале 2000-х на телевидении затеяли проект «Уроки русского. Чтения», в котором Олег Ефремов читал «Мою жизнь» Чехова, Михаил Ульянов — главы из «Мертвых душ» Гоголя, а мне предложили самой сделать выбор. Я подумала, что было бы неплохо взять «Темные аллеи» Бунина — их никто никогда не записывал. Меня спросили: «Кого вы хотели бы в качестве режиссера?» Я ответила: «Кирилла Серебренникова». Так он начал работать в Москве — по каждой новелле снимали отдельную маленькую серию. Проект показали на телеканале «Культура». А потом Кирилла стали приглашать театры.

Начало вашей актерской карьеры складывалось непросто: не поступив в театральный, вы окончили экономический факультет МГУ. Затем были исключены из студии при Театре имени Ленинского комсомола за профнепригодность. А начав работать в Театре на Таганке, далеко не сразу стали играть первые роли. Что двигало вами в этом движении против судьбы?

Все неверно! Наоборот, у меня все очень счастливо складывалось с театром. Мы жили на Балчуге, мама трудилась в Университете, и мы с ней ходили вместе на Моховую — она на работу, а я в детский сад. И уже в детском саду я играла в своем первом спектакле — «Финист — Ясный сокол». Потом в нашей женской школе был драмкружок, которым руководила Татьяна Щекин-Кротова, очень хорошая актриса детского театра. Мы все были увлечены игрой на сцене. Другое дело, что меня не сразу приняли в театральное училище, но я бы и сама себя не взяла, потому что у меня была плохая дикция, я шепелявила. Но, окончив в итоге Щукинское училище, я уже в конце 1960-х играла Эльмиру в «Тартюфе» — а это очень ранняя Таганка. А в 1971-м — Гертруду в «Гамлете». Очень много за спинами у актеров создается легенд. В доказательство даже приводят мою прямую речь — правда, сказанную в другом контексте. В прошлом году, например, на телевидении показали фильм, из которого я узнала, что у меня, оказывается, был муж, который женился потом на Людмиле Зыкиной. И показали фотографию какого-то алкоголика. Я с такими историями часто сталкиваюсь, но никогда их не опровергаю.

Текст: Светлана Полякова

Фото: Владимир Васильчиков

Спектакль «Ахматова. Поэма без героя» покажут 28, 29 ноября в БДТ в рамках фестиваля «Золотая маска» в Петербурге