Леонид Парфенов: «Пусть еврейские евреи сами про себя и снимут»

В 1960-е годы существовало очень сильное сопротивление евреев советской ассимиляции. Вы показываете в своем фильме круг отца Александра Меня и еврейское православие и не показываете синагогу, изучение иврита и торы в ешиве. Почему?

Внимание: трилогия называется «Русские евреи». Вся она как раз про ассимилированных, а не про еврейских евреев, в жизни которых я ничего не понимаю. Что я могу понимать про ешиву и синагогу? Это вообще другая тема. Про это пусть сами еврейские евреи и снимут. А вот Александр Мень вместе с матерью, урожденной Еленой Цуперфейн, крещенный во младенчестве — это моя история, моя цивилизация.

Но ведь тогда получается подход, очень похожий на подход советского государства - мы смотрим на Майю Плисецкую, а дальше открываем ее паспорт и говорим: смотрите, вот пятый пункт! Да она же еврейка!

Мне Майя Плисецкая важна не тем, какой у нее был пятый пункт в паспорте, а тем, что она всему миру показала русский балет. Гастроли Большого театра 1962 года в США, ее «Умирающего лебедя» транслируют по каналу ABC в прайм-тайм, и глубинная Америка, сроду не видевшая таким образом одетых женщин, впервые встречается с балетом, и навсегда соединяет его с понятием «русский». Как и весь остальной Запад. И дома тоже убеждены: «в области балета мы впереди планеты всей». Это правда: Плисецкая вышла из традиций русского балета, из его имперского блеска, из фантастической техники старой школы. И взрывной темперамент, позже явленный ею в «Кармен-сюите», приписывают женскому русскому характеру. Про все это в фильме говорится. Мне это ценно: так широка русскость, что к ней можно прийти откуда угодно. Мы ведь до сих пор пользуемся словарем живого великорусского языка, который составил датский немец Владимир Даль.

Первый фильм вашего проекта рассказывал о жизни российских евреев до октябрьской революции, второй — о невиданном еврейском участии во всех сферах государственной политики и культуры в 1918-1948 годах, а третий — о новом государственном антисемитизме, начавшемся с кампании борьбы с «безродными космополитами» и «дела врачей». Как возникла идея этого цикла?

Я давно, с 1990-х годов, жил с идеей фильмов про русских немцев, русских грузин и русских евреев. По моему убеждению, это три нации, которые в истории России на разных этапах становились в элитах «вторыми титульными», смешиваюсь с первой почти до неразличимости. Так что такой фильм в моей голове уже существовал, а четыре года назад у меня случился разговор с Михаилом Фридманом (Глава «Альфа-групп», один из создателей Российского еврейского конгресса — Прим.ред). Он был, наверное, двадцать пятым знакомым евреем, с которым я говорил об этом. И всех я всегда спрашивал: с какого времени перестали говорить на идиш в вашей семье? До какой степени ты ощущаешь себя евреем? Приходилось ли тебе бить морду в ответ на антисемитские шуточки? И тут я узнал про учрежденный Фридманом фонд «Генезис», который занят самоидентификацией евреев бывшего СССР. Вот мы и нашли друг друга.

Еще 30-40 лет назад абитуриент-еврей мог поступить в мясо-молочный институт, но никак не в университет. Вы, конечно же, помните то время, что позволяет дать событиям личную оценку?

Да, так было. Но случались и исключения. Я учился на идеологическом факультете — факультете журналистики ЛГУ им. Жданова, но и у нас один еврей на курс разрешался. В случае с моим курсом это был сын академика, на него общие правила не распространялись. Папа — герой соцтруда, если не принять, пойдет в обком и в Смольном устроит такой тарарам. Как говорил в подобных случаях Брежнев своему спичрайтеру Александру Бовину: (с акцентом) «Саша, ты тут лохики не ышшы». СССР только казался монолитным. Вот Александр Чаковский долгие годы возглавлял «Литературную газету», и никого не беспокоило, что главным интеллигентским изданием управлял еврей. Но при этом только Олег Ефремов во МХАТе считался русским главным режиссером, а все остальные — конечно евреи, потому что протаскивают какую-то заразу. Ну, а главный еврей — русский Юрий Петрович Любимов в Театре на Таганке.

Диссидентство, как свойство, заранее приписывали пятому пункту. Лилиана Зиновьевна Лунгина объясняла, что она сперва занялась переводами со шведского, потому что переводы с французского или немецкого, которые она знала в совершенстве, потому что провела детство во Франции и Германии, делать ей не давали. Начальство издательства говорило: ну как я тебя в план поставлю, там и так уже хватает евреев. И тут она вытаскивает счастливый билет в виде книжки Астрид Линдгрен «Малыш и Карлсон», становится мамой русского Карлсона! И с какого-то момента дискриминация перестает действовать — она прямо пишет председателю КГБ Андропову, что переводчики ее квалификации давно выездные, и ей молча выдают загранпаспорт, видимо по принципу: «Ну, товарищи! Это же она «Карлсона» перевела!» Так всегда было в России: один закон для звезд, другой для народа.

А почему в итоге такое количество потенциально неблагонадежных людей все же пропустили в культурно-идеологическую среду?

Это очень часто бывало поневоле — власти ничего с этим поделать не могли. Например, в самые глухие антисемитские годы в СССР была такая вера в шахматы, как будто это чемпионат мира по уму. С шахматами тогда так носились, что я в детстве назубок знал фамилии всех гроссмейстеров. Марк Тайманов проигрывает Роберту Фишеру с сухим счетом! Это же просто черный день. Русский и американский евреи, представители двух великих империй — бьются друг с другом. Тут уж не до пятого пункта, он же свой, он за всех нас сражается, на него вся надежда! Ну, Тайманов ее тогда не оправдал. А Ботвинник и Таль еще как оправдывали, и Ботвинник по-русски - нарицательный шахматист, как поэт — Пушкин, а река - Волга.

Вам не кажется, что вы транслируете культурные стереотипы, грубо говоря, еврейские анекдоты?

Ну, в том числе. Музыка Яна Френкеля, стихи Инны Гоф, поет Иосиф Кобзон. «Русское поле». Стереотипы учитываешь до той степени, до которой они являются материальной силой. Как известно, «Идея, овладевшая массами, является материальной силой» (Цитата из Карла Маркса — Прим.ред). И если я буду делать такой же проект «Русские грузины», то конечно, представление о том, что грузинский спекулянт фруктами как заноза стоит на каждом советском рынке, тоже надо будет отразить.

У вас в фильме портреты оживают и начинают разговаривать, это новая технология?

Я это называю «морфологический синхрон». На актера «надето» изображение какого-то нашего героя, и он дает фотографии свою мимику, артикуляцию, свой объем. Иногда это выглядит чуть лучше, иногда чуть хуже, зависит от того, какие в нашем распоряжении портреты. Это не легче и не дешевле, чем пригласить известного артиста, который исполнит чью-то роль. Зато получается современная форма цитирования, без предисловий: «Это вправду слова Марка Шагала! А это Леонид Утесов в своих мемуарах писал». Я рад, что мои идеи привели к появлению в том числе этой технологии, и всей новой для нашей студии «Намедни» экранной стилистики, которая была разработана режиссером и оператором Сергеем Нурмамедом.

Вы закончили фильм выводом, что антисемитизм кончился.

Нет, я сказал, что еврейский вопрос, который нам, последнему советскому поколению, достался в наследство — он больше не существует. Теперь это вопрос личного выбора: считать себя евреем или не считать, быть антисемитом или филосемитом. Или быть индифферентным.

Но если начать искать ваш фильм - «Русские евреи» - в сети, в ответ на запрос выпадает какое-то потрясающее количество ссылок на черносотенные по духу сайты, сплошные «евреи в правительстве продали Россию».

А есть и сионистские фильмы, и очень романтические ленты о еврействе, немыслимые в былые времена. Или вот путевые заметки Познера и Урганта по Израилю с явной симпатией сделаны, хоть в самом Израиле их фильм и критикуют. Все же согласитесь - так мирно в национальном отношении, как сейчас, мы никогда не жили.

«Русские евреи. Фильм третий. После 1948 года» в кино с 21 сентября, а 24 сентября картину перед показом в "Англетере" лично представит Леонид Парфенов.