Александр Молочников: «Рашн-синема — это завод, где рабочие давно ничего не ищут и штампуют туфту»

Для подготовки этого материала с нашим кавергероем журналист Наталья Наговицына встретилась трижды — в первых двух случаях времени для беседы катастрофически не хватало. И все три раза перед ней сидели три разных Александра Молочникова: сначала внук и сын, с упоением рассказывающий о своей семье, затем стендап-комик, устроивший бенефис на съемке для журнала, и, наконец, вдумчивый актер и режиссер, анализирующий все, что с ним происходит, и выдающий на-гора результат в виде ролей и спектаклей.

Самый молодой режиссер МХТ в двадцать четыре года уже поставил в гнезде Станиславского два прогремевших спектакля: ретрокабаре «19.14» про ужасы Первой мировой с реальными сюжетами из фронтовых писем и рок-фантазию «Бунтари» в стилистике концерта курехинской «Поп-механики», в которой солируют персонажи с именами Юрия Лотмана, Павла Пестеля и Александра Пушкина. После актер сделал прыжок с переворотом в карьере: снялся в артхаусном «Холодном фронте», а затем в комедийном сериале «Пушкин». В проекте, стартующем 10 мая на канале СТС, у Александра сразу три роли: гопника-детдомовца, популярного самовлюбленного артиста и солнца русской поэзии. Конечно, ведь выпускника Царскосельского лицея и самого знаменитого квартиранта набережной Мойки мог сыграть только тоже лицеист, житель Мойки и Александр.

Нет сомнений, что такого парня могла родить только болотистая, но плодородная на гениев почва Петербурга. Уже сейчас у Молочникова в проекте собственный фильм, причем мюзикл. Но ради съемки с отцом и преподавателем математики Аничкова лицея Александром Молочниковым-старшим Молочников-младший примчался в родной город.

Доброе утро, последний герой!

Первое рандеву было назначено наутро после показа его дебютного спектакля «19.14» в рамках гастролей МХТ на сцене Александринки. Постановка в формате кабаре-ревю начинается с провокационных реприз конферансье на фоне еще закрытого занавеса, продолжается лиричными размышлениями о вшах на солдатах в окопах, от которых зрителям хочется плакать, а диалоги между французскими буржуа и немецкими простолюдинами показывают, что любая война не имеет национальности. Автором сценария спектакля, приуроченного к столетию Первой мировой, числится сам Александр. При этом стихи написал Дмитрий Быков, диалоги — Александр Архипов и Всеволод Бенигсен, а художественным руководителем проекта стал Евгений Писарев. «Подстраховал свой дебют со всех сторон, как умно, — мелькнуло у меня в голове. — Оно и немудрено, говорят, у него предки из Бердичева». С этими мыслями в назначенное время я зашла в лобби отеля «Астория», где сидел Александр, чтобы выяснить, как на болотистом петербургском грунте вырос этот энергичный молодой человек.

Ты же из интеллигентной петербургской семьи?

Это с папиной стороны, мамины корни уходят в Нижний Новгород. Бабушка по маминой линии была психологом, а дед работал на местном телевидении и делал передачи про строительство: при этом в каждую пытался запихнуть что-то действительно важное, скажем, тему разрушения архитектурных памятников. Старался одухотворить свою работу, что получалось у него довольно достойно. Я по утрам всегда смотрел его программы, когда был в Нижнем Новгороде, и мне приятно, когда его узнают на улице. Он постоянно что-то придумывает: например, делает карты Нижегородской области из пластилина, снимает кино. Дед и бабушка со стороны папы много чем занимались, какое-то время жили на севере, проектировали здания на вечной мерзлоте. Не будучи людьми очевидно творческих профессий, они вели насыщенный творческий образ жизни: привозили с концертами в маленькие полярные городки рок-группы «Ноль», «Аукцыон», «Звуки Му» Петра Мамонова. И до самых последних дней оставались очень современными людьми: читали всю актуальную литературу от Владимира Сорокина до Ирвина Уэлша, смотрели фильмы Ларса фон Триера. Бабушка была аристократкой, могла даже подойти на улице к гопникам и попросить их не материться. А дедушка, будучи крайне эрудированным и интеллигентным человеком, постоянно скабрезно шутил и выдумывал фантастических персонажей, которые с ними вместе «жили». Так, у него была деревянная коряга по прозвищу Кука, и эта деревяшка говорила его голосом жутко провокационные вещи о том, как она предавалась разврату. Они жили бурной жизнью влюбленной пары до восьмидесяти лет, их обоих не стало в прошлом году.

Значит, провокация у тебя в крови.

Во всем этом дивном мире бабушки и дедушки была заложена идея преодоления рутины — довольно рано выйдя на пенсию, они примерно одинаково проводили каждый день, но все равно умудрялись наполнять свою жизнь чем-то интересным. Так же и с моими родителями: мой папа преподает в Аничковом лицее, мама — журналистка, пишет в основном для западных изданий, бывает в горячих точках, где все по-настоящему жестко. Главное, что дала мне семья, — это неприятие предсказуемого образа жизни. Поэтому у меня нет установки, что надо купить квартиру в Москве (может, это и плохо?), срочно жениться, родить детей, построить карьеру.

Были ли в твоем детстве истории с каноническими выступлениями на табуретке?

Мама и папа не любили, когда другие родители демонстрировали своих детей в подобном качестве. На табуретку меня не ставили, но я сам сочинял домашние спектакли, которые показывал по вечерам. После того как я долго прыгал и доставал зачем-то разные предметы, родители могли отреагировать: «Вот сегодня было полное фуфло». Они же не понимали, что это постмодернизм, который я воплощаю после изучения книги «Постдраматический театр» Ханса-Тиса Лемана. (Смеется.) У меня было слишком демократичное воспитание: предложили играть на пианино, нашли педагога, я позанимался, мне быстро наскучило, и мои уроки закончились. Может, если бы в воспитании было чуть больше тоталитаризма, я бы мог сейчас исполнить на рояле не только «Кот, кот-мореход, он вразвалочку идет».

Значит, переезд в Москву вряд ли был попыткой выпорхнуть из-под родительского крыла.

У меня очень теплые отношения с семьей, и, кстати, после переезда в Москву я поначалу жил у мамы, которая к тому времени рассталась с отцом. Очевидно, что в столице больше возможностей для обучения профессии актера: там пять театральных институтов, а здесь один. И в Петербурге никто из толковых мастеров не набирал курс в год моего поступления.

Вторая наша встреча произошла во время фотосессии для журнала. На локацию в боксерский клуб Саша пришел с отцом, который предстал перед нами в футболке с логотипом бельгийской арт-панк-группы, пестрой клетчатой рубашке, шортах (это в апрельские плюс десять) и алой кепке. Пока Александр Александрович-младший переодевался, мы с Александром Александровичем-старшим обсудили только что прошедшую церемонию вручения Премии Курехина, затем переключились на «Пьяных» в постановке Андрея Могучего в БДТ, а когда дошли до рассуждений о его же спектакле «Что делать», сын вклинился в беседу — последовали его восторженные впечатления от премьеры «Гамлета» и от «Братьев и сестер» Льва Додина в МДТ. Как выяснилось, эпопею по роману Федора Абрамова Саша посмотрел уже в четвертый раз. Затем они оба дурачились на камеру, изображая мнимую борьбу поколений, а когда отец покинул съемочную площадку, сын окончательно вошел в образ весельчака и балагура. Он изображал своих корешков: то Егора Корешкова, то Александра Паля, то Григория Добрыгина, рассказывал байки про Владимира Бортко и Евгения Миронова и явно не боялся показаться смешным. 

Ты в детстве не был скромным пай-мальчиком?

Нет, не был. По всем точным наукам еле-еле получал тройки, только по литературе была пятерка, но я все равно ничего не читал. Просто много чесал языком, из серии: «Этот герой прямо, как я в детстве». Постоянно выпендривался, всем пытался показать, какой я классный. Особенно девочкам. Все было зря — пока мне нравились одноклассницы, им нравился Дима Билан, о чем я ему, кстати, недавно сообщил. А еще на переменах мы с ребятами надевали бороды, арафатки, черные очки и гуляли так по Невскому.

И теперь тебе жизнь отомстила, заставив нацепить бакенбарды Пушкина.

Вы за это купили бизнес-класс «Сапсана», на котором я сегодня приехал на съемку? Был тронут, теперь я знаю, как там в бизнес-классе. Но сначала подумал, что ошиблись —я же не Егор Корешков. (Смеется.)

Присев на деревянные кубы и схватив гири, Саша продемонстрировал голливудскую улыбку из рекламы жвачки. Вошел в образ и выдал на камеру альтер эго Саньки Лихого, потом пытался загнать колеса фотографу Сергею Мисенко, который не отрываясь от видоискателя выкрикивал: «Продавай себя, продавай!» Стало ясно: мы такого еще не видели. 
Энергия, которую мы вкладывали всей командой в героя, возвращалась обратно в многократном объеме, да еще и с каламбурами, миниатюрами и искренним желанием нам понравиться. Саша не собирался просто отпахать шесть часов и свалить восвояси, он явно принял решение кайфовать от процесса. «Повиснуть на кольцах под потолком? Без проблем. А можно мне гантель потяжелее в руку, чтобы достовернее было?» В итоге искрометный стендап-бенефис «Веселый Молочников» затянулся до позднего вечера, поэтому финальный разговор пришлось перенести на утро. Теперь меня больше всего интересовало, откуда у выпускника Аничкова лицея взялась такая мощная энергия бунтарства. В мае он привозит свой второй спектакль «Бунтари» в ТЮЗ на Международный театральный фестиваль «Радуга». Это такой подпольный концерт-квартирник в духе курехинской «Поп-механики» на тему российского бунтарства трех поколений: декабристов, народовольцев 1870–1880-х и рокеров 1980-х. Сюжетные линии с участием революционеров — дворян и разночинцев переплетаются, герои носят имена реально существовавших деятелей, но события в спектакле не соответствуют историческим, а после монолога Михаила Бакунина о социальном анархизме разыгрывается сцена вопросов из зала на «Музыкальном ринге» эпохи перестройки. Очевидно, что Александр способен небанально анализировать любые темы, которые можно подбрасывать ему бесконечно. Красивый, умный и слегка безумный — такими рождаются или становятся?

Я буду спрашивать тебя про переломные моменты в жизни, когда себя приходилось преодолевать через сопротивление. Наверное, все началось с поступления в ГИТИС.

На вступительных экзаменах в театральный действительно попадаешь в сумасшедший дом. Особенно диагнозы проявляются на этапе, когда ты уже совсем близко к финишу: из конкурса в двадцать тысяч остается тридцать человек, а возьмут пятнадцать.

Получается такое реалити-шоу «Остаться в живых».

Да. В сжатые сроки вылезает вся подноготная: твоя способность завидовать, ревновать, делать подлянки, сопереживать и находить нужные слова. Ты обитаешь в месте, где все вокруг постоянно рыдают. И после поступления легче не становится, ведь в институте педагоги постоянно кидают в твой адрес жесткие фразы, а первокурсники в большинстве своем — это люди совсем без кожи, которые остро реагируют на все подряд.

У тебя была такая фраза, которая месяцами в голове откликалась?

Мой мастер Леонид Ефимович Хейфец под конец второго курса заявил: «Не вижу никаких оснований для твоей учебы в ГИТИСе». После этого под землю хотелось провалиться. Или повеситься. К счастью, через несколько дней у меня был следующий показ, над которым я стал работать с диким желанием скинуть груз этой оценки. А еще же такие слова всегда звучат в присутствии остальных студентов. И все они начинают думать: «Да, не факт, что у Саши есть право учиться здесь. Хорошо, хоть у меня есть». (Смеется.) То есть на самом деле так никто не думает, но ты сам это себе накручиваешь. Это стандартная ситуация в театральном: девочки психуют, сокурсники уходят в депрессию, бухают, кто-то отчисляется из института. А самое страшное, что можно было услышать от Хейфеца, — это не «козел, урод, негодяй». А просто: «Тебя нет. Я не вижу тебя на сцене. Ты говоришь, ходишь. Но тебя нет». Это ужас, меня просто нет, представляешь? И потом на третьем курсе он говорит, что все-таки ты есть. Вот это тот еще роллер-костер.

Пожалуй, у всех актеров происходит эмоциональное застревание на мастере. Скажи, у тебя был культ Хейфеца?

Безусловно, он сформировался во время поступления, потом было раз­облачение культа личности — коллективная ненависть. И насколько я знаю, это регулярная ситуация с большими мастерами. Почитай любое интервью Константина Хабенского о Вениамине Фильштинском, ты увидишь то же самое: второй-третий курс, совершенный разрыв с педагогом, полное непонимание. А потом вырабатывается абсолютное уважение. И мастера обо всех этих процессах знают и к ним готовы.

После института надо устроиться в театр, наверное, в этот момент тоже можно многое о себе узнать.

После выпуска из института тебе кажется, что если тебя не возьмут в театр, то жизнь закончилась. А потом оказывается, что тебя берут в театр, и жизнь закончилась. (Смеется.) Это если плохой театр. Все рвутся в этот Театр с большой буквы с надеждой играть хотя бы маленькие роли. Вообще, за четыре года в институте создается невероятный миф о Театре. Ужас ситуации в том, что огромное количество студентов погружается в творческий поиск в институте, а в театре этот поиск заканчивается. И творческие личности становятся мертвыми агрегатами, которые просто работают. Точнее, даже служат.

То есть актеры становятся своеобразным офисным планктоном.

В общем, да. Но с ощущением того, что они делают что-то сакральное, а это гораздо хуже офиса.

А лично у тебя есть ощущение, что ты делаешь что-то полезное?

Трудно сказать. Я же не помогаю детям-инвалидам. Пока что.

Знаешь, на съемке очень четко было видно, что ты не только актер, но и режиссер.

Как в одном журнале написали про меня: «Слишком красивый для режиссера и слишком умный для актера». Меня это просто свалило с ног! То есть актер непременно должен быть тупым, а режиссер стремным?

Но согласись, актеры смыслы не производят.

Актер актеру рознь. Это стереотип, вот ребята, с которыми мы работаем в театре, производят еще как. Если эти смыслы еще и в русле того, что хочется мне, — это лучшие из артистов!

Так как ты решил, что ты право имеющий стать режиссером?

Во-первых, не решал, а во-вторых, это отвага руководства МХТ дать мне шанс. Вообще, заниматься режиссурой и организовывать людей — это немного разные вещи. Мне не трудно, а может, даже легче всего организовать актеров, зарядить их своей энергией. Гораздо сложнее придумать спектакль. Бывает, тебе нужно вести кого-то за собой, а ты сам сильно сомневаешься. И это самое страшное.
Получается, ты берешь на себя ответственность за всех и вслепую с ними куда-то идешь.

В какой момент создания постановок «19.14» и «Бунтари» ты понял, что прыгнул выше собственной головы?

Когда очень долго ждал текст от драматургов и в итоге сам написал первую сцену. Это было фантастическое ощущение. Конечно, потом сто раз я испытывал тотальную беспомощность, чтобы два-три раза порадоваться, что я что-то смог. Когда чувствуешь потенциал сделать что-то небанальное, начинаешь бояться, что этого не произойдет, что не хватит каких-то данных, чтобы выразить то, что кажется важным, и чтобы это еще кому-то было интересно... И что Нобелевскую премию уже не получить... (Смеется.)

В общем, ты постоянно балансируешь между маниакальной неуверенностью в себе и имперскими амбициями.

Что-то вроде того. (Смеется.) Кстати, я заметил, что если человек может играть героического персонажа и всенародного любимца, как правило, он в жизни конченый придурок. И это не просто совпадение: ведь такой актер должен покинуть зону собственной вменяемости, слететь с катушек, быть самовлюбленным Нарциссом, чтобы без сомнений раз за разом сокрушать сердца зрителей. Но есть исключения! Данила Козловский кажется мне примером очень вменяемого героя и большого артиста, и не только он. Я говорю сейчас только о героическом типаже, когда ты крут в кадре, потому что красив, уверен в себе, обаятелен, сексуален.

Да это же все про тебя в жизни.

Ну, у меня же не было героических ролей. В лучшем случае вы видели меня рефлексирующим тухлым парнем в «Холодном фронте». А сериал «Пушкин» на канале СТС — это вообще комедия. Таков мой топ героизма. (Смеется.)

В недавнем режиссерском дебюте Луи Гарреля «Друзья», в котором он сам исполнил одну из главных ролей, есть такая реплика в его адрес от девушки: «Почему ты постоянно хмуришься? Думаешь, так ты выглядишь умнее?» Вот в «Холодном фронте» ты напомнил мне Гарреля — заложника своих сложных щей.

Ну, спасибо за такое сравнение. Только Луи Гаррель покруче будет. Сложные щи Гарреля я ем с удовольствием, в «Мечтателях» например. Если говорить про фильм Романа Волобуева, то съемки на берегу моря в Нормандии были настоящим релаксом после девяти месяцев непростой работы над «19.14». Сильных переживаний в съемочном процессе не было. Разве что, когда Дарья Чаруша появлялась на площадке. Да и как не переживать, когда такая умница и красавица рядом? Она же космос. А производственная команда Hype Production во главе с Ильей Стюартом и Мурадом Османном — совершенно не отечественного пошиба. И кстати, сейчас в программу «Особый взгляд» Каннского кинофестиваля поехал «(М)ученик» Кирилла Серебренникова их производства. Не то чтобы в моей голове царили русофобские настроения, но есть огромная разница между ними и рашн-синема, когда люди типа знают, как надо работать, и нет ничего ужаснее этого.

Рашн-синема — это такой завод?

Да, на котором рабочие совершенно уверены, что они классно делают кино или сериалы. Они давно ничего не ищут и штампуют туфту.

Ты планируешь завершать театральный бунтарский триптих постановкой «19.17»?

Надеюсь. Хочется осенью начать репетировать.

А перед этим в августе собираешься снять собственный фильм?

Да, снова с командой Hype Production — жанр мюзикла был предложен ими. Планируется история о московской элите наших дней: по сюжету грек плывет на плоту по Москве-реке и случайно попадает в замес с «лучшими людьми» столицы или, проще говоря, со всякой нечистью. Сцены с братьями Верник мы уже сняли.

По настроению получится смех сквозь слезы?

Ну, хотелось бы. Это будет попытка создать такое вуди-алленовское пространство. Только не в Нью-Йорке, а в Москве.

Сам не играешь в этом фильме?

Нет, я же не Никита Сергеевич.

И не увиденные нами на съемке Паль, Корешков, Добрыгин. Так кто же такой Молочников?

Меня нет. (Смеется.)

Идея: Яна Милорадовская. Продюсер: Ксения Гощицкая. Фото: Сергей Мисенко. Стиль: Роман Кянджалиев. Визаж: Наталья Воскобойник. Ассистенты стилиста: Полина Апреликова, Софья Шестакова

Магазины: ДЛТ: Alexander McQueen, Burberry, Celine, Lanvin, New Balance; сеть бутиков Babochka: Palm Angels, Moncler, Gucci, Dior, Castangia, Loro Piana, Thom Browne, Brioni, Fendi, Loewe; Corneliani: Corneliani; Au Pont Rouge: Rick Owens; BOSCOFAMILY: Etro; Paul Smith: Paul Smith; Off: Off

Благодарим секцию бокса и воркаут Backyard за предоставленную для съемок локацию и спортивный реквизит Благодарим клуб единоборств Fightpro за предоставленный для съемки винтажный реквизит