Виктория Исакова — Макару Хлебникову: «Мы все должны быть чуть менее серьезными. По крайней мере, по отношению к себе»

А в ноябре мы дождемся «Детей перемен»! Гротесккор-сериал Любови Львовой и Сергея Тарамаева — это премьера онлайн-кинотеатров Start и Wink, и так эстетски и беспощадно-иронично 1990-е в кино еще не осмысляли! POV: «Рокко и его братья» попадают во вселенную Балабанова, а «Бригаду» снимают в стилистике необарокко, как cinéma du look.

Итого: лирическая (во всех смыслах!) героиня Исаковой Флора управляет тремя сыновьями (Копейкин! Хлебников! Хинчагов!) от разных мужей и троллейбусом, как спасительница Данилы Багрова Света трамваем в «Брате». Софья Лебедева из «Викингов: Вальхаллы» Netflix рыдает под «Не плачь» Татьяны Булановой. А Тимофей Трибунцев безжалостно уничтожает конкурентов в образе эксцентричного главы ОПГ в тотал Versace. Если это не смысловые галлюцинации, то что это? Всем смотреть!

Рынки, танки, Татьяна Буланова, дао Данилы Багрова и «Пиковая дама»: о ДНК постосоветских 1990-х Виктория Исакова рассказала своему экранному сыну в «Детях перемен», художнику Юре: актер фильма-сенсации фестиваля «Маяк» «Кончится лето» Макар Хлебников дебютировал как интервьюер и теперь собирается на спектакль «Холопы» в БДТ.

Танки, рынки и быть диким, например: какими Виктория запомнила 1990-е

МАКАР: Если честно, надеюсь, что все-таки не быть мне больше в жизни интервьюером.

ВИКТОРИЯ: А мне кажется, это интересно! Я тоже брала как-то интервью — у Ирины Хакамады. Или все же она у меня? Не пом­ню точно.

МАКАР: Давай, пожалуйста, начнем с эмоций и ассоциаций. Опиши 1990-е в нескольких предложениях — для тебя они про что?

ВИКТОРИЯ: Это музыка, льющаяся из окон Рахманиновского зала московской консерва­тории. Плакат на стене в крошечной комна­те в коммуналке с надписью Born to Be Wild. Всеобщее желание изменить мир и найти свое место в нем. И, конечно же, танки у Бе­лого дома.

МАКАР: Как в том меме — ничего не понял, но очень интересно. (Улыбается.)

ВИКТОРИЯ: Ну смотри. Когда я подростком пе­реехала в Москву из Дагестана, мы с семьей по­селились в коммунальной квартире с видом на двор Рахманиновского зала. Летом окна откры­вали, так что я могла слышать, как музыканты репетируют. Сама я играть не умела, но в ту ре­альность, откуда звучит эта музыка, мне очень хотелось. А на стене в моей маленькой комна­те висел неизвестно откуда взявшийся плакат со слоганом Born to Be Wild.

МАКАР: Так, а танки?

ВИКТОРИЯ: Мне было шестнадцать. У меня родилась племянница, и я решила показать ее живущей неподалеку подруге. Выхожу на улицу с грудным младенцем, а там — тан­ки. И молодые солдатики на пару лет старше меня. Но я, лихая шестнадцатилетка, вместо того чтобы вернуться обратно, пошла сквозь технику. В какой-то момент у меня устали руки, я прислонилась к танку и кто-то из во­енных помог мне подержать ребенка.

МАКАР: Ты вообще тогда понимала, что ваше поколение — «дети перемен»?

ВИКТОРИЯ: Такое осознаешь только спустя десятилетия. Это сейчас я понимаю, что мно­гое в нашей жизни было предопределено тем, в какое время мы родились. Мы рвались в светлое будущее и перемены. Сметали все преграды на пути. Настаивали на своем. Как будто эпоха 1990-х придала нам всем энер­гию ускорения. Мне кажется, нынешние дети совсем другие — сужу по своей дочери Варе, которой скоро исполнится девять. Это по­коление хочет просто счастливо жить. А воз­можно, для этого человек и рождается.

МАКАР: Самый яркий признак 1990-х — это?

ВИКТОРИЯ: Рынки! Точки, ларьки, джинсы, турецкие и китайские шмотки: товарно-де­нежные отношения заполнили каждый санти­метр пространства. Всё — на продажу. Стра­на превратилась в один сплошной рынок.

МАКАР: Кстати, да. Даже в «Брате» Балабано­ва, фильме из 1990-х и о 1990-х, Андреевский и Сенной рынки — это важные локации пе­тербургские. Скажи, ты думала, почему в по­следние годы так много снимают проектов о том времени («Слово пацана. Кровь на ас­фальте», «Лихие», «Комбинация» и многие другие. — Прим. ред.)?

ВИКТОРИЯ: Помимо того что эти сериалы о 1990-х сделаны профессионалами и талант­ливыми людьми, они очень попадают в наш культурный код. Кажется, что знаю, по какой причине, и это отдельный и серьезный раз­говор о судьбе страны. Это было и 20 лет на­зад, когда выходили «Бригада» и «Бумер», и сейчас. Есть какая-то энергия, что ли, в этих историях о сильных и обреченных мальчиках. Кроме того, в любой стране есть эпохи, кото­рые романтизируются, и у нас это 1990-е. Но из сегодняшнего дня мы можем оценить их на дистанции: разглядеть, например, в этом всем еще и карнавал гротеска, как наши режиссе­ры Люба Львова и Сережа Тарамаев в «Детях перемен».

О чем на самом деле сериал «Дети перемен»

МАКАР: Про что для тебя лично сериал «Дети перемен»?

ВИКТОРИЯ: Сейчас глупо скажу — про по­терянное поколение. Но оно не потерялось в результате! Может, пусть лучше кто-то ум­ный за меня сформулирует…

МАКАР: Агент! (Смеется.)

ВИКТОРИЯ: Кстати! (Смеется.) Мой агент Вета Гераськина невероятно умная. Про что «Дети перемен»… да на самом деле про всё!

МАКАР: Такая солян­ка? Ты это имеешь в виду?

ВИКТОРИЯ: Не со­всем… Давай вместе поищем: вот ты как думаешь?

МАКАР: Если брать сравнение с «Бра­том» (а оно напра­шивается!), то Ба­гров — человек, который пришел с войны, ему там объяснили, что хорошо, а что — плохо. И эти моральные ценности он пытается применить в современном ему обществе. У нас в «Детях перемен» пример­но то же: советские люди попали в непонят­ную для них реальность и пытаются с ней взаимодействовать.

ВИКТОРИЯ: Создают свои законы, царьков и богов. Да, но все равно — о чем это ма­гистрально? Например, «Ромео и Джульет­та» — мы знаем про что.

МАКАР: Про любовь. (Смеется.) Скажу так: если в нескольких словах и гиперболизиро­ванно, то для меня «Дети перемен», пожа­луй, про слепых людей. Они попали в новую экономику, политику, моральные установ­ки. Ничего в них не понимают. И пытаются адаптироваться.

ВИКТОРИЯ: «Страна слепых»! У Вале­рия Петровича Тодоровского была «Стра­на глухих», а у нас — слепых. Слушай, тог­да «Дети перемен» про поиск пути и нашу родину. А ее квинтэссенция — моя героиня Флора. Такая «жила-была родина-мать, у ко­торой было три сына — бандит Петя, художник Юра и юный “коммерс” Руслан, да от трех разных мужей».

МАКАР: Скажи, я правильно понимаю, что в 1990-е, как в сказках, было только три пути-дороги, три социальных лифта: ху­дожник (в широком смысле), бандит или коммерсант?

ВИКТОРИЯ: Для многих это правда был пе­риод беспробудной безысходности, судя по моим родителям и их друзьям. Та же Фло­ра — водит троллейбус, а руки у нее аристо­кратические, не водительские. Мы прого­варивали с режиссерами «Детей перемен» Сережей и Любой, что скорее всего у моей героини должна была быть совсем дру­гая жизнь, но появились дети, их надо было кормить. Или ее мужья непутевые — ска­жем, твой папа Генрих Павлович, которого играет замечательный Сергей Гилев. Это аб­солютно запутавшийся человек! Он вынуж­ден встраиваться в рыночную реальность и торговать китайским мылом, так как ему, инженеру, больше не платят зарплату.

Как песня «Не плачь» Татьяны Булановой связана с Лу Ридом и при чем здесь «Дядя Ваня» и «Пиковая дама»

МАКАР: Методы рефлексии о 1990-х, которые выбрали Сережа с Любой для «Детей пере­мен», тебе близки?

ВИКТОРИЯ: Мне понравилось, что у нас по­лучилось. На этапе съемок я не до конца по­нимала форму и во что все выльется. Но понимала, что существую не совсем доку­ментально: достоверно, но искажаю жест. А от искажения рождается гротеск. Только посмотрев готовую первую серию, я оцени­ла, насколько это великолепно. Не шепталь­но-бормотальная реалистичность, а все не­много ярче, акцентнее, жирнее — как будто под увеличительной лупой. Знаешь, то са­мое, что зовется условностью. Если вспом­нить, мы в 1990-е внешне выглядели чуть ко­мично и буффонадно. А ты смог увидеть это вживую в «Детях перемен»: наша великолеп­ная художник по костюмам Оксана Шевченко очень точно подобрала одежду и обошла чуть ли не все винтажные магазины.

МАКАР: Меня Сережа с Любой просили не плюсовать: просто расслабиться в кадре и быть собой. А еще — посмотреть сериал HBO «Наследники» как ориентир по много­фигурности и драматургии.

ВИКТОРИЯ: Меня, кстати, не просили! Но я оценила, как тонко и нежно Сережа с Лю­бой встраивали нас в свой мир. Когда тебе ка­жется, что ты импровизируешь, но на самом деле все уже было заранее придумано режис­серами. Это очень деликатная коммуникация: они будто бросают зернышко, а твоя задача сделать так, чтобы оно разрослось.

МАКАР: Слушай, я тут подумал: а нет ли в этом всем перебора? В «Детях перемен» ге­рой Александра Яценко, актер, читает банди­там монолог Сони из «Дяди Вани». Один из твоих экранных сыновей Петя — решала из ОПГ, но мечтает спеть арию Германна из «Пи­ковой дамы». Мой персонаж, художник Юра, сравнивает воздействие песни «Не плачь» Бу­лановой с Perfect Day Лу Рида.

ВИКТОРИЯ: Если это перебор, то струн. (Сме­ется.) В этом столько экранной роскоши на самом деле! Когда-то на меня совершенно неизгладимое впечатление произвела сцена из фильма Роберта Родригеса «От заката до рассвета»: герои заходят в бар и начинается «сражение» —летят куски рук, куски ног. Это за гранью, но ведь очень смешно.

МАКАР: Ну да. Или «Бесславные ублюдки» Тарантино — тоже ведь постмо­дерн в кино и ироничное осмыс­ление Второй мировой. Как дума­ешь, смех может помочь пережить травму?

ВИКТОРИЯ: Если мы говорим о личной трагедии, то нет. Ее по­может пережить только время. По-настоящему серьезную травму нельзя высмеять. Но со временем от нее можно дистанцироваться.

МАКАР: Хорошо, а нужна ли вообще тогда самоирония?

ВИКТОРИЯ: Конечно! Мы все должны быть чуть менее серьезными. По крайней мере, по отношению к себе. Мне с этим слож­но: у меня плохо с чувством юмора. (Сме­ется.) Периодически кажется, что я вся та­кая ироничная, но на самом деле это не так. А мне бы хотелось, чтобы у меня был мозг, как у Жванецкого. Чтобы уметь, как он, про­говаривать боли целой страны с невероятным юмором. Зато я по-настоящему ценю чужое чувство юмора — как у Зощенко, Хармса. И приучаю к нему дочь Варю — недавно ку­пила ей в «ГЭС-2» очень красивое издание стихов Хармса. Подумала, что самое время начать его читать.

Чем мама Флора похожа на маму Рому Пазолини

МАКАР: Мы уже выяснили, что твоя герои­ня в «Детях перемен» — фигура символиче­ская: Флора — такая мать-природа и роди­на. Но в ней много и бытового — она будто из вселенной неореализма Пазолини или Висконти.

ВИКТОРИЯ: Да, Флора — образ скомпили­рованный, так что все зрительские ассоциа­ции с «Рокко и его братьями» Висконти или «Мамой Ромой» Пазолини правильные. Фло­ра — вот такая парадоксальная: и тонкая, и не­вероятно витальная. Она простая баба, водит троллейбус и может послать на три буквы, но бесконечно любит своих сыновей, хотя ниче­го про них на самом деле не знает.

МАКАР: Хочу задать вопрос от твоего сына, точнее, моего героя Юры. А чего вообще хо­чет Флора? Это неочевидно.

ВИКТОРИЯ: Чтобы все были рядом — и же­лательно за одним столом. Ее сыновья, му­жья — Флора всех держит поблизости и го­това согреть своим теплом, как наседка. Они все ее дети в каком-то смысле. При этом в са­мой Флоре сочетаются и мудрость, и юность. Моя мама вот тоже такая. Но к финалу Флора эту детскость потеряет и станет жестче.

МАКАР: У меня вот в голове не укладывается, как могут за одним столом сидеть три бывших мужа, а напротив — три их сына. Удивитель­но, как Флоре удается всеми управлять. Ска­жи, а для тебя родительство — это про что?

ВИКТОРИЯ: Это про опыт родителя, а не ре­бенка. Ребенок вырастет сам, глядя на тех, кто его окружает. Я раз за разом убеждаюсь: не нужно воспитывать — человек до всего дойдет сам. А родительство — это то, чему научусь именно я благодаря тому, что стала матерью.

МАКАР: Есть лайфхаки, как слышать, пони­мать и принимать своих детей? Может, ману­алы, книги посоветуешь?

ВИКТОРИЯ: Ответ в самом вопросе: надо их слышать, понимать и принимать. Но чтобы научиться этому, придется положить жизнь и все осознать на своем опыте. Пройти этот уникальный путь вместе с ребенком. Кни­ги тут не всегда помогут: все-таки специаль­ная литература скорее о тенденциях в вос­питании, это не рецепт к действию. И кроме того, дети умнее нас, они подключены к выс­шему знанию, которое исчезает с каждым го­дом взросления.

Ради какого спектакля стоит приехать в Петербург на один день

МАКАР: Ты стала чуть ли не главной ма­мой в нашем кино и театре: детско-роди­тельские отношения препарируются в твоих фильмах «Детка» Ирины Бас и «Лунатики» Юрия Мороза, в спектакле «Костик». Такие роли — это твой внутренний запрос?

ВИКТОРИЯ: Нет, просто я в том возрасте, что уже должна играть мам. Слава богу, пока мам. (Смеется.) Но среди них я стараюсь выбрать достойных! Например, маму-супер­героиню Киру Селезневу из «Сто лет тому вперед» по Киру Булычеву. Я не только по­лучила огромное удовольствие от этой роли: мной теперь гордится мой ребенок, а другие дети очень радуются, когда я прихожу за Ва­рей в школу.

МАКАР: А как тебе работается с нами, по­колением актеров, которые играют тво­их детей: Слава Копейкин, Хетаг Хинча­гов, Маша Мацель, Степан Белозеров, Даша Верещагина?

ВИКТОРИЯ: Я не определяю мастерство воз­растом. И я совершенно не замечаю разни­цы. Наверное, по той причине, что в моем окружении прекрасные артисты! Мне было интересно работать с вами как с партнера­ми, видеть реакции, придумывать вместе. А то, что вы молодые, это хорошо. Значит, у нашего кино есть будущее и все на сво­ем месте.

МАКАР: Почему тебе, несмотря на плот­ный съемочный график, важно продолжать играть в театре?

ВИКТОРИЯ: В театре я выращиваю себя как актрису, развиваюсь, а потом уже перено­шу какие-то вещи в кино. В этом смыс­ле кино как будто паразитирует на том, что выкристаллизовалось в театре. Скажем, раньше я не умела гротескно существовать, но спектакли меня этому научили — и вот я уже активно эксплуатирую эту краску в фильмах и сериалах.

МАКАР: Что в театре из недав­них премьер нельзя пропускать?

ВИКТОРИЯ: Из последнего — я специально съездила в Петер­бург, чтобы посмотреть «Холопов» Андрея Могучего в БДТ им. Товстоногова. А в Москве рекомендую «Собачье серд­це» Антона Федорова в МТЮЗе и «Зойкину квартиру» Евгения Писарева в театре Пушкина.

Фото: Элина Шевченко

Текст: Елена Анисимова

Идея: Яна Милорадовская

Креативный директор: Ксения Гощицкая

Стиль: Эльмира Тулебаева

Визаж: Татьяна Преображенская

Волосы: Дмитрий Абрамович

Продюсер: Екатерина Кузнецова

Сет-дизайн: Татьяна Катранина, Дарья Венгерская

Ассистенты фотографа: Вадим Пушкин, Даниил Мякотенко

Ассистенты стилиста: Карина Афраимова, Елизавета Фесенко

Ретушь: Жанна Галай

Фото Макара: Георгий Кардава

Журнал Собака.ru благодарит любимое модельное агентство Lumpen за помощь в организации съемки. В фотосессии приняли участие суперзвезды моделинга GRONSKY, GRIND, SHAKA, LEVSHA, DANIIL, TONY.

Благодарим арт-проект «Быть здесь» и куратора Веру Ершову за помощь в проведении съемки.