Художник по костюмам сказок-миллиардеров Надежда Васильева: «И зрители, и киношники нуждаются в фильмах, которые нас спасут»

Как художник по костюмам может угробить картину, а как — спасти?

Сложно назвать сказочный фильм за несколько последних лет, над костюмами для которого ты бы не работала. Как ты выбираешь визуал для каж­дого проекта так, чтобы все они получались абсолютно разными?

Нюансировка всегда рождается из текста. Например, в октябре выйдет «Огниво», но от оригинальной сказ­ки там почти ничего не осталось, поэтому мудборд мы придумали такой: если бы господин Ганс Хри­стиан Андерсен приехал в Россию, увидел все то, что обычно так поража­ет иностранцев, сел на бе­регу Волхова (мы снима­ли в Великом Новгороде), удил бы рыб и писал сказ­ку. Так мы решили со­единить в стилистике картины датские чеп­цы, южнорусские поне­вы и Средневековье, но с явным византийским влиянием. Еще, конечно, важно считать в сценарии характеры персонажей по диалогам и юмору. Какие они: глуповатые, аляповатые или изящные?

А бывает, что сценарий тебя бесит?

Всегда! Но можно совсем раздражающую сцену решить костюмом так, чтобы персонаж перестал отсвечивать: сделать его таким нейтральным, чтобы превратить про­сто в говорящую голову. Вот это смешно! Пусть несет себе всякую лабуду. Про художника по костюмам часто забывают, он как бы на вторых ролях, но это важнейший персонаж, ведь одежда близка к лицу и может убить образ, который описан. Так же важен и грим. Подчеркнуть то, что хочет режиссер, может тот художник, который чувствует и режиссера, и актера, и сценарий. Если один из наших цехов захочет потянуть одеяло на себя и как-то выделиться, то пиши пропало: кино — это совмест­ное творчество. Мы все должны быть заодно.

Что делать, если ты не согласна с режиссерским видением?

Чтобы я взялась за проект, мы все-таки должны совпа­дать в мнениях. Но если я взялась, то в процессе съемок режиссерское мнение решает, даже если я не соглас­на. Режиссер «Летучего корабля» Илья Учитель сказал мне: «Не делай ничего мрачного, как ваш Петербург». Вот я Москву и сделала, а меня потом ругали за такую яркость, что глазам больно. Подруга даже пеняла: «Как ты, человек с таким вкусом, могла заполнить экран всеми цветами, которые вообще существуют на свете?!» А мне нравится. Я придумала, что будет такой калей­доскоп, — его и воплощала. Ну да, ярко. А теперь сде­лаю наоборот: мы работаем над новым фильмом «Бура­тино» — мрачной сказкой в средневековой стилистике. Оператор Максим Жуков — он снял «Мастера и Марга­риту» и «Майор Гром: Игра» — утверждает на пробах каждый оттенок: просто невозможно сказать, сколько мы выкрасили тряпочек, пока не нашли правильный ти­циановский красный. У него такой подход.

Жемчужные жар-птицы, лубочные львы из золо­тых нитей, диковинные цветы: на выставке костюмов к «Коньку-Горбунку» на «Ленфильме» я была потрясена деталями — не только уникальные вы­шивки, даже пуговицы для каждого персонажа были сделаны по индивидуальному рисунку. Ви­сконти писал, что когда его герой-аристократ от­крывает платяной шкаф, он должен видеть там платки со своей вышитой монограммой. Зачем, если зритель этого не увидит в кадре?

Чтобы настроить артиста. Когда Паулина Андреева и Ян Цапник пришли на примерку костюмов для «Конь­ка-Горбунка», то дико удивились: почему одежда та­кая тяжелая? А там вышивка настоящей золотой нитью, все-таки металл. И они тут же ухватили суть своих пер­сонажей: «Ах вот почему такая плавность описывается в сказках!» — и понеслось. Совсем другая игра.

В чем разница между модельером и художником по костюмам? Ведь и тот и другой придумывают образ.

Художник отвечает за каждого человека в кадре. И не толь­ко за его вид, но и за здоровье. Где надо — утеплить, где надо — не перегреть. Залог хорошей сцены — удобство ак­тера, его хорошее настроение. Модельеры не могут потя­нуть этот объем, и если работают в кино, то одевают обычно одну героиню. Я такой принцип попробовала на фильме «Северный ветер», где была художником по костюмам: Ренату Литвинову одевал в Balenciaga Демна Гвасалия. От меня, по-моему, на ней было два-три платья максимум. И еще я работала над маленькой новеллой Ренаты «Сны Иосифа», где несколько платьев для нее, Софьи Эрнст, Ли­дии Метельской и Любы Инжиневской сделала Ульяна Сергеенко. Я их замиксовала — получилось красиво.

У тебя только что вышла мини-коллекция с брен­дом Akhmadullina Dreams — все-таки заходишь на территорию моды?

Нет, это была идея Алены Ахмадуллиной, мы даже не встречались. Ей понравилось платье Забавы из «Ле­тучего корабля», плод нашего коллективного труда: мой соавтор Ольга Михайлова, потрясающий художник, ко­торая осваивает технически сложные новые штуки, на­пример 3D-печать и все, что шевелится и крутится, а также руководит нашим «хором Пятницкого по вышиванию», захотела воспроизвести «Охоту» современ­ного художника Андрея Ремнева. Я попросила, чтобы был объем, огромный шлейф и складка Ватто (особый крой спинки платья первой половины XVIII века, кото­рый был назван в честь художника Антуана Ватто, изображавшего своих моделей в таких нарядах. — Прим. ред.), наши мастерицы нарисовали принты и все это вы­шили. Алена Ахмадуллина предложила адаптировать эти принты для дропа — получились футболка и шопер, чему я очень рада. Еще по мотивам «Летучего корабля» у нас вышла коллаборация с «Шуйскими ситцами» — постельное белье с нашими принтами для мальчиков, девочек и их родите­лей. Один из прин­тов — сказочная вер­сия агиттекстиля 1920-х.

В мастерской «Пче­ла и шнип» вы за­нимаетесь тита­ническим трудом. Знаю, что даже для съемок массовки вы придумываете авторские принты: то переосмысли­ваете мирискусников, то городецкую роспись, то лу­бок. Я хочу все это носить!

Мы с Олей Михай­ловой и художником по принтам Светой Герасимовой недавно придумали бренд аксессуаров для дома. Назвали Uggol. Напеча­тали на нескольких скатертях из смеси льна с хлопком авторские принты, теперь вот думаем, что с этим де­лать. Одну продали! Оля говорит: «Успех! Надо пер­вые деньги вложить в развитие!» Я предложила завести свинью-копилку. Мы такие бизнесмены, что себестои­мость вещи пока что превышает розничную стоимость, которую может себе позволить поку­патель. Нам нужен грамотный арт-менеджер, который мог бы всеми процессами управлять. Просто физи­чески не успеть все: примерки, съем­ки, преподавание, подготовку книги.

Книга, которую должны прочесть все, кто интересуется костюмом в кино

Где ты преподаешь? Кому из сту­дентов так крупно повезло?

Я веду на режиссерском курсе Ан­дрея Могучего в РГИСИ историю костюма. Мне с этой дисциплиной очень помогает Ольга Ускова, настоя­щий археолог костюма. Ее телеграм-канал «Костюмный миф» я читаю, захлебываясь, потому что она разби­рает и раскапывает невероятно инте­ресные вещи. Я, в отличие от Ольги, не классический преподаватель, даю практику и что-то вроде материало­ведения: из чего и как именно можно реализовать идею. Где пластик, где фантастик. А она терпит мои отъезды-приезды и дает теорию. Мы хорошо справ­ляемся в тандеме. Кстати, Ускова, как и все мои главные ассистенты, пришла с потряса­ющего курса художницы по костюмам Та­тьяны Слезиной в РГИСИ — именно под ее руководством я делала свои первые ткани, когда начинала работать на «Ленфильме».

Про что будет твоя книга — ты ведь вы­пускаешь ее в издательстве «Сеанс»?

Да, это интервью с девятью художниками по костюмам, с каждым поговорила я сама. Каждый рассказывает о себе и своем подхо­де, а дальше объясняет, как делает фактуру, эскизы, наработки, референсы, подбор ма­териалов, пошив костюмов, а также как об­щаться с режиссером, как одеть главных героев и как — массовку. Получился прак­тически учебник от замечательных профессионалов: мастер-классы дают Екатерина Шапкайц, Владимир Никифоров, Ольга Михайлова, Дмитрий Андреев, Наталья Дзю­бенко, Наталья Замахина, Лидия Крюкова, Наталья Иванова, Лариса Конникова. А десятая — я, со мной разговаривала искусствовед Ксения Трушина. Еще я уделила внимание специалистам не из области кино, которые при этом очень помогают. Например, храните­лю коллекции костюмов Государственного Эрмитажа Нине Тарасовой. Нина Ивановна с нами бесконечно возится и показывает в белых перчатках бесценные вещи: выставку «Гардероб Петра I» мы с моими студентами из­учали до миллиметра.

Ты не устаешь от визуальной информации? Как пе­резагрузить систему?

Никак. Я визуал, я не могу без красивого. Иногда я устраиваю себе лечебное голодание: хожу по выста­вочным залам и музеям, которые не связаны с одеждой или костюмом, например отправляюсь смотреть голланд­ский натюрморт. Но так или иначе все это потом прорас­тает в работе. Вот вижу я средневековый замок, серый и мрачный, а внутри у него совершенно потрясающее де­рево, которому лет 500. И представляю это дерево как те­плый бархат, а холодные стены из серой сухой ломкой штукатурки как серую джинсу — какое изысканное по­лучится сочетание! Поехали мы однажды с маленьким сыном Петей и мужем Лешей (режиссером Алексеем Ба­лабановым. — Прим. ред.) в Египет смотреть пирамиду Хеопса и дворцы Луксора и пару дней побыли на море, ныряли и видели рыбок. А какие рыбки в Египте?

Разноцветные.

Конечно, просто буйство цвета. Вернулись — и я сде­лала костюмы для фильма Игоря Волошина «Нирвана». Все студенты, которые учатся на факультетах, связанных с костюмом, говорят мне, что это их наглядное пособие по колористике.

Сколько в твоей работе профессиональной одер­жимости? Как часто приходится переделывать костюм?

Мой любимый девиз: «Нет предела совершенству». Кол­леги когда-то давно на съемках «Матильды» Алексея Учителя прозвали наш цех «артельно-напрасный труд: шьем и порем». Так и прилипло. Тогда мы сделали у ба­лерин светящиеся подолы, для чего обернули синтепо­ном каждую лампочку, чтобы свет рассеивался, не было конкретного луча и было бы непонятно, как получился этот эффект. Выстроились они в кадре, а режиссер гово­рит: «Что это? Почему такие тусклые?» И все ассистен­ты вместе со мной остались на ночь, чтобы к утру пе­ределать то, что готовилось в течение месяца. В итоге лампочки видно, и это не такой деликатный визуал, как мы задумывали. Задумки часто идут под нож. На той же «Матильде» наши платья лишились шлейфов: под ними были специальные щетки, пылевые оборки, чтобы по­дол как будто плыл над полом и не собирал всю пыль. Но нам пришлось их отрезать: с такими «хвостами» актри­сы не могли двигаться быстро, это мешало ритму карти­ны. А ведь в ту эпоху все было медленнее, и дамы бы­стро не ходили.

Костюм определяет ритм эпохи.

Конечно! Начинается Первая мировая война. Мужчины уходят на фронт. Женщины встают на их место. Ты же не будешь в платье с этим турнюром и птичьей грудкой, в гигантской шляпе перевязывать раненых? Поэтому все отрезают, шляпку надевают в виде каски. Ты сочувству­ешь тому, что происходит в мире, посредством моды.

Сейчас мы во что должны одеться?

В спортивные костюмы. Все уже в них.

Карл Лагерфельд заметил: «Если ты надел спор­тивный костюм, то потерял контроль над своей жизнью».

Именно так. Спортивный костюм упрощает людей, пре­вращает их в массу, потому что все становятся одинаковы­ми, даже если одни костюмы розовые, а другие зеленые. А когда люди одинаковые, ими легче манипулировать. Еще спортивный костюм дает расслабленную походку, которая считывается как власть и сила. Вот представь, едешь ты на последней электричке на дачу. Темно. Никаких белых ночей. И вдруг входят несколько человек в спортивных костюмах. Лично меня бы вжало в сиденье. Ну а если у них еще и высокие ботин­ки, то совсем страшно.

Ты описываешь мне костю­мы из фильма «Капитан Волконогов бежал» с Юрой Борисовым!

Да, там такая деталь, как высота голенища, решала зада­чу всего образа. Ювелирная получилась работа.

Но кто-то намеренно хочет казаться злым и страшным.

Мне всегда интересовал другой вопрос. Я считаю, важ­ный. Есть ли грань, которую можно переступить, если Бог наградил тебя гениальностью? Должны ли мы тер­петь подлость от человека, если знаем, что его творе­ния останутся в веках? И ведь злой гений может стра­дать от своего одиночества ничуть не меньше, чем окружающие — от его подлости. А еще сложнее: вот если ты влюбился в такого злодея? Зло ведь очень притягательно.

Я думаю, это травматика и нужно к психологу.

Нет. Я к психологу никогда не пойду, я им не верю. К тому же у меня была прелестная мама, прекрасный папа. Меня обожали и облизывали — я была единствен­ным ребенком. Но вот все гении и умницы, которых я встречала, были страшные эгоисты, а я любовью могла их приручить, вырастить из них добрых и нежных лю­дей. Необъяснимо, но с такими нельзя бороться, воевать с мечом и забралом, ты сделаешь чудовище или дракона еще больше. А ум, хитрость и любовь могут менять мир.

Сказка — ложь, да в ней намек?

Даже не намек, все написано прямым текстом.

Какая из сказок, которые ты одевала недавно, максимально отозвалась?

«Огниво»: там слепая девочка превращает нелюдей в людей.

Культовые авангардисты, пара маньяков и бабушка-концертмейстер: как закалялась Надежда

Всегда хотела узнать побольше о твоей семье: знаю, что ты коренная ленинградка.

Да, в 1902 году на углу Белинского и Фонтанки по­строили дом. В нем сразу же поселились мои праде­душка с прабабушкой и родили четырех детей. Млад­шая, моя бабушка, вышла замуж за артиста театра Пролеткульта, который играл в спектаклях режиссе­ра Игоря Терентьева (создатель экспериментально­го Театра Дома печати в Шуваловском дворце, работал с ключевыми художниками русского авангарда: Ма­левичем, Филоновым, Матюшиным. — Прим. ред.). В 1937 году его расстреляли.

Дедушка расстрела не до­ждался и умер сам в сорок пя­том году в гастрольной поездке. Бабушка была в том театре пе­вицей. Некоторых артистов — Георгия Тейха, Веру Кузнецо­ву — я хорошо помню, у меня даже есть редчайшие их фото­графии, сделанные дедушкой. Дедушка с бабушкой успели ро­дить дочь Галю, мою маму. Моя мама в этом же доме вышла за­муж за моего папу, а потом в нем родилась я.

Так вышло, что с режиссером Балабановым, моим бу­дущим мужем, я тоже познакомилась на Фонтанке: он пришел ко мне в гости смотреть каталог 1901 года для фильма «Замок». И остался. Это был один из первых магазинных французских каталогов предметов конца XIX века. Сейчас в Париже была потрясающая выстав­ка в Музее декоративного искусства о начале рождения рекламы во Франции. Когда барон Осман по поруче­нию Наполеона перестроил центр Парижа, то там поя­вились первые огромные универмаги, в которые тут же выросли очереди, и там все-все продавалось — от тру­сов до духов. Тогда же у мужчин стало принято пока­зывать деньги с помощью их жен, которым понадоби­лось огромное количество всего, чтобы отражать статус мужа. И универмаги стали выпускать каталоги и при­возить заказы на дом. Балабанов нашел в этом каталоге нужную для кадра редисочницу.

Нарратив максимально сказочный. И вот, дол­го ли, коротко ли, вы оказались на Васильевском острове.

Потому что Балабанов сказал, что не надо жить у роди­телей, а надо жить отдельно. И привел меня в комму­нальную квартиру с кучей комнат и классикой — мы­тьем полов по номеркам. Меня, естественно, тут же возненавидели лютой ненавистью все соседи. По­том привыкли и даже смеялись над моими рассказами на кухне. Через какое-то время мы поменялись комна­тами с соседом Виктора Сухорукова, жутким пьяницей. И мы переехали к Виктору на Васильевский, постепен­но выкупили его часть, а Сухоруков переехал в Москву. Я у него была недавно. Он в вязаных тапочках и леопар­довом халате открыл мне дверь, а посреди комнаты сто­ял пулемет: подарили. Пулемет увит цветами.

В какой среде ты росла? Общалась больше со взрослыми?

Да, так получилось. Бабушка работала концертмейсте­ром во Дворце пионеров, и там я проводила все вре­мя после школы. Обедала по расписанию — суп, пюре с котлетой и компот — и шла во дворец. Уроки де­лала в читальном зале и ходила на кружки: рисова­ние, фортепиано, сольфеджио, хор. Бабушка хотела, чтобы я, как и она, пела и профессионально занима­лась музыкой. Но папа-физик сказал, что все музыкан­ты — идиоты, пусть девочка лучше рисует, потому что это все-таки развивает мелкую моторику. Может, по­умнеет хоть как-то. А мама — преподаватель начерта­тельной геометрии по озеленению городов, сейчас это называется ландшафтный дизайнер, — приносила до­мой хорошую бумагу: на обратной стороне был чер­теж, а мне рисовать на чистой стороне дорогого гозна­ковского ватмана было самое то, потому что я любила только акварель. На рисование ходила за угол — на ули­цу Белинского к Нине Чашник, дочери великих супрема­тистов Николая Суетина и Анны Лепорской, к тому же ставшей невесткой Ильи Чашника. Мамины подруги и их мужья — все очень хорошие художники — принима­ли активное участие в моей судьбе и дали мне хорошую академическую технику, по вечерам я все время занима­лась, и занималась серьезно. Помню, как строила тени от яиц: вот лежит на белом фоне белое яйцо — как на­рисовать? И в мои двенадцать лет мне объясняли вот эти мельчайшие штрихи. Все это очень мне пригодилось, потому что в Мухинском училище была совсем другая техника крупного мазка, а в костюме, где надо нарисо­вать все пуговицы, нужно такое сюсюканье. Один из тех, кто учил меня это яйцо рисовать, потом разрезал на ку­ски свою мачеху и спрятал в морозильник.

Это база!

Так получилось, что другой человек, который разре­зал свою любимую и бросил ее по частям в реку Мой­ку, был моим консультантом по костюму наполеонов­ских времен.

Кстати, ты не устала от фильмов-сказок? Как не перепутать такие проекты с побегом от реальности?

Человек сейчас стал очень нервный и тревожный. По­этому нужно постараться сделать так, чтобы ему было хорошо. Думаю, мы — и зритель, и киношники — нуж­даемся в таких фильмах, которые, может быть, нас спа­сут. Спасут от того количества негативной информации, которая льется отовсюду, а мы не в состоянии ее переварить.

Текст: Ксения Гощицкая

Фото: Юлдус Бахтиозина

Стиль: Алена Петрова

Визаж и волосы: Мария Евсеева и Алина Кармалита

Свет: Михаил Ланцов и Дмитрий Козорез, Skypoint

«Собака.ru» благодарит за поддержку партнеров премии «ТОП50. Самые знаменитые люди Петербурга» — 2024:

Эксклюзивного партнера, производителя премиальных украшений с российскими бриллиантами — ювелирный дом MIUZ Diamonds

Газпромбанк — Официальный банк премии

Торговый дом «Рятико» с брендом ReFa — роскошным уходом для вашей кожи

«Моменты. Repino» — клубный малоэтажный жилой комплекс от девелопера «Абсолют Строй Сервис»

ASKO — мировой премиум-бренд по производству бытовой и профессиональной техники