Любовь Аркус о своем фильме «Балабанов. Колокольня. Реквием»: «Я думала: а вдруг раз! — и сниму кино про то, как Алеша умирал и не умер!»

«Балабанов. Колокольня. Реквием» ломает жанр биографического кино тем, что демифологизирует героя. Почему вам показалось важным отступить от героического канона и все‐таки выпустить этот фильм спустя десять лет со смерти Алексея Октябриновича?

Фильм — это мое отношение к Алеше. Я его так видела. И мой взгляд точно не может быть всеобъемлющим, потому что он исключительно субъективный. Триггером собрать в фильм весь материал, который у меня был, стало то, что Алексея стали возносить на знамя. Я и Надя (Надежда Васильева — художник по костюмам, вдова Алексея Балабанова. — Прим. ред.) были этим страшно травмированы. Невыносимо было видеть его слова в чуждом контексте.

Но вы изменили рабочее название «Защита Балабанова»?

Да. Сначала я действительно хотела его защитить, а в результате мне это стало уже неважно: ведь все, что он хотел сказать про насилие, он сказал — и в интимных, и в глобальных своих сюжетах, таких как «Груз 200». Алеша был очень добрым, очень нежным человеком, о чем знали только близкие, потому что он довольно жестко охранял свое пространство, не допускал в него никого постороннего. Самое удивительное, что он не просто разрешил мне снимать, а даже помогал, подсказывал: «Ты квартиру еще не сняла, давай поедем в квартиру!» Или показывал альбом Алишеру (Алишер Хамидходжаев — бессменный оператор фильмов Любови Аркус. — Прим. ред.): «Снимай, Любе понравится! Это моя первая фотография». Как все это получилось — до сих пор непонятно.

Вы понимали, что снимаете реквием?

Нет. У меня как раз была надежда. Нам несколько раз удавалось уговорить Алешу по­ехать в больницу или санаторий, где он вдруг начинал чувствовать себя хорошо. И я думала: а вдруг раз! — и сниму кино про то, как он умирал и не умер! Уверенности в том, что он уйдет, не было вообще. Как и ощущения, что я снимаю умирающего человека. Мне было больно, страшно и очень любовно по отношению к нему. Было желание удержать моменты. Понимание, что я живу рядом с человеком, который претерпевает великие муки, и то, как это отражается в его искусстве. У любого человека из нашей профессии потянулась бы рука к камере, другое дело, что Алеша любому дал бы по рукам. А мне не дал. Непонятно почему. Нет ответа.

Как у вас хватило сердца, чтобы собрать этот материал?

Как и с фильмом «Антон тут рядом», получилось, что съемки стали делом второстепенным. Главным делом было его вытаскивать. Я совершенно не могу сказать, что обладаю такой способностью со всеми, но Алешу я могла уговорить. Даже когда Надя, самый его близкий человек на свете, получала жесткое «нет» на просьбу ехать в больницу, мне удавалось его убедить. Он говорил: «Любовь — добрая!», — и выгибал свой сломанный палец. Для него доброта была главным качеством, которому он каждый раз удивлялся. И поэтому, имея в глазах Алеши такую репутацию, я могла взмолиться, как маленькая девочка, — и он соглашался. Кроме того, мы все время его искали. А найдя, надо же было его еще дотащить: это тоже удобнее делать вдвоем. Надя жила довольно сложной жизнью: муж, два сына, три инвалидные старухи в доме — огромное хозяйство. Тупо купить еды на всю эту толпу занимало время, а я могла пока остаться с Алешей, за которым было необходимо все время присматривать. В ледяной комнате — он в тридцатиградусный мороз лежал при открытом балконе в шапке, перчатках и носках — мы смотрели «Однажды в Америке» или в сто двадцать пятый раз «Крестного отца». Это была такая совместная жизнь. У меня не было более важных дел в тот момент времени, чем быть с Алешей. Камера была рядом, но не была главной. Мне не было трудно снимать. Это чисто кинематографическое желание оставить его хотя бы на пленке. И когда я смотрела в объектив на его лицо и снимала очень крупные планы, то думала, что такого Алеши не знает вообще никто.

У вас был сценарий или фильм сочинял сам себя?

Ни один из моих фильмов не задумывался как некое полотно. Мне однажды в голову пришла мысль, которая показалась мне дико смешной, что я автор трилогии об аутистах. Часто мои герои ничего общего друг с другом не имеют, а Антон и Алла (про актрису Аллу Демидову Любовь сняла фильм «Кто тебя победил никто». — Прим. ред.) вообще полные противоположности, тем не менее все они на сто процентов в спектре аутичного расстройства. И мой опыт работы с аутизмом позволяет мне это увидеть.

Если бы я заранее что­то придумала, если бы мое понимание, которое было до начала монтажа, не претерпело изменений, то не было бы и фильма, потому что фильм — это всегда движение от человека к человеку. А вот если ты с самого начала решил: он стоит здесь, ты стоишь здесь, все про него знаешь и снимаешь об этом своем знании, то получилось бы что-­то другое, но не мой фильм о Балабанове. Более того, в процессе монтажа меня вдруг осенило. Я думала, что Алеша умер, потому что погиб Бодров и вся группа (съемочная команда фильма «Связной» во главе с Сергеем Бодровым пропала без вести под снежной лавиной в Кармадонском ущелье в 2002 году. — Прим. ред.), и что ему стало неинтересно жить, а потом пересмотрела в очередной раз «Счастливые дни» и увидела: в своем первом фильме 1991 года он точно так же себя хоронит, как и в последнем. Потом я нашла фрагмент из его дневника, где он пишет, что до шести лет был счастлив, а потом понял, что всему этому придется сказать: «Прощай!» И в фил ме он все время говорит о том, чего больше нет: ослика больше нет, ежика больше нет, детства больше нет. Тогда я поняла, что события его жизни просто не могли не сложиться трагически.

Вы думаете, человек может выбрать свою судьбу?

Не знаю, это очень сложный вопрос. Человек может совершать выборы в разных моментах своей жизни, но как они сложатся в судьбу — никто не знает. А из выборов и состоит жизнь, состоит каждый день. Как этот пазл в итоге соберется, будет понятно только после того, как жизнь закончится. Алеша изначально экзистенциально был трагическим человеком, трагическим художником, который совершенно не мог примириться с устройством мира и с Богом, в которого он верил очень сильно. Когда он понял, что больше не может с этим внутренне бороться или уживаться, он стал просить, чтобы его забрали. Его фильм «Я тоже хочу» об этом. О просьбе. О молении. И когда я начинала монтаж, то еще этого не понимала. И до меня вдруг доперло, что «Я тоже хочу» и «Счастливые дни» — это одно и то же. Он просто все закольцевал.

В какой степени этот фильм ваша собственная исповедь?

Для меня это все­-таки оплакивание Леши. Но если бы я не понимала, что во мне все это тоже есть, то не случилось бы озарения. По­ этому фильм одновременно и обо мне тоже.

Как вы думаете, какой могла бы быть рецензия самого Балабанова?

Не знаю. Но точно могу сказать, что как творческую единицу он признал меня только после выхода «Антон тут рядом». Он увидел эту ленту одним из первых, Надя его почти насильно привезла, он страшно не хотел и отбрыкивался: «Люба слишком хороший человек, чтобы снять хороший фильм. А режиссеры все плохие люди! Что я ей потом скажу? Я же врать не могу. Зачем это все надо, лучше я не буду смотреть». Но все­-таки приехал. Сел к столу монтажному. Включили ему фильм. И тут по пристани пошел Антон кричащий. Балабанов, который сидел, полузакрыв глаза и с кислой миной, вдруг совершенно вздернулся, напрягся, спина выпрямилась, он сказал: «Мощный парень! Кино есть».

А что сейчас происходит с человеческими отношениями? Есть ли у них шанс?

Происходят страшные вещи, которые я бы оценила как не менее угрожающие, чем политические события. Отчасти в этом виновата цифровизация — люди расстаются в фейсбуке или по смс. Конечно, мы помним страшную истину, что человек рождается и умирает один, с этим ничего нельзя поделать, но жить один он не должен.

Я имею в виду не только семью, но и вообще людей как сообщество. Я испугалась, уже когда начались все эти MeToo и новая этика. Вся этика давно написана в самой главной книге. В бесконечных песнопениях под диктовку психотерапевтов про личные границы, которые нужно выстраивать между собой и другим человеком, между собой и миром, есть здравое зерно, потому что зависимость — очень плохая вещь и человеку, который склонен впадать в зависимость, возможно, нужно учиться чему­-то подобному. Но обучать этому скопом все человечество более чем неразумно, потому что тогда каждый человек оказывается в своей скорлупе за своими заветными границами. И тогда нет любви, нет искусства, нет и жизни. Слава богу, мы с Алешей принадлежали к другому поколению.

Это возможно остановить?

Я верующий человек. Свет побеждает тьму. Другое дело, сколько за собой утащит тьма, покуда свет одержит свою победу.

Какие у вас отношения с Богом?

У меня отношения с Богом довольно сложные. Я безусловно в него верю и сверяю с ним, насколько могу, свои выборы и поступки. Но у меня к нему очень много вопросов. Единственное, что знаю точно, что если он есть, то он есть любовь. Я сейчас часто болею, потому что мне впервые в жизни не за что держаться. Даже в личной жизни: мои дети уехали несколько лет назад. Я могла бы благодарить за прекрасный снег в мае, который сегодня шел, но это хлипкая опора. Сказала бы, что как никогда прежде нужно читать хорошие книги и смотреть хорошие фильмы, но все это не помогает. Нужно не черпать силы в надежде, а иметь силы на надежду, потому что надеяться нам все труднее и труднее.

Чтобы снять фильм про человека, его обязательно нужно любить?

Да. Без любви не стоит начинать не то что фильм, а вообще ничего.

Вы поняли, что такое любовь?

Нет. Никогда в жизни не стала бы давать этому определения.

Текст: Ксения Гощицкая

Фото: Константин Рассохин

Визаж и волосы: Мария Проворова

Свет: Михаил Чудаков, Skypoint

«Собака.ru»

благодарит за поддержку партнеров премии 

«ТОП50. Самые знаменитые люди Петербурга» — 2023:

Ювелирную компанию ALROSA Diamonds

Премиального петербургского девелопера Группу RBI

Компанию LADOGA

Официального дилера премиальных автомобилей EXEED Центр РОЛЬФ Витебский