Режиссер фильма «Разжимая кулаки» Кира Коваленко: «До победы в Каннах даже мои родители долго не понимали, что я делаю»

Ваша жизнь изменилась после Каннского фестиваля? Можно считать гран-при программы «Особый взгляд» рубежным моментом? Или это преувеличение?

Моя жизнь никак не изменилась. Ну, конечно, стало больше профессиональных предложений — мне постоянно приходят письма. Пишут агенты, из американских компаний. Но я практически не отвечаю — не до конца пока понимаю, зачем это нужно, особенно если это не идет в параллель с моими целями. Еще пишут люди, которые предлагают сценарии, хотят, чтобы их истории были экранизированы. Но я вряд ли смогу снять чужую историю.

Нужно, чтобы история шла от вас?

Да. В остальном, если говорить про изменения, происходит процесс переосмысления. Разумеется, это рубежный момент — внутренне я не была ко всему этому готова. Я пытаюсь сохранить себя. Пытаюсь не сильно обращать внимание. Но — да, пугает слишком большое количество новостей обо мне.

Как вы к этому привыкаете?

Я продолжаю приблизительно в том же ритме существовать, занимаюсь накапливанием и потихоньку думаю о том, что делать дальше. Например, один из замыслов — снять документальное кино на Кавказе. Говорят, что, несмотря на все успехи и достижения, каждый новый фильм — будто заново входишь в профессию. Приходится снова доказывать, что ты можешь это снять. Да, я тоже так думаю. Каждый раз начинаешь с нуля. Вроде накопил опыт, который может пригодиться в производстве. Но нужен и свежий подход. Думаю, это у всех так.

Говорят, что несмотря на все успехи и достижения, каждый новый фильм – будто заново в профессию входишь. Приходится снова доказывать, что ты можешь это снять.

Да, я тоже так думаю, каждый раз начинаешь с нуля абсолютно. Вроде накопил какой-то опыт, он может пригодиться в производстве. Но нужен и свежий подход. Думаю, это у всех так.

Как вы ищете возможность реализовать новые задумки? Рассказываете их продюсерам?

Нет. Я обычно долго коплю, собираю информацию, детали, а потом создаю мир. О своих замыслах никому не рассказываю, пока не наступает подходящий момент, когда нужно это сделать.

У вас нет необходимости тестировать на ком-то свои замыслы и идеи? Рассказывать, чтобы получать реакцию и понимать, верно вы всё делаете или нет?

Нет. Но мне повезло, потому что мы с Кантемиром (Балаговым. — Прим. ред.) можем друг другу рассказать идеи, посоветоваться, понять, интересно это или нет.

Когда вы работаете над фильмом, где у вас проходит граница между зрительским и антизрительским? В каких случаях вы стараетесь сделать более привлекательно для аудитории?

Если честно, совсем об этом не думаю. Путь к съемкам фильма очень длинный, приходится много всего преодолевать. Во время работы над сценарием или разработки режиссерского сценария, когда наконец приходишь на съемочную площадку, ты думаешь только о фильме. Стараешься сделать хорошо именно ему. Это единственная и самая важная цель. Думать в этот момент о чем-либо другом, о будущем успехе, о том, как это воспримет зритель, — в этом есть что-то нечестное.

«Разжимая кулаки» снят на осетинском языке с субтитрами. Почему вы решили сделать именно так?

На самом деле сценарий мы написали на русском. И я прекрасно понимала, что в Осетии все говорят и на русском, и на осетинском, и на разных диалектах. Но когда начала делать актерские пробы, задавала вопрос ребятам, которые мне понравились: «А на каком языке вы говорите дома?» Все мне ответили, что говорят на осетинском — с родителями, между собой. Это был решающий момент. Больше вопросов никаких не было. После этого я позвонила продюсерам и сказала, что фильм будет на осетинском.

То есть, когда герой говорит фразу на русском, то это как раз обозначает то, что он находится вне сообщества?

Да, у нас там всего одна такая фраза. Вообще, в бытовой речи происходит смешение русского и осетинского: например, в предложении на осетинском могут появляться, как вспышки, русские слова. Так что если вы слышите такое в фильме, то это как раз отражение современного осетинского языка. Мы попытались сделать его настолько простым и разговорным, чтобы всем актерам было удобно говорить. 

Когда смотришь фильм, есть ощущение, что вы вообще диалоги и экранную речь не очень любите (что в кино, наверное, хорошо). Вы предпочитаете передавать происходящее пластикой, мимикой, телесностью.

Мне нравятся диалоги, но я их тоже вижу, как некую пластическую форму. Хочется, чтобы они гармонично сочетались с другими элементами фильма. Хочется, чтобы язык становился музыкой. Для меня важно то, как говорят герои. В этом отражение и национального характера, и личности. И очень много своеобразия.

Я верно понимаю, что вы не очень разговорчивый человек?

Да, я не очень. Мне кажется, то, что я говорю, не так интересно.

Вам тяжело даются интервью и выступления на пресс-конференциях?

Очень тяжело.

Это черта вашего характера? Или зажим, возникший после того, как на вас свалилось столько внимания?

Скорее характер, потому что я больше держу в себе, чем выкладываю. Я такая «коробочка». Я люблю собирать. (Смеется.)

Какие события и увлечения из детства и юности привели вас в ту точку, в которой вы сейчас находитесь?

На самом деле до поступления в мастерскую Александра Сокурова я совершенно не думала о кино и практически ничего не смотрела. Но помню, что в детстве у меня был такой маленький проектор, туда можно было вставлять пленку — и меня это увлекало. Я училась на веб-дизайнера, делала мультфильмы во flash. Сдавала их в качестве учебных заданий, преподаватели смотрели и говорили: «Ну ладно», — и засчитывали. Сейчас думаю, может, как раз с этого все и началось.

Вам нравились актеры, когда вы были подростком? Постеры на стену вешали?

Мне нравился «Титаник», у меня были блокнотики с кадрами из этого фильма. Но такого, чтобы я следила за каким-нибудь актером, не было. То же самое с музыкантами: я лет в двадцать поняла, что не слышала много музыки и не видела многих фильмов, которые, наверное, могла бы к этому моменту посмотреть. Дело в том, что мне не хватало на это времени.

А чем вы были увлечены?

Школа искусств: я постоянно ходила на разные занятия — то шитье, то музыка — и это забирало все мое свободное время.

Помните момент, когда вы поняли: я хочу снимать, стану режиссером?

Как ни странно, но это случилось, когда мы уже оканчивали мастерскую.

Так поздно?

Да. Я поступила в мастерскую, не имея представления о режиссуре, без осознанного желания. Но интуитивно понимала, что получу хорошее гуманитарное образование — чувствовала, что мне это необходимо. А вот желание снимать кино, создавать — пришло довольно поздно.

У Александра Сокурова был какой-то специфический подход к девушкам-режиссерам на курсе?

Нас, девочек, на курсе было пятеро. Честно говоря, особого отношения я не замечала. Возможно, в личных беседах Александр Николаевич находил к нам индивидуальный подход. Мне вспоминается единственный любопытный момент: когда мастер хотел показать нам фильм Александра Расторгуева «Чистый четверг», он попросил всех девочек выйти. Оставил в зале только мальчиков. Но мы все равно потом этот фильм самостоятельно посмотрели. («Чистый четверг» — документальный фильм Александра Расторгуева о Чеченской войне. Режиссер был убит в 2018 году в Центральноафриканской республике вместе с двумя коллегами — Орханом Джемалем и Кириллом Радченко. — Прим. ред.)

Девушка-режиссер для Нальчика и того общества, в котором вы росли, — это необычно?

Дело даже не в том, какого ты пола: вообще режиссер — это необычно. У нас в семье не было разговоров о том, что можно учиться на режиссера, и знакомых таких не было. Поэтому я ничего не знала об этой профессии. Так что, да, девушка и режиссер — прямо удивительно для нашего региона.

Есть в вашем окружении люди, которые до сих пор не понимают, зачем вы этим занимаетесь?

Сейчас, наверное, уже нет, потому что появились результаты моей работы — фильмы, участие в фестивалях. До этого — конечно, я уверена, даже мои родители долго не понимали, что я делаю и зачем это нужно. Им это казалось несерьезным. Но сейчас их отношение меняется — при том, что «Разжимая кулаки» они еще не видели. Надеюсь, будет показ в Нальчике, во Владикавказе.

Вы в мастерской были самой прилежной — и поэтому первой сняли полный метр, драму «Софичка»?

Нет-нет, это совпадение. Стечение обстоятельств. «Софичку» должен был снимать другой режиссер, но в итоге получилось, что снимала я. Длинная история.

Давайте я расскажу то, как эту историю знаю я, а вы дополните? Сокуров предложил студентам написать заявки на экранизацию произведений Фазиля Искандера. Так совпало, что некоторые из вас выбрали одну и ту же повесть — «Софичку». Сначала фильм должны были снимать Кантемир Балагов и Владимир Битоков, но в итоге эту возможность получили вы — ваша заявка оказалась наиболее интересной.

Нет-нет, все было иначе. Мы долго занимались этой повестью на актерском мастерстве, ставили ее — так что она была нам всем хорошо знакома. И в какой-то момент — да, мы написали заявки на дипломные работы. При этом я хотела делать современную вещь по роману Фолкнера «Дикие пальмы». А «Софичку» сначала должен был снимать Володя Битоков, но там что-то произошло, и он не смог. Далее Александр Николаевич предложил снимать «Софичку» мне и Кантемиру, но у нас возникли небольшие разногласия, и в итоге картину сняла я.

Вы не очень довольны тем, каким вышел этот фильм, и жалеете о том, как сложилась его судьба. Верно?

Я со своей стороны сделала все, что могла. Фактически это мой дипломный фильм, весь пятый курс я готовилась к нему. Так что «Софичка» — это, во многом, отражение моего состояния в тот момент, ученического, студенческого, недостаточно профессионального. Я приложила максимум усилий к тому, чтобы все получилось. А вот влиять на его дальнейшую судьбу не могла, ее выбираю не я. Немало усилий я приложила и к картине «Разжимая кулаки». Но и здесь у фильма складывается уже своя судьба, на которую я так же не влияю.

Это обидно, что режиссер не может ничего больше сделать для своего детища?

Обидно за другое. Съемочный процесс похож на борьбу. Ты испытываешь огромное сопротивление тому, что изначально задумал. И потом расстраиваешься, если что-то не удается сделать так, как хотел, и если что-то не доделал.

То есть вас не отпускает картина после того, как вы уже сняли? Продолжаются рефлексия, работа над ошибками?

Мне кажется, это вполне профессионально так относиться к результату. К тому же я к себе очень строгая. Я знаю, что не вышло, что не получилось. Например, был показ в Каннах, я смотрела фильм на большом экране и видела его недостатки. Возможно, я сильно волновалась, из-за чего воспринимала увиденное немного искаженно, но все равно это был хороший урок. Наверное, я бы еще поработала с ритмом картины, кое-что переделала, но не буду говорить об изъянах — вдруг они будут не так очевидны зрителю.

Правда, что до появления мастерской Сокурова в Кабардино-Балкарском университете не преподавали творческих профессий?

Не преподавали. И поэтому с нами возникали определенные сложности — мы абсолютно выбивались из привычных рамок обучения в этом университете. Самая большая проблема заключалась в том, что нам нужно было каждый день готовиться к следующему. Поэтому после занятий мы оставались репетировать, и это могло тянуться вплоть до утра. Администрация университета не понимала, что с нами делать, как нас ограничивать — не выгонять же нас за двери? Для них это было удивительно, хотя, наверное, в любом творческом вузе это норма.

Когда вы спали, если репетировали до утра?

Когда получалось.

Что вас мотивировало?

Мы чувствовали большую ответственность — и перед мастером, и перед другими педагогами, которые у нас преподавали. От них мы получали что-то невероятное, мы понимали, что не получим такое нигде и никогда. Было просто стыдно пропустить что-то из сказанного или не сделать задание. Был страх, что мы можем что-то упустить и никогда не наверстать.

Вряд ли ваш образовательный процесс завершился с выпуском из мастерской. Как вы развиваете себя? Что читаете, смотрите, слушаете?

Да, приобретенные во время учебы навыки, знания, качества могут исчезнуть — очень этого боюсь и продолжаю все время самообразовываться. Читаю много литературы, художественную, философскую. Люблю смотреть документальное кино, из которого многое узнаю о характере человека. Очень медленно, но стараюсь больше слушать музыки. Например, классическая музыка — хороший пример ритма. Разумеется, смотрю кино. Избирательно. Есть фильмы, которые уже являются частью моей жизни, их пересматриваю неоднократно. «Оазис» Ли Чхан Дона. «Рассекая волны» Ларса фон Триера. Недавно посмотрела «Лица» Джона Кассаветиса и потом недели две думала об этом фильме. Совсем на днях посмотрела «Где дом друга?» Аббаса Киаростами — очень люблю его же «Крупный план». Я все время ищу в фильмах вдохновение. Бывает, устаю от кино и перестаю смотреть — ровно до того момента, пока не посмотрю какой-нибудь шедевр, и у меня снова не появится какая-то вера в будущее.

Коммерческое кино смотрите — что-нибудь из вселенной Marvel, например?

По-хорошему, надо бы их смотреть, и я что-то видела, но не слежу за этим пристально.

Если вам предложат работать над коммерческим проектом или сериалом, откажетесь?

Если сериал, то только по моему сценарию. И только если мой замысел будет требовать такой большой формы. Когда смотришь сериал, то особенно сближаешься с героем, а в этом есть невероятный потенциал.

После выпуска вы с кем-нибудь из однокурсников общаетесь, кроме Кантемира?

Общаемся, но находимся в разных точках. К тому же, наше профессия подразумевает одиночество, здесь каждый идет по собственному пути.

Насколько я понимаю, Александр Сокуров хотел превратить Нальчик в центр национального кино, но выпускники мастерской уезжают оттуда — в Москву, Петербург, Лос-Анджелес и Торонто. Что сейчас мешает делать кино в Нальчике?

К сожалению, там нет ни технической, ни профессиональной базы для этого. Нам нужно делать постпродакшн, и мы едем в Москву, Петербург. Мы не можем сделать этого в Нальчике. Иначе я бы осталась в республике.

Есть ли у выпускников мастерской Сокурова какой-то свой язык? Может ли ваш национальный кинематограф стать феноменом сродни якутскому кино?

Стать феноменом — не уверена. Но у нашего региона есть особенности, и они, естественно, находят отражение в фильмах. Любопытно, что когда я вижу людей из других городов, стран, то представляю, как бы они могли жить в нашей республике? Насколько мы с ними разные? И все больше вижу сходств, нежели различий.

Когда вам говорят, что вы неправы, ваш народ не до такой степени патриархальный, вы показываете его таким в кино лишь бы подыграть западным вкусам и представлениям о вас, то вы что отвечаете?

Вообще, кино — это всегда художественный вымысел. Оно не может за полтора часа полноценно отразить национальный характер и общую картину жизни. Это всегда частная история, придуманная автором. Мне интересно работать с реальностью, брать из нее факты, но делать на их основе кинематографические образы. О том, что на Кавказе не так патриархально, — не готова с этим согласиться. Так обычно пишут мужчины или очень взрослые женщины. Но несколько девочек, еще даже не посмотрев фильм, лишь прочитав синопсис (который на самом деле далек от происходящего на экране), написали мне благодарности. Думаю, проблем, о которых мы говорим с экрана, много, и чаще всего они решаются внутри семей, негласно.

Вы как-то сказали: «Молодежь в Осетии только сейчас пробуждается». В чем это выражается?

Ко мне на пробы приходили молодые ребята, мы разговаривали, и я почувствовала, что их взгляды сильно отличаются от взглядов их родителей. Более того, молодые люди недооценены своими родителями. Когда ребята выходили после проб, и я говорила их родителям, что они талантливые, особенные — родители очень удивлялись. Это трогает, обижает. Было видно, что ребята хотели поговорить со мной. Когда у нас заканчивалось время проб, они спрашивали: «Как, это всё?» Им очень не хватает такого разговора. Они более открыты, готовы создавать что-то новое. Они думают о будущем, а не только заботятся о прошлом.

Текст: Андрей Захарьев

Фото: Яна Давыдова

Визаж и волосы: Полина Еланская

Ретушь: Жанна Галай

Благодарим Айгуль Кушаеву и администрацию кинотеатра «Пионер» за помощь в организации и проведении съемки.