Как картина Репина «Иван Грозный» более 100 лет сводит с ума и провоцирует вандализм?

Попытка номер один. Эта история случилась 16 января 1913 года в Третьяковской галерее в Москве, в Лаврушинском переулке. К этому времени ее основатель Третьяков уже пятнадцать лет как скончался, шестью годами ранее подарив свой музей городу. Третьяковка была открыта для посещения широкой публикой и, конечно, пользовалась огромной популярностью. Одним из постоянных посетителей музея был 28-летний иконописец Абрам Балашов. Он часто останавливался перед картиной Репина. Полотно, изображающее царя и его залитого кровью сына, уже было чрезвычайно знаменито. Оно прославилось сразу же, как только Репин его выставил, — 28 лет назад, на 13-й Передвижной выставке. В газетах тогда, в 1885 году, прошел шквал статей, посвященных шокирующей картине. Публика ломилась в зал, чтобы взглянуть на нее. В один из дней началась такая давка, что кассирш прижали в угол, сломали их стулья, опрокинули ограждение около картины — всего в тот день по залу прошлось более четырех тысяч человек. «Кровь, кровь! — вспоминал потом мемуарист. — Кричали кругом. Дамы падали в обморок, нервные люди лишались аппетита». Обер-прокурор Святейшего Синода Победоносцев объявил, что его засыпали возмущенными письмами, что картина у многих оскорбляет нравственное чувство, что смотреть на нее без отвращения нельзя.

Третьяков, который к этому времени приобрел полотно, получил официальный запрет на то, чтобы выставлять его в галерее для широкого доступа. Картину запретили возить в Передвижных выставках по провинции и тиражировать в репродукциях. Из-за «Ивана Грозного» даже был введен новый вид цензуры — цензура художественных выставок, которым отныне требовалось получить разрешение властей на каждое из своих произведений. К счастью, запрет на показ картины в галерее действовал всего три месяца. Художник-маринист Алексей Боголюбов, который был личным другом императора Александра III, выхлопотал его отмену. Однако запрет на репродуцирование сохранялся еще долго.

С той поры прошло 28 лет. Абрам Балашов был иконописцем из семьи старообрядцев. Его старший брат умер в Алексеевской больнице для душевнобольных (в будущем — им. Кащенко), в той же больнице находилась его сестра. В это же учреждение вскоре поместят и самого Балашова. Сотрудник Николай Мурогель оставил воспоминания о том утре 16 января. Он пишет, что едва музей открылся, как по залам быстро и целенаправленно, не останавливаясь у других картин, прошел молодой человек, который торопился именно в зал Репина. «Вдруг резкий звук пронесся по всей галерее (...) Вдруг снова удар — тррр! И еще — тррр! В репинском зале два служителя держали за руки молодого человека и вырывали у него финский нож. Молодой человк кричал: «Довольно крови! Долой кровь!» Лицо у него было бледное, глаза безумные». Балашов успел нанести полотну три длинных удара — по лицам царя Ивана и его сына — по самой эмоциональной части картины. Глава галереи Остроухов после трагедии ушел в отставку, на его место был избран художник и реставратор Игорь Грабарь.

Хранитель галереи Егор Хруслов, который находился в музее во время преступления, покончил с собой, бросившись под поезд. Поэт Максимилиан Волошин на диспуте, организованном им вместе с эпатажниками, членами группы «Бубновый валет» в Политехническом музее, восклицал: «Не Репин — жертва Балашова, а Балашов — жертва репинской картины! За 30 лет картина Репина принесла много вреда. И надо закончить дело, начатое Балашовым (не в смысле физического уничтожения картины, конечно). Ей не место в национальной картинной галерее! Третьяковская галерея поступила бы благоразумно, если бы пожертвовала ее в большой паноптикум!.. В отдельную комнату с надписью: «Вход только для взрослых!..»

В музее же немедленно занялись реставрацией шедевра. Грабарь оставил воспоминания об этих мучительных днях. Профессиональные реставраторы Дмитрий Богословский и его помощник Иван Васильев занялись процедурами. Они соединили нити холста на месте разрезов и провели дублирование холста на новое основание. В местах повреждения был подведен грунт, чтобы на этой основе можно было потом воспроизвести утраченные фрагменты лиц. Все было готово к финальному этапу реставрации, чтобы «Иван Грозный» снова стал таким, каким он был создан. Но тут, пока Грабарь куда-то отлучился из галереи, в музей приехал сам Репин, постаревший автор картины, который очень переживал, боясь, что одно из величайших его творений будет утрачено. Репин подошел к картине. С удовлетворением отметил, что порезы заделаны и подведено новое основание. Старик достал кисти и краски и за пару часов сам записал подготовленные для живописи места. Довольный проделанной работой, Репин в тот же день уехал в Петербург, пожалев, что не пересекся с Грабарем.

И хорошо, что он не успел встретиться с директором музея! Быть может, это бы кончилось плохо для одного из них! «Я света не взвидел», — написал потом Грабарь, вспоминая свои ощущения при взгляде на проделанную Репиным работу. Дело в том, что за прошедшие десятилетия, во-первых, изменилась манера художника — он стал более экспрессивным, и его свежие мазки не сочетались с общим стилем старой картины. Во-вторых, изменились его вкусы относительно колорита. Красочная палитра Репина стала более лиловой, и с прежней гаммой «Ивана Грозного» это совершенно не вязалось. Срочно, срочно, пока масло не засохло, Грабарь смыл свежую краску с израненной картины. Грабарь — который прежде всего сам являлся талантливым живописцем — вместе с Богословским и его помощником занимались записями на поврежденных местах медленно и тщательно. На эту ювелирную работу ушла неделя. Мазки воспроизводились по крупным фотосъемкам картины, слава богу, сделанным еще до нападения. Финал этой истории анекдотичен: через несколько месяцев Репин снова приехал в галерею. Он долго стоял перед своим шедевром и внимательно всматривался в него, не совсем понимая, где именно сделанные им записи, неужели краски так успели потемнеть? Балашова сдали в сумасшедший дом. Что с ним было дальше — неизвестно.

Попытка номер два. Эта история случилась 25 мая 2018 года, сто пять лет спустя после предыдущего случая нападения. Был конец рабочего дня, галерея уже закрывалась. 37-летний Игорь Подпорин, прописанный в Воронежской области безработный, ранее судимый за хулиганство, целенаправленно прошел в зал Репина, растолкав сотрудников музея, которые обходили залы перед закрытием. Подойдя к картине Репина, уже много лет закрытой стеклом, Подпорин взял металлическую стойку ограждения и несколько раз ударил ею. Возможно, как и предыдущий вандал, он метил по пугающим лицам и потокам крови, но, к счастью, удары пришлись ниже — на корпус царевича. Стекло немного спружинило. Кроме того, после предыдущего «ранения» картины под нее была подведена жесткая фанерная доска основания. Так что холст не порвался — лишь отлетела краска, обнажив белый грунт.

Подпорина немедленно скрутили. Его объяснения, как у всех подобных преступников, звучали невразумительно. Например, он заявил в Мосгорсуде: «Эта картина оскорбляет чувства верующих православных. И вообще всей России». А год спустя на суде он говорил: «Я увидел эту картину и среагировал, как-то так она на меня подействовала. Неприятное впечатление, оно выразилось так, что я стойкой повредил ее. Собрался уже выходить, но вернулся». Еще он сказал: «Если рисовать такие картины, то можно свести людей с ума». Экспертиза признала его вменяемым. Суд, который состоялся год спустя, приговорил его к 2,5 года колонии. К этому моменту шедевр все еще находился в реставрационных мастерских и только лег на нарочно приобретенный огромный стол в новом большом реставрационном пом щении, построенном специально для «Ивана Грозного», который оказался слишком большим для обычных комнат реставраторов. Третьяковская галерея объявила, что стойки ограждения впредь будут делаться напрочь вмонтированными в пол.