Гриша Брускин: «Живое искусство дает посмотреть на мир иначе»

Первый и очевидный вопрос: каким же будет ваш проект для Венеции?

Мне не хотелось бы портить свежесть восприятия тех, кто приедет на биеннале, поэтому обрисую его лишь в общих чертах. Он называется «Смена декораций». В нем я пытаюсь высказаться о тех новых реалиях, в которых мы живем. Я вообще считаю, что главное для художника — осмыслить современный ему окружающий мир. Если он этого не делает, это огромная трагедия, прежде всего, для него самого. Это значит, что он проживает не свою жизнь. Сейчас происходят фундаментальные изменения — тектонические сдвиги идут во всех сферах. В этой новой реальности все другое: кардинальным образом изменились отношения между властью и толпой, большинством и меньшинством. Например, что представляет собой человек, за которым каждый день подглядывают, которого прослушивают в целях контроля? Меня интересует целый ряд вещей, которые я пытаюсь понять и исследовать художественными методами. Но, признаюсь, я был удивлен тем, что именно меня выбрали представителем России на Венецианской биеннале.

Почему? Этот выбор кажется вполне закономерным. Интерес к современному русскому искусству возобновился благодаря недавней выставке «Коллекция!» в Центре Помпиду, его главный куратор Кристин Масель в этом году будет готовить основной проект в венецианском Арсенале, а в самом музее восемь ваших скульптур.

Да, семь из них относятся к началу 1980-х, а одна — «Наш дом — Россия» — более поздняя. Но проект, который я показываю на биеннале, не имеет отношения к соц-арту и не содержит рефлексий по поводу идеологии СССР. Меня довольно часто причисляют к соц-арту, но я никогда не считал себя частью этого направления. Просто в начале 1970-х многие художники — не только я, но и Кабаков, Пригов, Орлов — предпринимали попытки осмыслить то мифологическое пространство, в котором мы все существовали. Но это ни в коем случае не значило, что они соц-артисты. Само направление придумали Комар и Меламид, они же создали инструменты, для него характерные. А потом уже возникла тенденция притягивать всех художников того периода за уши в один лагерь, но это неправильно. Мы просто жили и работали в одной стране.

А в чем тогда состоит именно ваш художественный метод?

Очевидно, что создание произведения — это непростой процесс. Мы все следим за новостями в  Интернете, видим, что происходит вокруг, рефлексируем и рассуждаем. Но арт-деятель отличается тем, что создает из этого неожиданные метафоры. Осмысливая их, зритель получает дополнительное знание, возможность богаче и интереснее воспринимать действительность вокруг себя. Благодаря художникам, писателям, композиторам, мы видим мир под определенным, недоступным ранее углом. Например, благодаря Эжену Ионеско люди замечают абсурдность. И когда в жизни происходит что-то нелепое, мы говорим: «Да это как у Ионеско». А в других ситуациях — «как у Толстого», «как у Чехова». Или «как у Кафки». Это новое измерение мира и составляет феномен искусства.

Тема Венецианской биеннале в 2017-м — «Да здравствует живое искусство!» («Viva Arte Viva!»). А какое искусство для вас живое?

То, что открывает новые, небывалые горизонты и дает возможность посмотреть на мир иначе. Оно создает — завоевывает — новые пространства для человека. Оно и есть настоящее, а другое искусство со временем исчезает.

А как вы интерпретировали главную тему русского павильона этого года — Theatrum Orbis Terrarum?

Мне эта идея сразу очень понравилась. На протяжении веков представление человека о театре расширялось, и в итоге он стал метафорой. Вышедший в 1570 году первый в истории географический атлас современного типа Theatrum Orbis Terrarum — «Зрелище круга земного» — исчерпывающе на определенный момент описывал универсум. Затем появляются «Театр Олимпико» Андреа Палладио и «Театр Памяти» Джулио Камилло. Современники считали последние высшим достижением человеческого духа и разума. Меня он давно интересует и во многом вдохновил на венецианский проект. Ведь весь мир — это и правда театр, где одни декорации меняются на другие.

Сейчас в России все живо интересуются искусством — чтобы попасть на выставки в Москве и Петербурге, собираются огромные очереди. Это временное явление?

Сейчас искусство и правда чрезвычайно популярно, причем не только в России, но и во всем мире. Последний раз я был на крупной выставке русского авангарда, и толпа была столь огромной, что просто невозможно было протиснуться к картинам. Мне кажется, что сам интерес к искусству не мода, а постоянное явление, которое само по себе не может исчезнуть. А от художников уже во многом зависит, сумеют ли они поддержать его своими произведениями.

Как вам кажется, кому сегодня это удается?

Художников очень много. Искусством называют настолько разные во всех смыслах — и по идее, и по технике — работы, что приходится удивляться, что все это объединили в одно понятие.

Но вы выделяете кого-то на современной художественной сцене?

Честно говоря, я живу в своем мире, но время от времени выглядываю — смотрю, что происходит вокруг. Я бы сказал, что моя позиция — наблюдатель. Мне интересен сам процесс: как он будет развиваться, что будет дальше. Мне семьдесят один год, но до сих пор все это мне не надоело. Ведь совокупность происходящего создает мировой театр современного искусства. И мне в нем все интересно: и Дэмиен Херст, который лично мне не очень близок, и Болтанский, который мне очень нравится. Что касается моих соседей по павильону, Саши Пироговой и группы Recycle, то это очень достойные молодые художники.

Вы говорите, что арт-деятель должен работать с окружающей его действительностью. Какие это мифологемы сегодня?

Я рассматриваю Россию как частный случай происходящего во всем мире. Но, наверное, главная актуальная мифологема — это национальная идея. Интересно наблюдать как она, с одной стороны, разрабатывается властью и как, с другой стороны, артикулируется в обществе.

Текст: Екатерина Петухова

Фото в коллаже: Анна Феоктистова

Биеннале в Венеции в этом году пройдет с 13 мая по 26 ноября