Сергей Лимонов и Джессика. В Петербурге появилась новая power couple — коллекционер и галерист

Нужна ли конкуренция в мире современного искусства?

В два просторных цеха на бывшем заводе Степана Разина переезжает твоя внушительная коллекция искусства. Что это будет?

Сергей: Наконец-то я нашел место для хранения коллекции и экспозиции выставок моего частного некоммерческого фонда современного искусства Limonov Art Foundation. Пока что размышляю над форматом: делать хранение открытым или закрытым? Сможет ли сюда прийти условно любой человек за символическую плату? Или вход только по предварительной записи для тех, кого я знаю или кого мне рекомендовали?

Джессика: Мне кажется, все-таки ты склоняешься к открытому хранению. Хотя помню, как директор-основатель ММАМ Ольга Свиблова предостерегала, что за него можно словить много хейта: частное коллекционирование у нас до сих пор табуированная тема.

Сергей: Да, лучше люди похвастаются яхтой, чем искусством. Лодка, бриллианты, лимузин — это классно. А искусство — непонятно: то ли маргинально, то ли постыдно, то ли совсем уже излишество. Но этот стерео­тип интересно разрушить! В любом случае, это большой шаг для арт-комьюнити: в нашей стране практически нет формата открытого хранения. Коллекционеры не показывают свои вещи.

Думаю, там есть на что посмотреть.

Сергей: Точно есть. Понятно, что у многих все еще беда со вкусом: первоначальное накопление капитала в стране закончилось, зарабатывать уже научились, а вот чтобы воспитать насмотренность, нужно года три плотного погружения в арт-среду. Поэтому существует скрытый большой рынок искусства, которое покупают владельцы заводов, топ-менеджеры и другие сверхбогатые люди. Наверное, они думают, что раз «роллс-ройс» стоит дорого, то и искусство должно стоить миллионы. Нет, это не так. В итоге они покупают часто переоцененные «красивые» картинки. А чуть более продвинутые — понятные или классические имена.

Джессика: Собственно, цель Limonov Art Foundation — перенаправить денежные потоки на действительно стоящих мастеров, а не Никасу Сафронову на портрет бедного-несчастного кота Твикса. Пока что в обществе решают имена, которые на слуху. На прошлом Cosmoscow литография Сальвадора Дали моментально ушла за сто тысяч евро, но этих литографий наследники художника допечатали чуть ли не тысячу штук.

Сергей: Покупать тиражного Дали — это моветон. Конечно, у крупных коллекционеров есть консультанты, кто-то начинает вникать самостоятельно. Что-то слышно про коллекцию Романа Абрамовича: по слухам или публикациям просачивается, какие шедевры он купил. Есть коллекция Леонида Михельсона, из которой он что-то иногда показывает в своем «ГЭС-2». Но темы широкой популяризации коллекционирования в стране пока что нет. За эту миссию взялись несколько энтузиастов, в том числе, я и мой друг Денис Химиляйне — в 2022 году по инициативе петербургской галеристки Анны Бариновой сделали совместную выставку «Вещи. Из частных коллекций Сергея Лимонова и Дениса Химиляйне» в галереях Anna Nova в Петербурге и Art4 в Москве. Куратор Алексей Масляев предложил нам подумать, какими произведениями из коллекций друг друга мы бы хотели дополнить собственные собрания — ну мы и дополнили: в «сборную» вошли более 60 экспонатов, от работ переизобретателя древностей Евгения Антуфьева до инсталляций Хаима Сокола и ди­джитала Егора Крафта. 

Зачем вам это культуртрегерство? Вот сейчас вы цари царей, пришли — купили — победили. А тут будут конкуренты, работы уведут из-под носа, цены вырастут. Не лучше ли оставить все как есть? И так уже какой-то бум ярмарок современного искусства.

Сергей: Нет, это пока еще не бум. Все еще нет инфраструктуры. На одну хорошую галерею приходится девять ну таких. И хорошие можно пересчитать по пальцам. Ты когда в гости приходишь, смотришь на корешки книг?

Я даже так скажу: от этих корешков часто зависит, случится секс или нет. Конечно, смотрю.

А вот представь себе, что у человека на стене висит... Донцова!

Минус секс.

Вот почему-то про искусство думают, что условная Донцова в виде картины — это ок. Читаем мы Достоевского, Толстого, Камю и Сартра, а вешаем — Донцову. Знаешь, такой элегический холст, масло, на котором изображена горячая женщина с расстегнутым лифом, а над ней склоняется какой-нибудь знойный итальянский пират с розой в зубах. Так вот: большинство галерей в России продают именно такое искусство. Людям впаривают пустоту за большие деньги.

Я даже знаю пару адресов!

Джессика: Мы недавно были в Дели — там более двухсот галерей, и многие находятся в самых неожиданных местах. Идешь по улице, где пасутся коровы, поднимаешься по раздолбанной лестнице, заходишь в какую-то хибару, а там одна из старейших галерей Индии, у которой собственные стенды на Art Basel и Frieze, с искусством за миллионы. А в Петербурге всего четыре большие галереи, все остальное раскидано по квартирам, либо это какие-то поп-ап-проекты.

Сергей: Но вообще да, я вижу, конкуренция среди коллекционеров начинает появляться. Я до такой степени расслабился, что на превью последней Cosmoscow приехал не к открытию, а часам к 12 дня. Оказалось, что в 10 утра уже были все: Андрей Малахов, Антон Козлов, а мой товарищ Химиляйне забронировал работу акциониста Андрея Кузькина, которую я бы и сам купил. А немного позже пришли следующие посетители — и покушались уже на мои четыре брони.

Джессика: Раньше можно было бронировать работу на месяц! Сейчас такого почти не бывает.

Сергей: Но отвечая на твой вопрос: нет, меня не смущает конкуренция. Пусть на ярмарках галереи бьются за стенды, а коллекционеры — за работы. Будет спрос — появятся новые талантливые авторы. Таких сейчас тяжело найти, звучат одна-две фамилии в год. Когда ты начинаешь коллекционировать, то попадаешь в сложившийся арт-мир, где можно выбирать, допустим, из 30 художников. А потом всё. Исчерпан список. Поток качественных имен очень узкий. Но тем не менее, хочется их открывать, потому что в каждом новом поколении — новые смыслы и новая энергия.

Чем занимается частный фонд совриска Limonov art foundation?

Задача Limonov Art Foundation — открывать звезд в каждом новом поколении художников?

Сергей: Да, потому что коллекционеров, которые работают с двумя-тремя поколениями художников — единицы. Я хочу проводить пять-шесть выставок с хорошим продакшеном в год, чтобы подсветить авторов middle-age career, которые не опустили руки, не спились, не ушли в полиграфию и дизайн. Но не начинающих, а тех, кто своим мастерством и жизненным путем доказали, что они хорошие художники. Я делаю это для того, чтобы показать заинтересованной аудитории, что не нужно бояться покупать искусство. Может, у кого-то сердечко уже стучит: хочется, но боязно. И тут открывается волшебный мир, где тебе не нужно тратить годы на добывание ценной информации — всё уже разложили по полочкам. И тогда будет больше уверенности, а значит, покупок. Еще Limonov Art Foundation снимает художникам мастерские, делает резиденции и оплачивает материалы.

Рассчитываешь ли ты на прибыль?

Сергей: Прибыли нет никакой. Чистая благотворительность. Фонд не может продюсировать и заниматься художником каждый день — это, как и продажи, работа галериста.

Но почему тогда не открыть свою галерею?

Джессика: Арт-дилер легко расстается с вещами. Он «за деньги да»: готов продать абсолютно все, потому что внутренне свободен от власти искусства. А у Сережи все по-другому. Он сложно отпускает работы. Бывает, я встаю ночью, а его нет. Захожу на кухню, а он там коллекцию рассматривает и думает, что оставить, а что добавить.

Сергей: Я собираю только живущих художников. Продавать — не мои амбиции. Я хочу показывать ограниченное количество новых имен и отправлять их в свободное плавание, чтобы их заметили и взяли к себе сильные галеристы. На прошлой Cosmoscow я от фонда сделал стенды классному пермскому художнику Илье Гришаеву и продолжателю традиций «русского бедного» Ивану Чемакину. Cчитаю их состоявшимися звездами. Но галереи их не подхватили, у меня даже было из-за этого не то чтобы депрессивное, но сильно разочарованное состояние. У существующих галерей часто не хватает мощностей подхватить кого-то даже после хорошей выставки. Поэтому — вот вам эксклюзив — Джессика решила открыть свою.

Требую подробностей!

Джессика: Галерея называется Jessica. Мы только что дебютировали на московской ярмарке Catalog, а в июне покажем на 1703 в Петербурге очень тонкого абстракциониста и сооснователя «Север-7» Илью Гришаева, мастера инсталляций Ивана Чемакина и петербургского скульптора Веру Светлову из объединения Parazit.

Новый адрес Петербурга – галерея Jessica

Хорошо, а почему Jessica?

Джессика: У нас с Сергеем была такая шутка: мы на вернисажах представлялись Джессика и Джонни, чем сразу вызывали интерес, потому что это звучит несколько сексуализированно. И как-то привыкли! Для меня в имени Jessica есть сила и энергия.

Сергей: А на открытии новой галереи мы покажем мой кураторский проект: хочу, чтобы портрет Джессики нарисовали 15–20 талантливых художников. Будет не только живопись — и графика, и инсталляция, и скульптура. Не тщеславные картинки, а портреты харизматичной женщины, которая будет делать что-то стоящее, разрывное и нестандартное в сфере искусства. и через изображение конкретного человека мы увидим 15–20 уникальных стилей, а не выставку самолюбования.

Джессика: Может быть, для кого-то это звучит пóшло: открывается галерея Jessica, а там — только Джессика. А нам кажется, круто! Вот существуют рейтинги художников, а откуда они берутся, мы не очень понимаем, поэтому к любому рейтингу всегда много вопросов. Сергей выбрал лучших авторов на свой взгляд коллекционера, то есть это максимально субъективная выборка. Публике точно будет что обсудить. А пока что я позирую по шесть часов на каблуках — надо признаться, на самом деле, это тяжело: стоишь, рефлексируешь, всю жизнь свою за сеанс вспоминаешь. Несколько моих порт­ретов уже готовы и пока что хранятся в нашей квартире. Удивительно, но, видя их каждый день, я перестала воспринимать на них себя — остался только образ, объект, а не субъект. Интересный психологический момент.

А ню будете позировать?

Джессика: Мы недавно были в гостях у петербургского художника Петра Швецова. Оказывается, раньше он был профессиональным натурщиком. Его много рисовали и дарили ему работы, где он изображен голым: он их прекрасно у себя дома экспонирует. Так что почему бы и нет.

Но почему все-таки современное искусство? Собирать мирискусников точно безопаснее с точки зрения инвестиций.

Сергей: Мне нравится, что современное искусство абсолютно прозрачно. Кстати, этим оно и диктует открытость: какого черта ты, как Кощей Бессмертный, все копишь и никому не показываешь? Те, кто занимаются старыми мастерами, — люди совершенно другого склада. Никто не говорит, где и за сколько ему досталась та или иная картина. Существуют какие-то секретные каналы продаж, старые вдовы художников, мутные наследники, часто всплывают фальшаки. Сейчас после смерти вдовы авангардиста Элия Белютина гремит скандал с его коллекцией: то ли там реальные Да Винчи и Тициан, то ли подделки. Стоять с покерфейсом, когда внутри все клокочет, и говорить: «Да, интересный рисунок. А сколько стоит? А, 500 евро. Ладно. Просто, знаете, вот сегодня такое настроение покупать из жалости, но так, конечно, мне не очень-то нужно», — а на следующий день перепродать рисунок за 15 тысяч евро... Вот эти схемы — не моя энергия. В совриске все понятно. Ну кроме того, что когда приходишь на выставку Иванова, Петрова, Сидорова, то не знаешь, останутся они в истории искусства или нет? 99 %, что нет.

Часто тебе приходит мысль «и зачем я это купил?»

Сергей: Все бывает! Я же развиваюсь, вкус меняется. Но может быть и наоборот: через какое-то время доходит, что я купил что-то крутое. Тебе кого-то могут посоветовать, ты присматриваешься, но сопротивляешься информации. Не можешь взять, нужно еще дорасти. И вдруг — прорыв! Все, Ваня Чемакин — молодец. А что такое его «русское бедное»? Мусор и палки. Кто будет это покупать в классические интерьеры? Только три городских фрика. Поэтому ты тут же хочешь это великое искусство показать большему количеству людей. То есть наступает фаза «отдавать». Еще я заметил, что когда собираешь коллекцию со страстью, даже с маниакальностью, некоторые работы как черная дыра высасывают энергию, даже если лежат на складе. Они влияют.

Джессика: Раньше Сергей не экспонировал работы дома, а когда появилась я, то предложила попробовать жить с искусством. И сейчас у нас в квартире сменяется уже вторая развеска. Привезли работы одной художницы — и не то что не вставляет, вообще не живется с ней.

Кстати, а как вы познакомились?

Джессика: Вообще-то Сережа несколько раз уводил у меня работы. Я тоже собираю свою коллекцию. Мне как-то понравилась на выставке pop/off/art живопись Анны Афониной, но она была на брони: «В Петербурге есть потенциальный покупатель». Время шло, я не выдержала: «Кто такой? Как звать? Позвоните уже ему!» «Лимонов», — отвечают. Но позвонили, и Сергей бронь снял. Я подумала, наверное, какой-то старый дед. В другой раз сотрудница галереи сказала: «Лимонов это уже купил». Моя подруга удивилась: «Лимонов? Он разве не умер?» «Да это другой Лимонов купил, и уже не в первый раз!», — ответила я не без раздражения. А потом мы познакомились.

И вот теперь в Петербурге появилась новая power couple — коллекционер и галерист. Все только о вас и говорят, особенно обсуждают то, что ты, Сергей, покупаешь выставки целиком. Что это за принцип?

Сергей: Это правда. Когда покупаешь одну работу, то это либо шедевр, либо приятная игрушка в интерьер, что и нужно большинству. Инсталляция, единое высказывание — всегда нечто большее, чем просто развеска. В этой тотальности возникает совершенно другая синергия, мощный замысел, который хочется сохранить. А как его можно сохранить, не купив всю выставку? Это все равно что из 33 букв алфавита приобрести 6.

Джессика: У Ирины Кориной в галерее XL была очень крутая выставка «Таяние» под белоснежным шатром. Экспозиция состояла из нескольких деревянных шкафчиков, в которых были расположены керамические предметы. Это было потрясающе цельно, но к тому моменту, когда мы пришли, ее уже подразобрали по частям и Сережа не смог купить все целиком для фонда.

Сергей: Да, пусть лучше будет одно приобретение, но такое. Это был реальный шедевр года.

Случалось ли так, что зная вашу пассионарность, художники завышали цены, потому что вы все равно купите.

Сергей: Конечно. И это очень меня расстраивало. Поэтому я предпочитаю покупать через галереи — это более прозрачная схема. Кстати, галереи делают скидки. Самые внушительные — музеям, поскромнее — частным фондам и совсем скромные — постоянным коллекционерам. К художнику я обращусь в крайнем случае, чтобы даже не соблазнять лишний раз, ведь человек слаб. Я знаю много богатых людей, которые до сих пор приходят к художникам и пытаются в два раза дешевле вымутить сделку. Господа, ну вы, миллиардеры, подружитесь с галеристами, купите, наоборот, в два раза больше, поднимите рынок, — не надо экономить. Я за цивилизованный рынок. Галереи — не псевдопосредники. Это реальные игроки, которым очень тяжело даются деньги. Они проделывают огромную работу, которую мы не видим. Рискуют вкладывать деньги, энергию, время. Когда я стал системно коллекционировать, то понял, насколько галереи недооценены.

Джессика: Ни у меня, ни у Сережи не было галерейного опыта, мы только покупали. А сейчас, когда я занялась этим вопросом, оптика кардинально изменилась. Это постоянный нетворкинг, много ручного управления. Все художники нежные, к каждому нужен подход, не передавить, не пережать, но чтобы дедлайны соблюдались. Плюс расходы на выставки и ярмарки: тебе нужно хранить, экспонировать, упаковывать, пере­возить, страховать, архивировать. Плюс штат сотрудников. Труд галериста абсолютно стоит своих 30–50 процентов наценки.

Стоит ли вкладывать деньги в современное искусство?

Давайте поговорим про деньги! Может ли искусство быть инвестицией?

Сергей: Нет, искусство большинства ныне живущих художников не растет в цене.

То есть Birkin дорожает, а искусство не факт. Тут как бы напрашивается вывод.

Сергей: С одной стороны, да. Но двести Birkin ты не купишь, а двести предметов искусства вполне! И потом детям и внукам ты что будешь передавать? «Биркины»? И что они скажут? «Наша бабушка была шмотница»? «Сколько крокодилов она убила, эта Шапокляк?» А ведь могут сказать: «Нам в наследство досталась коллекция из 200 графических листов или 350 классных холстов».

Джессика: Никому не интересно читать про миллиардеров прошлого века. А про Щукина и Морозова — очень, хотя Щукин даже в двадцатку богатейших людей не входил, все тратил на искусство.

Сергей: Нынешних тоже никто не запомнит, несмотря на деньги, ум и предпринимательский талант. Это поняли американские финансисты, которые свои коллекции подарили музеям. Они заработали у себя на родине и перешли к меценатству. А в России все еще другая психология. Богачи с капиталом из 1990-х — не плохие люди, просто многое они получили бесплатно и нет желания отдать, только страх, что заберут, а значит, надо изо всех сил за свое состояние держаться. Мы все с бэкграундом коммунальных квартир, а значит, хотели наесться. А наесться часто невозможно до конца дней. Не было велосипеда в детстве? Если у тебя сейчас «бентли», у тебя все равно в детстве не было велосипеда.

Почему же ты решил делиться?

Сергей: Так вышло, что у меня всегда был запрос на культуру, я к 12 годам прочитал «Войну и мир» три раза, а в шестом классе — «Финансиста» Теодора Драйзера, где главный герой коллекционировал искусство. Тогда я понял, что тоже так хочу. Моя мама была библиотекарем, сама читала множество книг и мне подсовывала, а отец — художником-реалистом, но его работ я видел мало, потому что в ­1990-х нужно было работать, а не картины писать. Я в своей жизни всегда хотел чего-то странного, нестандартного. Например, инвестировал в рестораны, которые занимаются высокой кухней, хотя мог заработать намного больше на фастфуде — уважаемый, хороший бизнес, просто скучный. Сейчас занимаюсь венчурным инвестированием — такое же рискованное дело, как и современное искусство. И там, и там — самая высокая концентрация умных и интересных людей. Помню ­стартап с электросамокатами, которые считались маргинальным бизнесом: все воруют, никто ездить не будет, 9 месяцев зима. Я стал одним из первых инвесторов. И когда новые рынки становятся большими, все вдруг выстреливает — это, конечно, ощущение кайфа.

Ты бы передал что-то особенно ценное в музей?

Сергей: Нет, у меня к ним плохое отношение. Думаю, что наши музеи застряли в эпохе Александра III или Брежнева. Они не заинтересованы. А меня интересует популяризация. Мы надеемся, что интерес к современному искусству повысится, что будут выставки, пусть немногих, но реально актуальных, талантливых художников. Многие сотрудники музеев вообще не в курсе фамилий авторов, которые сейчас в топе. Пускай они поразбираются, походят по мастерским или вообще наймут новых людей. А пока я считаю, что с художником, который чрезмерно гордится тем, что его работы находятся в Русском музее или Третьяковке, что-то не то. Вся надежда — на частные инициативы.

Джессика: Да, если работы художника висят в кабаре «Шум», в этом больше правды и актуальности.

Самые дорогие работы в ваших коллекциях?

Сергей: Когда мы говорим о ценах, то начинаем играть в западный карго-культ. И главным становится не сюжет или качество работы, а фьючерсы, цены на зерно, нефть и платину. Классный художник часто не стоит больших денег. Сумма вообще ничего не определяет.

Джессика: Самая дорогая работа — та, с которой ты начал коллекцию. Та, за которую предложат в десять раз больше, а ты не продашь. Да, — еще и та, которую ты когда-то не купил, пожадничал, а теперь кусаешь локти.

Интервью: Ксения Гощицкая

Все статьи арт-дропа «Собака.ru» «Коллекционировать искусство» читайте здесь.