Художник шрифта Юрий Гордон о Лабиринте кириллицы — pop-up памятнике русской письменности перед Манежем

Ваш проект — про шрифтовую культуру?

Этот проект не связан сильно именно со шрифтовой культурой, может, чуть больше с типографической. Этот проект, придуманный Андреем Пуниным (прим. ред. художник, архитектор, куратор художественных проектов, руководитель студии ARKI—кинетическая архитектура) и Митей Харшаком (прим. ред. доцент и академический руководитель программы «Дизайн» НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге, издатель журнала «Проектор») , больше посвящен истории кириллицы, тому, что вообще такое кириллица, почему в ней 33 знака, почему мы говорим только об этой части кириллицы, то есть только о русском алфавите. Надо понимать, что кириллица — это не наше национальное достояние, а это письменность, которую используют в Украине, Беларуси, Сербии, Черногории, Болгарии, я уже не говорю о Монголии.

Кириллицы становится все меньше и меньше, в той же Сербии.

Да, ареал ее распространения с падением социалистического лагеря стал уже. Но это не значит, что она стала хуже. В советские времена был серьёзный застой в ее развитии, а сейчас во всех кириллических странах происходит расцвет именно типографики, шрифтового искусства, каллиграфии, леттеринга. Хорошего каллиграфа в СССР было найти очень сложно, а сейчас их сотни. Шрифтовых дизайнеров тоже порядка сотни, так как это довольно сложная дисциплина. Но если говорить обо мне, то я не совсем шрифтовой дизайнер, я — художник, работающий с текстом. Работа шрифтового дизайнера кончается на выпуске шрифтов на рынок. А моя работа начинается с того, что я придумываю шрифт, а заканчивается она… Например, в наше лабиринте основной текстовый шрифт – мой, так что я не только производитель, но и пользователь. Это совсем другое, чем классическая типографика. Такого понятия, как, так скажем, «вкус текста» -— термин, который я внедряю — нигде не преподают. Путём большого количества экспериментов над самим собой я понял, как это работает.

Что такое «вкус текста»?

Это когда шрифт воздействует на читателя определённым образом. То есть, если вы наберёте один и тот же текст разными шрифтами и прочтёте его, вы увидите, насколько по-разному он на вас действует.

Вроде, это очевидная мысль?

Очевидная мысль, но классическому типографу кажется, что шрифт должен быть нейтральным, чтобы потеряться при чтении. Но на самом деле, это не так. Книга может стать весёлой или грустной в зависимости от того, каким шрифтом она набрана. Она может оставить тоскливое впечатление или порадовать. Послевкусие от чтения очень сильное, и я это проверял на себе экспериментально, скажем, я читал Пруста, набранного 4-мя разными шрифтами.

Что произошло с восприятием шрифтов с наступлением цифровизации?

С тех пор, как читаю только с айфона, я перешёл на другие шрифты, потому что понял — в короткой экранной строке шрифт действует совершенно иначе, чем в книге. То, что мне нравилось в книге, начинает меня раздражать ужасно на айфоне. Это другой тип чтения, так что это важно. 

В 90-е появилась операционная система Windows и редактор Word со шрифтами по умолчанию, для многих именно шрифт times new roman стал олицетворением того, как выглядит кириллический шрифт. А как называется дефолтный шрифт сегодняшнего дня?

Для меня сейчас дефолтный шрифт – Сан-Франциско, шрифт который используется в iPhone. 

Мне кажется, изменение письменности и вида кириллицы — неочевидные процессы для людей, которые не связаны с дизайном. Какое послание широкой аудитории вы несете своим Лабиринтом?

Лабиринт рассказывает историю кириллицы по-новому. Мне кажется, что я выделяю те вещи, которые мало кем осмыслены, например, влияние шрифта на рост культуры. Или то, как частное предпринимательство и негосударственные инициативы ведут к культурному взлёту через такие вещи, как типографика.

Почему экспозицию о кириллице вы «закрутили» в лабиринт?

Это важно: лабиринт — место, где можно запутаться, и место, где невозможно одновременно получить всё сразу. Для того чтобы его понять, надо пройти 3 маршрута. Самый короткий маршрут называется «Глаголица», и он состоит буквально из одного маленького зала, в который входишь и выходишь — маршрут «обманка», как и сама глаголица: она началась и кончилась. Второй маршрут очень длинный, идет вдоль всей стены лабиринта и называется «Петровский». Это рассказ о том, как развивалась кириллица до петровской реформы и после неё. Там я почти не говорю о рукописной традиции, потому — она вынесена отдельно, но много говорю о петровской культуре в целом, о том, что важно в реформе Петра, а именно о секуляризации. 

Главное, что сделал Пётр – в 1708 году он отделил книгу от церкви, для печати светских изданий он ввел новый Гражданский шрифт. Этим шрифтом набирали гражданские книги, всё, что не священное — это и есть старт современной великой русской культуры. Этот современный шрифт привел к появлению Пушкина, Толстого и Достоевского. В момент петровской реформы произошло и трагическое для письменности событие, потому что раньше типографские наборные литеры соответствовали тому, что писали руками, как сейчас в латинице. То есть латинские буквы являются производными от письма, они зацеплены за рукописную матрицу. Пётр же ввёл не письмо, не алфавит, а типографский шрифт. А формы наборного типографского шрифта совсем другие, чем формы рукописные. Они другие по отношению к допетровской кириллице, к тому, что писали рукой — к скорописи.

Скоропись читать очень сложно современному человеку, сейчас это смогут сделать только историки. 

Зато она очень хорошо выражала национальные черты своей размашистостью, избытком элементов, невыработанными формами письма и так далее. Скорописи как раз и посвящен 3-ий маршрут нашего лабиринта, который показывает, как развивалось русское письмо вне петровской реформы. Там видно, как писал чиновник в середине XVIII века, насколько это непохоже на современное наше письмо, как писал Пётр I, как писал писарь Меньшикова. Там же зритель увидит, как писал запорожец в договоре Богдана Хмельницкого с царем Алексеем Михайловичем — это удивительная скоропись, непохожая на «московскую», зато похожая на европейский слитный курсив. То есть «дикие» запорожцы имели в своём составе людей с европейским гуманистическим образованием. Этот человек наверняка умел говорить по-польски и, скорее всего, на латыни, умел писать латинские письмена.

 В Московии этого не было. Экспансия западного курсива началась после петровских реформ, то есть через век после Петра, Пушкин писал уже европейским курсивом, слитным и практически таким же, каким мы пишем сейчас. Это разделение развития кириллицы на типографскую петровскую реформу и на эволюцию рукописную. «Маршрут скорописи» заканчивается «парадом» школьных прописей: от прописей 1800-х годов и до сверхсовременных. Мы видим преемственность и заимствование, и видим, насколько наш алфавит разделился пополам на печатную и рукописную формы. Классический пример – это буква «д»: есть «д» из печатного шрифта, «д» заглавная из рукописи и два строчных варианта. Четыре совершенно разных формы на одну букву, не имеющие никакого отношения друг ко другу. Это то, что людей латинской культуры выбивает напрочь – а у нас много букв так себя ведут. 

Получается, на первый взгляд, «мелочь», как изменение типографского шрифта или способа писать от руки может глобально повлиять на развитие культуры?

Смотрите, Пётр ввёл гражданский шрифт, а Екатерина ввела вольные типографии.Что такое «свободная печать»? Это Пушкин, Толстой, Достоевский, Гоголь. То есть великая русская литература состоит из петровской реформы и появления свободной прессы. Очень молодая культура – 100 лет всего ей было — вдруг достигла мировых высот словесности. В XVII веке в Европе были бестселлеры, а в России первым бестселлером была «Бедная Лиза», вышедшая тиражом 1000 экземпляров. Для европейского бестселлера, например, для «Робинзона Крузо», – это вообще «ни о чём». Тысяча экземпляров «Бедной Лизы» — первый русский бестселлер, а дальше дело пошло, и Пушкин уже зарабатывал литературным трудом, что было немыслимо в России XVIII века.

В Новгородской республике грамотным был каждый ребёнок, – потому что демократия требует равенства – так и в какой-то момент в России, с подъёмом типографической культуры, начала расти и общая культура, и словесность, и наука. То же самое произошло в момент перед революциями. То есть весь XIX век российская типографика в основном развивалась усилиями иностранцев, я имею в виду словолитное дело, создание шрифтов, а не издательское. Успехами русской типографики мы во многом обязаны западным людям, не говоря уже о том, что моду на популярные в XIX веке шрифты задали Бодони, Дидо. И к 1917 году русская типографика была, в общем-то, европейской, потому что все новинки мгновенно переводились и оказывались у нас. Например, несколько шапок газет «Известия» 1917 года были набраны самыми модными в тот момент шрифтами. Хотя, будучи большевистским изданием, газета должна быть набрана «народными».

Почему происходит взрыв интереса к каллиграфии, к леттерингу? Даже для меню ларька с шавермой заказывают меловой леттеринг.

Именно из-за того же, потому что произошёл типографический взрыв. Типографика, леттеринг и так далее, всё, что связано с буквами, сейчас в центре внимания. Количество специалистов выросло в 20 раз по сравнению с временами СССР. На нижнем уровне стало больше людей, которые умеют это делать, стало больше специалистов, которые могут спроектировать шрифт. В сравнении с 90-ми сейчас совершенно другой уровень, по крайней мере, в Москве и в Питере. 

Расскажите о своих впечатлениях от паблик-арта с буквами, объектах, которые сейчас по всему городу. Они связаны с современной шрифтовой культурой?

Культура коммуникации через буквы гораздо шире, чем шрифт. То, что делали сейчас ребята — это, разумеется, уличное искусство, любым способом реализованное. Вот Митя Харшак сделал 2 буквы «Х», а Андрей Пунин сделал зеркальную букву, как бы исчезающую, и ещё из неё звучит звук «ы»… Чудесно! Я сделал букву-компас, который можно наводить по азимуту на разные точки. Проект не надо связывать с типографикой, его скорее надо связывать с визуальной коммуникацией и, отчасти, вербальной коммуникацией. Вот буква «ять», которую я видел, прилегла, видимо, подстреленная коммунистами, но, с другой стороны, её не коммунисты убрали из алфавита, её ещё при царском режиме пытались убрать, просто коммунисты сделали это последовательно.  Я же для себя выбрал букву «ю» — это еще и моя подпись, поэтому я её и сделал.

У вас же уже была история с проектом памятника в Петербурге?

Был конкурс на памятник Бродскому, и я без единого эскиза прошёл во 2-ой тур. Я предложил идею, которая очень понравилась комиссии, и мне очень жаль, что её не реализовали. Бродский похоронен в Венеции, а Петербург считает себя Северной Венецией и очень любит коллекционировать львов. Вот я и предложил перевезти в Петербург какого-нибудь настоящего венецианского льва и сделать его памятником Бродскому. Ведь для Бродского идеальное состояние – это кот. Он сам говорил: «Я кот. Я кот, съевший рыбу». Что может быть более похожим на современного Бродского, чем небесный кот с крыльями и с книжкой? Венецианский лев то есть. Я считаю, что это идеальный памятник Бродскому. Но он не прошёл в следующий тур, к сожалению, потому что он был слишком простой (смеётся). Но на самом деле, его просто не поняли, не посоветовались с венецианцами. Они бы быстро договорились и из этого получился бы великолепный перформанс. Ещё одна важная штука: венецианцы ведь ставили своих львов во всех местах, которые они захватывали, а Петербург называется Северной Венецией. Вот поставили сюда венецианского льва – всё! – подписываем «Северная Венеция»! Я надеюсь, что кто-нибудь еще оценит эту идею. 

Проект «33 знака»
до 14 октября

Авторы идеи — Андрей Пунин, Митя Харшак, Юрий Гордон
Куратор — Митя Харшак
Архитектор — Андрей Пунин
Продюсер — Дмитрий Крылов
Руководитель проекта «Музейная линия» ЦВЗ «Манеж» — Анна Ялова

Художники-участники проекта «Тридцать Три Знака»: Боремир Бахарев, Петр Белый, Андрей Воронов, Юрий Гордон, Марина Колдобская, Покрас Лампас, Андрей Люблинский, Андрей Пунин, Виталий Пушницкий, Никита Сазонов, Екатерина Филипенко, Александр Флоренский, Митя Харшак, Александр Шишкин-Хокусай, Юрий Штапаков.