Как давние друзья Александр Семенов, Даниил Веретенников и Гавриил Малышев сделали абсолютным хитом архитектуру 1990-2000-х в России

Александр — дизайнер мебели, Даниил — архитектор- градостроитель, Гавриил — урбанист. Как вас связал капром?

Веретенников: Мы — давние друзья. Учились в одной художественной школе в Приморском районе. В 2016–2019 годах в аспирантуре я писал диссертацию о практике российских архитектурных конкурсов девяностых-нулевых в России. Чтобы рассказывать об этом периоде, нужно было его как-то обозначить. Идейное сходство с романтизмом XIX века и молодой, немного дикий капитализм стали опорой для термина «капиталистический романтизм».

Малышев: В 2018 году нас объединил интерес к постсоветской архитектуре, которую часто презирают в профессиональной среде. Уже в первый месяц существования медиапроекта мы стали работать над путеводителем по капрому Петербурга.

Как научное сообщество отнеслось к новому термину?

Семенов: По-разному, как и ко всему новому. Капромантье, автор здания «Макдоналдса» на Васильевском, Владимир Жуков сначала возмутился. Он ошибся на одну букву и подумал, что мы говорим не «капром», а «копром», как бы называя архитектуру кучей. Естественно, ничего такого не имели в виду, но потом даже как-то начали дерзновенно использовать игру слов.

Как определить капром? В чем отличие ранних построек от поздних?

Семенов: Главное — игра. На вопрос «А зачем?» архитектура капрома отвечает: «А почему бы и нет?» Страсть к изгибам, короны, ротонды, шпили, купола, зеркальное стекло, полированный гранит, эффект 3D Max, сочетание несочетаемого на первый взгляд — все это характерно для постсоветской архитектуры.

Малышев: Если вы смотрите на здание и возникает вопрос «Что хотел сказать автор?» — это капром. Ранний капром 1990-х — более робкий, контекстуальный, историчный, как минимум в силу экономических причин. В сытых нулевых — большие амбиции и громкий архитектурный голос: обилие стекла, бетона и декора.

Какие здания стали символами эпохи свободы творчества?

Малышев: Бизнес-центр Renaissance Hall архитектора Жукова на Владимирской. Его символизм как минимум в том, что представить подобный проект, строящийся сегодня в центре Петербурга, невозможно. Яркий, вызывающий, раздавивший дореволюционное здание и одновременно спасший соседний дом Дельвига от сноса. В то же время он вступает в равный диалог с колокольней собора Владимирской иконы Божией Матери напротив. Не прячется за исторические постройки, а громко манифестирует свою свободу.

Семенов: Я бы еще отметил здание «Макдоналдса» на Васильевском. Архитектор Жуков постмодернистски переосмыслил классику и вписал проект в контекст исторической застройки с отсылками к Андреевскому собору на 6-й линии В. О. и Палладианской базилике в Виченце.

Назовите петербургских мэтров капрома.

Семенов: Владимир Жуков, Святослав Гайкович и Олег Питанин — страстный поклонник скульптур и игры с религиозными сюжетами.

Говорят, здания девяностых-нулевых ужасно построены. Контраргументы?

Малышев: Многие строительные технологии использовали тогда впервые: вентфасад, алюкобонд, зеркальные стеклопакеты для сплошного остекления, 3D Max для проектирования. Компьютерное моделирование позволяло создавать причудливые формы. В годы капрома были популярны округлые формы со сплошным остеклением — цилиндры, линзы, конусы. Гнутое бесшовное стекло тогда на рынке было не достать. На практике все решали «многогранниками» из стеклопакетов, поэтому готовое здание сильно отличалось от проекта. Вместо плавных линий и иллюзий бесшовности — «граненые стаканы». ЖК «Аврора» — характерный тому пример. Тогда архитекторы должны были набить шишки.

Семенов: Качество капромантичных зданий особо не отличается от советских — раньше в журналах неоднократно ругали как типовые, так и уникальные дома. К тому же у нас есть примеры технически хороших проектов — Renaissance Hall на Владимирской за почти два десятилетия назло многим не развалился.

Капром часто называют «уродливой архитектурой». Откуда это пошло?

Малышев: Клише «уродливый» пришло к нам из столицы, где персональные вкусы Лужкова определяли облик построек. С помощью штампа московские критики Ревзин, Малинин и архитекторы Скуратов и Бавыкин противостояли диктату, искореняли гегемонию лужковского вкуса. В итоге получилось, что они боролись не за устранение гегемонии как таковой, а за установление собственной, «ревзинской». В первую очередь они стремились показать, что есть некая объективная красота, носителями которой, они, разумеется, являются. Следовательно, власть в городе (по крайней мере архитектурная) должна принадлежать им. С появлением КБ «Стрелка» «ревзинский» вкус стал доминирующим и преподносится как истина в последней инстанции по всей стране. А все, что ему не соответствует, — уродливо. Разнообразие архитектурных форм, свобода эксперимента — все блага канули в лету. Обществу навязали вкусовые предпочтения столичной элиты, что способствовало укреплению вертикали власти во главе с Москвой. Жители регионов обрели комплекс неполноценности из-за критики таких экспертов, не учитывающих контекст места: наследие, климат, политики в регионах, финансовые возможности.

Многим сложно воспринимать постсоветскую архитектуру. Как ее полюбить?

Семенов: В 2009 году я плевался на капром. Казалось, такие здания не имели права на существование. Даже в Академию Штиглица пошел учиться, чтобы избавить мир от безвкусицы. Изучив историю архитектуры, понял: капром укладывается в мировой постмодернизм и является важным феноменом для России. Таким символом свободы творчества и демократии.

Веретенников: «Снесите это немедленно» — когнитивное искажение. Многие до сих пор считают хороший вкус достоинством, но объективно его не существует. Люди, не обремененные классическим художественным образованием, считают такие постройки яркими и необычными. Архитектура должна быть понятна всем, а не только профессионалам — это часть философии постмодернизма.

Малышев: Если наш эстетический вкус лучший — это тревожный сигнал. Архитектурная терпимость — неотъемлемая часть толерантности. Почему-то разделение по умственным и прочим способностям мы порицаем, а хороший вкус как объективную оценку сохраняем. С последним важно бороться, а любить капром или нет — дело каждого.

Сносить нельзя оставить. Где ставим запятую для капрома?

Веретенников: Ужасных построек в капроме нет, есть малоинтересные. Самые яркие выражают ценность эпохи девяностых-нулевых — демократию. Да, здания иногда выглядят дикими и мозолят глаза любителям старины, но это — самовыражение архитекторов в городском пространстве, чего не было в СССР. Два десятилетия безудержного веселья, свободы творчества, небывалого разнообразия форм и декора — как рука поднимется снести?

«Клизма романтизма. Путеводитель по постсоветской архитектуре» — это пять длинных капромантичных маршрутов по Васильевскому и Безымянному островам, Выборгской и Петроградской сторонам, Центральному и Южному районам. Что не вошло в книгу?

Веретенников: Не вошли маршруты Гавриила по северу города (Пионерская, Коломяги, Озерки), у Саши — по востоку (Новочеркасская, Политехническая). Если путеводитель станет хитом, сделаем продолжение. К концу года выпустим книгу о российском постсоветском наследии: от Москвы до Казани.

Еще мы бы с удовольствием прочли книгу о капромантичных интерьерах!

Семенов: Постсоветское внутреннее убранство сегодня — вымирающий вид. В Риге был крутейший интерьер в пельменной XL Pelmeņi. В центре зала дизайнер предусмотрел колонну, напоминающую эрегированный пенис (правда, некоторые уверены, что это красный тюльпан). В 2020 году заведение закрыли, а оборудование демонтировали. Один из любимых уцелевших петербургских интерьеров — розовое вымя станции метро «Горьковская». По задумке архитектора Супоницкого, свод вестибюля должен изображать кратеры Марса или Луны. Совершенно безумная вещь!

Что стало символом заката эпохи капрома в Петербурге?

Малышев: ТРЦ «Галерея». Проект архитектора Григорьева должен был изобиловать стеклом. Под давлением градозащитников и властей концепцию упростили. Соответствовать некоему петербургскому стилю вновь стало обязательно. Смелость и эксперименты начали приравнивать к градостроительным ошибкам.

Российская архитектура 2010-х и 2020-х — какая она?

Семенов: На смену капрому пришел метамодернизм, или тотальный неомодернизм: математически выверенные коробки, отсутствие заигрываний с формой, утилитарность. То, что мы видим сегодня на Парнасе, в Девяткино.

Малышев: Рынок монополизировали строительные компании вроде ПИК, Setl City, ЛСР и архитекторы Ревзин, Чобан, Скуратов, Герасимов. Думаю, хорошим примером перехода к новой эпохе стал ЖК «Я — романтик» на Васильевском. Эстетически нормативная архитектура, благоустройство в духе КБ «Стрелка». Мегапроект, где нет места для индивидуальности и экспериментов. Все заточено на получение прибыли. Сравните с капромом, и поймете, кто тут романтик на самом деле.

Текст: Мария Агафонова

Фото: Ира Коломина, Виктор Юльев

Стиль: Олег Ульянов

Визаж: Полина Панченко

Свет: Даниил Тарасов / Skypoint

«Собака.ru»

благодарит за поддержку партнеров премии 

«ТОП50. Самые знаменитые люди Петербурга» — 2023:

Ювелирную компанию ALROSA Diamonds

Премиального петербургского девелопера Группу RBI

Компанию LADOGA

Официального дилера премиальных автомобилей EXEED Центр РОЛЬФ Витебский