«Доброго времени суток» и «я вас услышал»: почему канцеляриты — это нормально

В 1962 году в книге «Живой как жизнь» Корней Чуковский придумал термин «канцелярит», впрочем, не дав ему научного определения. Очевидно, писатель подразумевал под этим проникновение в живую речь, художественную литературу и публицистику слов и сочетаний, характерных для официально-делового стиля.

Через 10 лет в книге «Слово живое и мертвое» Нора Галь пошла по пути бичевания «канцелярита» (все так же научно неопределенного) намного дальше; у нее встречается, например, такой пассаж: «Это — самая распространенная, самая злокачественная болезнь нашей речи. Много лет назад один из самых образованных и разносторонних людей нашего века, редкостный знаток русского языка и чудодей слова Корней Иванович Чуковский заклеймил ее точным, убийственным названием. Статья его так и называлась "Канцелярит" и прозвучала она поистине как SOS. Не решаюсь сказать, что то был глас вопиющего в пустыне: к счастью, есть рыцари, которые, не щадя сил, сражаются за честь Слова. Но, увы, надо смотреть правде в глаза: канцелярит не сдается, он наступает, ширится. Это окаянный и зловредный недуг нашей речи. Сущий рак: разрастаются чужеродные, губительные клетки — постылые штампы, которые не несут ни мысли, ни чувства, ни на грош информации, а лишь забивают и угнетают живое, полезное ядро».

Мы оставляем читателям право судить, насколько стиль процитированного отрывка живее любой, пусть даже самой тяжелой формы «канцелярита» (особенно «чудодей слова», «заклеймил убийственным названием», «глас вопиющего в пустыне», «не щадя сил»). Суть в том, что по прошествии еще почти полувека неуловимый окаянный зверь продолжает тревожить воображение пишущей и читающей публики. В ставшей бестселлером книге Максима Ильяхова и Людмилы Сарычевой «Пиши, сокращай: Как создавать сильный текст» лейтмотивом проходит требование «отжать из текста всю воду» — за этой бездарно-беспомощной формулировкой скрывается все та же потребность в избавлении от «канцелярита».

Да кто же ты в самом деле, черт тебя подери? Почему ты мучаешь нас?

Насколько можно понять из хаотических подборок разнородных примеров Чуковского, Галь и десятков позднейших практических руководств (например, под раздачу попадали казенные слова (?), отглагольные существительные, нанизывание падежей, расщепление сказуемого, иноязычная лексика и аббревиатуры — тот еще винегрет), «канцелярит» — это, главным образом, речевые штампы, то есть устойчивые словосочетания, которые «осоз­на­ют­ся но­си­те­ля­ми дан­но­го язы­ка как ус­той­чи­вый, "го­то­вый к упот­реб­лению" и по­то­му наи­бо­лее "удоб­ный" знак для вы­ра­же­ния оп­ре­де­лен­но­го язы­ко­во­го со­дер­жа­ния» (Т. Г. Винокур). Что же в них такого ужасного?

Да, строго говоря, ничего. Вся эта истерика, устроенная Чуковским и его последователями, не стоит, с нашей точки зрения, выеденного яйца, а все прошлые и нынешние канцеляритоборцы выглядят просто смехотворно. Более того, сражаясь, как обезумевший Дон Кихот, с речевыми штампами, они сражаются с самой сутью языка.

Дело в том, что каждый из нас, носителей того или иного естественного языка, хранит в памяти множество широкоупотребительных словосочетаний (коллокаций), готовых фраз (идиом), а также структурных моделей употребления тех или иных речевых единиц (грамматических конструкций). Наша коммуникация в значительной степени складывается из заранее заготовленных сборных кусков — это менее эффективно с точки зрения использования памяти, но гораздо более эффективно с точки зрения обработки информации. Главное затруднение для любого человека, начинающего говорить на неродном языке, заключается как раз в том, что в его речевом инвентаре пока недостаточно штампов, а мозг не справляется с тем, чтобы создавать нужные структуры с чистого листа.  

Такое положение вещей подтверждается современными научными данными в области онтолингвистики. Одной из самых ярких особенностей ранних детских многословных конструкций является то, что они представляют собой сочетания постоянного элемента и открытого слота, который в разных контекстах может заполняться разными лексемами (например: «еще яблоко», «еще играть», «еще наверх», «еще мама», «еще биби» и т. п.).

Принципиально сходную, хотя и, разумеется, гораздо более сложную картину мы обнаруживаем в речи взрослых носителей языка. «Почему бы тебе не...», «Ты не возражаешь, если...», «Я как раз собирался...», «Не затруднит ли вас...», «Он не в том положении, чтобы...», «Это именно то, что...», «Не могу не....», «Что ты думаешь насчет....» — все эти и многие сотни других заготовок являются, по определению, речевыми штампами, хотя, конечно, никакой рыцарь, сражающийся за честь Слова, никогда не признает их метастазами «канцелярита».

В чем же разница между ними и каким-нибудь трижды заклейменным «Он принял активное участие в...»?

Не знаем.