Как изменился наш язык за 10 лет и что это говорит о нас? Объясняет филолог Светлана Друговейко-Должанская

Про слово 2019 года – «протест»

Конкурс «Слово года» существует в России уже 13 лет, в этом году члены экспертного совета выбрали «протест». Я поставила это слово на одно из первых мест. В ушедшем году список слов во всех номинациях преимущественно состоял из тех, что отражают политическую ситуацию, противостояние молодых людей и власти. Говоря о «слове года» в России нужно иметь в виду, что в мире таких конкурсов довольно много. У нас выбор происходит на основе личных предпочтений. Например, в прошлом году на первое место вышло слово «реновация», потому что среди членов жюри очень много москвичей – а мне из Петербурга оно важным не казалось. Конечно, было бы лучше, если бы фаворит выбирался на основе статистических данных, как это, например, делает команда оксфордского словаря. Но этот лексикографический источник составляют десятки людей, а у нас над большим толковым словарем русского языка трудится три с половиной человека – без шуток, поскольку один работает на полставки. То, что они делают, – колоссальный подвиг, но еще и статистику собирать они не в силах. Наш выбор можно и нужно оценивать критически: нас мало, у нас разный опыт, разные источники информации. Я в этом году предлагала слово «абьюз», а в прошлом – «токсичный». Мне казалось, что они лучше всего отражают процессы, которые происходят в обществе. Слово «протест», мне кажется, заняло первое место заслуженно, потому что вся жизнь страны в минувшем году была окрашена этими социально важными событиями.

Развитие в русском языке черт аналитизма

Наш язык – синтетического строя, то есть у нас изменяются формы слов. Поэтому есть падежи, спряжения глаголов, а в языках аналитического строя грамматические смыслы выражаются порядком слов, добавлением каких-то показателей. В русском языке черты аналитизма нарастают: это связано и с кальками с английского, и с влиянием интернета. Например, мы с легкостью прочитываем на этикетке «йогурт со вкусом вишня».

Или, например, есть реклама мероприятия, которое проходит «на Роза Хутор». Топонимы склоняют все меньше и меньше – вспомним хотя бы бурные обсуждения того, нужно ли склонять Купчино и Колпино. Строгая норма требует склонять, но носителю языка это неудобно, он хочет видеть начальную форму слова, так понятнее (я живу в Пушкине: в городе Пушкин или в городе Пушкино?). Поэтому подавляющее большинство носителей языка предпочитает такие топонимы не склонять, а высокая норма становится элитарной.

Сюда же – отказ от склонения числительных. Сейчас сложно найти человека, который с легкостью скажет «пароход с шестью тысячами восьмьюдесятью четырьмя пассажирами». Более того, такие числительные заменяются в разговорной речи на формы вроде «год двадцать двадцать». Когда есть сложности, носители языка стараются их избегать.

Конечно, развитие черт аналитизма в русском языке – процесс многовековой. Когда-то эта же тенденция привела к тому, что у нас сократилось количество падежей – звательный исчез. Стало меньше чисел: раньше были не только единственное и множественное, но и двойственное. Было больше классов глаголов, больше времен.

Появление слов-сокращений с суффиксом -ка

От словосочетаний при помощи суффикса -ка образуется одно слово, которое сначала имеет разговорный характер, а потом становится литературным. Например, слово «открытка» совершенно не воспринимается как разговорное, потому что мы уже забыли, что когда-то эти почтовые карточки назывались «открытое письмо». «Хрущевка» тоже кажется нам привычной. В последние годы количество таких слов стремительно растет: молочка, кошачка, алкашка ( в значении «алкогольная продукция»), прикасска (товары, которые в магазине лежат при кассе). Таких слов много, потому что они проще, живее. Они появлялись и раньше, но в XXI веке этот процесс стал бурным.

Заимствования

Заимствований становится настолько много, что даже я, человек старшего поколения, с легкостью употребляю слова вроде «лайфхак». Оно известно практически всем и звучит гораздо более точно, чем «полезный совет». Количество заимствований в речи особенно заметно, если читать группы в Facebook – мне это интересно. Недавно я вступила в группу «СТОП: нарцисс, психопат, абьюз, социопат», в которой общаются женщины с травмирующим опытом отношений. Они его описывают, просят советов и употребляют слова «абьюз», «харасмент», «газлайтинг» или термины типа «методика серого камня», мне совершенно незнакомые. Но для людей определенной социальной группы эти слова стали привычными, они за ними уже не видят строго терминологического содержания. Эти слова пришли к нам вместе с развитием феминизма и осмыслением проблем домашнего насилия. С ним же появились феминитивы – и хотя мне они кажутся ненужными, я готова уважать позицию женщин, которые хотят, чтобы их называли авторками, режиссерками и т. п. Я, например, представляясь Светой, Светланой или Светланой Викторовной, тем самым обозначаю комфортный мне способ именования.

Заимствования в любом языке появляются, когда носителям не хватает слов для описания чего-то – потому что ранее этот феномен не существовал или не был осмыслен. Заимствования можно считать прижившимся в языке, если они становятся широко распространенными и понятными и начинают образовывать однокоренные слова по существующим в русском языке словообразовательным моделям. Со словом «хайп» это произошло мгновенно (хайповый, хайпануть, хайпожор и т. п.), так же как и с «абьюз» – «абьюзить», «абьюзивный». Эти слова нужны носителям, и поэтому останутся в языке.

Очень долго слова такого типа не склонялись, писались латиницей и, конечно, не образовывали новых форм. В интервью моей коллеги Ирины Левонтиной есть замечательный пример: в каких-то мемуарах было сказано, что государь император подарил поэту Жуковскому в знак расположения ноутбук. Это английское слово означало небольшую тетрадку для записей, но вскоре было окончательно вытеснено французским «блокнотом», а теперь вернулось в другом значении.  

Канцеляриты проникают в живую речь

Термин «канцелярит» был придуман Корнеем Чуковским по аналогии с названиями болезней (бронхит, колит). Чуковский считал канцелярит болезнью языка. В конце XX века заражение живого языка канцеляризмами происходило очень активно, в начале XXI этот процесс, как мне кажется, приостановился, а теперь вновь активизировался. Конечно, канцелярский язык в официально-деловой среде нормален и естественен. Мой приятель Валерий Шубинский недавно написал в фейсбуке о том, что увидел в бассейне такое объявление: «Запрещено купаться лицам, не владеющим навыками плавания». В бытовой речи такая формулировка кажется диковатой, но на объявлении наш взгляд может и не задержаться. Но, увы, канцелярит приникает и в разговорную речь. Чуковский язвительно замечал: не может, мол, жена предложить мужу пойти в магазин, чтобы «приобрести кастрюли». Но сегодня выражение «я приобрела то-то и то-то» можно услышать нередко.  

Это связано со смешением стилей: большинство носителей языка сегодня не понимает специфику разных языковых ситуаций. Конца этому пока не видно. Если глава государства с официальной трибуны говорит, что нужно кого-то «мочить в сортире» или «ваше место у параши», то, значит, и всем остальным людям это тоже позволено. Ведь право на публичное высказывание приобрели абсолютно все: хоть в интервью, хоть в социальных сетях. Люди, у которых нет серьезного лингвистического опыта, стали слышны, их тексты стали видны, и тут-то все в доме Облонских и смешалось.

О главном бестселлере о языке последнего времени «Пиши, сокращай»

Мы со студентами разбираем эту книгу с презрительно оттопыренной губой. Хотя все базовые навыки, которые пытается привить пишущим Ильяхов и его соавтор, совершенно правильны. Но в книге он никак не учитывает контекст, стилистическую ситуацию, в которой предлагается одно высказывание заменить другим. Поэтому часто то, что в книге фигурирует как «плохо», может оказаться лучше, уместнее, чем то, что он помечает как «хорошо». Но для многих людей, у которых нет филологического образования, эти сведения могут оказаться важными. Но пользоваться ими нужно более тонко, чем в книге это преподносится.

Популярность «Пиши, сокращай» связана с тем, что в последнее десятилетие появилось огромное количество людей, которые хотят научиться писать. Около десяти лет назад мой магистрант пришел ко мне с идеей – он хотел написать книгу о том, как писать книги. Тогда у нас подобные издания были только переводными, мысль была своевременной. К сожалению, он свою работу не закончил, но сейчас подобных пособий на русском языке написано множество, как и открыто множество курсов по писательскому мастерству. И у нас в СПбГУ в следующем году откроется магистратура Creative Writing.

Люди отстаивают свое право говорить и писать не так, как правильно, а так, как они хотят

Я раньше часто говорила, что в нашем обществе сильно отношение к грамотности, как к чему-то священному. Недаром какой холивар на интернет-странице ни открой, там обязательно появится реплика «сначала научись писать по-русски, а потом уже вступай в спор». Но в последнее время, как мне кажется, идет обратный процесс. Люди перестают стесняться орфографических и пунктуационных ошибок. Безусловно, всегда были две тенденции оценки языка: пуристическая (говорить можно только так, как написано в справочнике) и волюнтаристская (язык меняется, к этим изменениям нужно относиться с уважением). Филолог понимает, что тут важно дозировать одно и другое, но значительная часть общества раньше всегда считала, что правильно так, как узаконено словарями и справочниками.

В конце нулевых были государственные попытки язык регулировать: вышел знаменитый указ «О словарях и справочниках, содержащих нормы русского языка как государственного» (2009), был создан закон «О русском языке как государственном языке РФ» (2005). После этого проявилось новое отношение к языку большого количества носителей: «Вот вы, лингвисты, нам диктуете, что можно о кофе говорить в среднем роде, а мы не будем. Сколько бы вы ни писали, что «вклЮчит» уже норма, мы так произносить не хотим». Ближе к концу 2010-х эта позиция развилась еще сильнее: «Будьте любезны, специалисты, учитывать то, как мы хотим говорить». Есть яркий пример: в 2016 году на change.org появилось несколько петиций, авторы которых требовали законодательно закрепить несклонение топонимов: тех же Купчино, Колпино, Лахденпохья, Сортавала и Сковородино. Создатели обращений упоминали, что знают о норме, но они уверены: «Если никто не склоняет, то эти замшелые нормы не нужны, и нужно внести в словари ту форму, которая нам удобна». Авторитет филолога-лингвиста явно снизился.

Словари, которые диктуют, как говорить, всегда отставали от живого языка. Но сегодня это отставание сократилось: большой орфоэпический словарь русского языка включил уже очень много нового с пометкой «старшая» или «младшая норма». Конечно, лингвисты не сдадут своих позиций, сколь бы ни росло количество людей, которые говорят «звОнишь». Но то, что этот глас народа стал громким и буквально вопиет, сегодня очевидно. Но это происходит не только в языке, но и в целом в общественной жизни.