Стас Барецкий

Общительный громила живет с мамой в Ломоносове, работает охранником на рынке и пишет стихи. Записал диск с музыкантами из «Елочных игрушек». Потом были две песни со Шнуром в новом альбоме «Ленинграда». Кажется, жизнь должна повернуться на сто восемьдесят градусов. Но Барецкий – не тот случай.

– Когда первую песню написали?

– Наверное, года три назад. В стиле шансон. Вообще не собирался никогда песни писать. А тут разговаривали как-то со звукорежиссером знакомым, Колей. Я стихи пописываю с четырнадцати лет, но никогда никому не показывал. Он говорит: «Давай попробуем записать». – «А кто петь будет?» – «Да сам споешь». Я к микрофону подошел, выдал что-то... За вечер записали две песни. А у Коли на радио «Шансон» были подвязки. И бац, слушаю я как-то радио «Шансон», а там моя песня. Я просто офонарел. Сразу давай обзванивать всех. Звоню Коле, а Коля уже сам не рад. В итоге я записал диск, назвал «Цензура». Дал его послушать Артему Копылову из продюсерской компании «Капкан». А потом меня уже не остановить было. Я все свои старые произведения подбил, новые пошли. Второй альбом записал с клавишником Андрюхой Ерофеевым, легендарным музыкантом. Андрюха однажды сказал: «С тобой “Елочные игрушки” познакомиться мечтают, но боятся подойти». Я набрал номер, встретились. Они сделали пару тем, я ими проникся. Записали вместе альбом «Электронщина», который на «Шнурке» вышел.

– Расскажите, как вы со Шнуровым подружились.

– Мне сказали: «Слушай, Шнуров про тебя везде рассказывает, говорит: обалденные тексты». Мы с ним как познакомились, три дня подряд пили. И потом я издал альбом на «Мегалайнере» – это лейбл, как-то связанный со «Шнурком», не знаю, как именно. Я особо не вникаю в это и не хочу. Шоу-бизнес... Я работаю охранником – на жизнь хватает.

– А до этого чем занимались?

– После школы пошел в ПТУ. Потом на кладбище работал два года, заработал денег, открыл свой кабак. Но он закрылся: я с новыми арендодателями общего языка не нашел. Потом у меня магазинчик был. А сейчас работаю охранником на рынке и коммерцией заниматься не хочу. Чтобы ею заниматься, надо хорошую кубышку под матрасом иметь, а у меня ее нет. Сейчас зарплата маленькая, но ведь и семьи нет: я с мамой живу.

– Вам все эти концерты, ток-шоу, куда вас зовут, нравятся?

– Да, нравятся. Недавно из «Принципа домино» позвонили, говорят: «Хотим вас пригласить в передачу про страхи. Вы, – говорят, – никого не боитесь, наверное». Я говорю: «Наверное». (Смеется.) Потом еще смешно спросили: «А как у вас с женщинами?» Я говорю: «Когда как». – «Вас, наверное, женщины боятся?» Почему боятся? Я не стал спорить. Только что в Москву ездили, в клуб «Жесть» на Лубянке. Мы вышли последние, и оказывается, весь этот солидный народ на нас пришел. Но я тебя уверяю, все это не самоцель. У меня нет амбиций. Вообще, все перегорело внутри. Ничего не хочется.

– Я думал, вы на подъеме сейчас.

– Ты так думал? А я, значит, тебя разочаровал? (Смеется.) Нет подъема никакого. Хотя интересная вещь произошла... Знаешь, я пишу простые тексты, но стараюсь в рифму попадать. И образованной молодежи стало интересно. Не знаю, может, всех достал символизм? Может, люди конкретики захотели? А зачем людей разочаровывать? Концерт так концерт. Я на самом деле много повидал. Живу в пригороде, у нас одно кладбище на весь город, идешь – а там одни молодые. Как тут не сломаться? Я не сломался, потому что в принципе с юмором ко всему подхожу.

– Музыку какую слушаете?

– Тяжелую. Раньше шансон любил, но он теперь неинтересный стал. Слушаю старенькое: AC/DC, Cannibal Corpse, Slayer... Родственники мою музыку не очень любят. Я пришел как-то на день рождения, они говорят: «Ну поставь, что ты там поешь». Я поставил. А по телевизору концерт какой-то шел, и кто-то говорит: «Ой, включите погромче, Коля Басков поет». Ну что им объяснять? Вообще, я не думаю про альбомы, я пишу стихи. Мне интересна какая-то тема – я ее, раз, на бумагу. Чтобы у меня сейчас что-то изменилось – лучше или больше стал писать, такого нет. Как все было, так и есть. Мне «Игрушки» говорят: много мата. Я отвечаю, что варюсь в среде, где общаются таким языком. Почему я должен меняться в песнях?

– Как вас можно вывести из себя?

– Ну, ударь меня по голове, тогда, может, выведешь. (Смеется.) А словами-то вряд ли. Хотя был инцидент, когда в Red Club выступали. Выхожу на сцену, и какой-то курсант орет: «Толстый, давай!» А я тогда выпил немного и говорю ему: «За толстого ответишь». Думал, успокоится, а он еще больше: «Толстый, давай!» Я спел, а потом подхожу к нему и бац подзатыльник. Он сразу сник, слезы в глазах появились. Я думаю: «Что же я сделал? Показал себя быдлом каким-то». Потом у Гудка спросил, а он мне: «Молодец, что ответил». С другим приятелем поговорил: «Нехорошо ты сделал. Зачем ударил?» Двоякое отношение получается. Но когда на сцену выходит артист, надо же уважение иметь?

– Надо.

– Ну еще ты меня толстым назовешь, мы с тобой общаемся – я тебя прощу. Но какой-то пень левый...