Как я стал человеком. Женя Любич

 ЖЕНЯ ЛЮБИЧ

_{Певица, исполняющая свои песни на трех языках, еще
в детстве призналась себе, что по-настоящему ее увлекает
только музыка. Родители поддержали ее на этом пути.}

Родители дали мне возможность развиваться так, как мне этого хотелось. Все началось с фортепиано. Инструмент в доме был всегда, играла мама и друзья семьи, и лет в семь я тоже захотела попробовать. Меня отвели к педагогу, но отношения не сложились: я засыпала, глядя в ноты. Преподаватель разными методами, порой довольно жесткими, пыталась меня разбудить. Мне это не нравилось, и как меня ни уговаривали, я отошла от этих уроков.

Еще я очень любила танцевать. Как-то, когда мне было лет девять, у нас в гостях был Борис Эйфман со своим французским импресарио Лили Сарфати. Ничуть не смущаясь, я решила станцевать им что-то под музыку Бетховена. Оба тут же посоветовали мне профессионально заниматься балетом. Тогда я поступила в Вагановское училище, но там меня пытались «ломать». Закончилось тем, что я хлопнула дверью и больше там не появлялась. Отличить хорошего преподавателя от плохого я могла уже в детстве: в моей семье почти все преподаватели.

Однажды мы с детьми во дворе играли в «Угадай мелодию», и когда пела я, угадывали все. Одна из девочек, которая занималась вокалом в Детско-юношеском творческом центре Васильевского острова, предложила мне попробовать попасть к ее преподавательнице. Анастасия Андреевна Корнева прослушала меня и сразу взяла на обучение. Когда я поняла, что это серьезно, то сказала родителям: «Теперь я буду заниматься пением». Они поддержали меня, не стали говорить: «Какое еще пение, исправь сначала двойки по математике!» Вместе с этим вокальным классом мы ездили в Финляндию, где выступали с программой по Пушкину: пели арии из опер по его произведениям, романсы. А в Петербурге я стала лауреатом городского конкурса по классическому вокалу и собиралась поступать в Консерваторию.

Лет в четырнадцать у меня стали появляться собственные песни. До этого я тоже их писала, но на стихи Эдмунда Спенсера, Роберта Бернса, Анри Ренье. Мне было легче выучить стихотворение, положив его на мелодию, у меня был даже «блюз» на стихи Радищева. До девятого класса я училась в двести девятой гимназии, а потом перешла в обычную школу, во дворе своего дома на Васильевском острове. Разница была очевидна. Началось с того, что класс объявил мне бойкот. Я очень переживала, даже заболела, но все же мне удалось изменить ситуацию, благодаря музыке. Тогда все любили группу Nirvana, а мне она не нравилась, но я лежала дома с температурой и заставляла себя слушать. И когда попробовала сама спеть эти песни, то вдруг увидела, что у них потрясающая мелодика, очень интересные тексты. Я взяла с собой в школу гитару и на перемене начала петь Come as You Are. Это был переломный момент, после которого в новой школе у меня появились друзья. Я общаюсь с ними до сих пор. Меня тогда стали выдвигать на все школьные концерты. Но классически поставленный голос не подходил к новому репертуару. А другого способа петь я не знала и приняла решение менять вокальную технику. По счастью, родители отнеслись к моему выбору с пониманием, хотя Анастасия Андреевна уверяла их, что из меня могла бы получиться «достойная меццо-сопрано». К тому времени я поступила на факультет свободных искусств и наук СПбГУ. Я училась по программе «Музыка», и моим преподавателем современного вокала стала Яна Леонидовна Кобина. То, что я умею сейчас в этом плане, — все благодаря ей.

В моем раннем детстве, когда родители хотели поговорить о чем-то своем, они часто переходили на английский. Однажды, когда мне было, кажется, года четыре, они говорили о том, что никак не могут найти какую-то книгу. И тут я ее принесла. Они удивились такому необыкновенному совпадению, а я сказала, что давно понимаю все, о чем они говорят. Когда я стала постарше, родители отправили меня в Англию, к своим друзьям. Мой языковой уровень был тогда невысоким, но спустя месяц я рассказывала о своей поездке уже по-английски. Позже я учила французский язык. Когда мне было одиннадцать лет, друг нашей семьи Мишель Руссо взял меня во Францию к своим родителям. Тогда я впервые увидела Эйфелеву башню, а недавно, видимо по детским воспоминаниям, сочинила композицию «Эйфелю привет». Вместе с Мишелем и его подругой мы проехали на машине вдоль побережья Атлантического океана, от Парижа до Нанта.

Когда я училась в Bard College в Нью-Йорке, то начала писать песни на английском. Но вообще, английский мне был близок с детства, и это не случайно: мама, Татьяна Александровна Боборыкина, училась в Оксфорде, а затем преподавала русскую литературу в американских университетах. Многие годы она читает курс зарубежной литературы в Университете имени Герцена, а также ведет авторские программы на стыке литературы, театра и балета в СПбГУ. Ее диссертация была посвящена драматургии Оскара Уайльда, о нем же она написала немало статей. У нее есть книги о Борисе Эйфмане, о «Рождественских повестях» Чарльза Диккенса, большую работу о котором она недавно закончила для нью-йоркского издательства. При том что мне всегда был интересен род занятий мамы, соблазна пойти по академическому пути не было. Это творческая, но очень кропотливая работа, себя я вижу в другом.

Также мама имеет отношение к кино, как консультант, переводчик и даже актриса. Например, название фильма «Скорбное бесчувствие» Александру Сокурову подсказала моя мама. Она снималась в фильме Семена Арановича «…И другие официальные лица» вместе с Вячеславом Тихоновым и целой плеядой замечательных артистов. Так что с Сокуровым, Эйфманом, с которым мама дружит до сих пор, я общалась с детства.

По линии дедушки, академика Александра Дмитриевича Боборыкина, наш род восходит к Петру Дмитриевичу Боборыкину, писателю и журналисту XIX века. Он ввел в русский лексикон понятие «интеллигенция». У нас дома есть полное собрание его сочинений и книги из личной библиотеки. Вообще, у дедушки была огромная библиотека, мама сохранила ее. Более тридцати лет дедушка был ректором Герценовского института. Он стал героем войны, дошел до Берлина и продолжал бороться даже в мирное время. Одна из его последних статей, когда ни о чем, кроме советской власти, говорить было не принято, называлась «Прописи не для рук, а для души». Он добился того, что на Казанской улице (тогда улице Плеханова) открылось общежитие для иностранных студентов. Благодаря ему еще во времена «железного занавеса» начались обменные программы: англичане, американцы, французы приезжали учиться сюда, а наши студенты изучали иностранные языки за рубежом. У нас в доме тоже всегда звучала иностранная речь, атмосфера была очень космополитичной и творческой.

Моя бабушка, Евгения Ефремовна Боборыкина, заведовала кафедрой истории КПСС в Первом меде и была любимейшим преподавателем. Хотя ее предмет и не был профилирующим, она умела его преподнести так, что студенты аплодировали каждой ее лекции. К ней относились как к родной маме, шли за советом по самым разным вопросам, вплоть до «жениться или не жениться». На ее курсе, кстати, учился Александр Розенбаум. Однажды он передал мне книгу своих стихов со словами: «Думал ли я, что когда-нибудь буду ставить автограф внучке самой Евгении Ефремовны!»

Мой папа, Дмитрий Любич, — психолог. И хотя у него техническое образование, по образу мыслей он творческий человек. Мои родители познакомились в гостях у маминого научного руководителя Анны Сергеевны Ромм, автора книг по творчеству Бернарда Шоу, Марка Твена, Байрона. Мама тогда только начинала водить машину, а папа предложил ей помочь освоить навыки вождения. Так они и сдружились. Мой дедушка по папиной линии родом из Гродно. Недавно выяснилось, что режиссер и продюсер Эрнст Любич, стоявший у истоков голливудского кино, родом из тех же мест и тоже моя родня. Бабушка со стороны папы жива, сейчас ей восемьдесят семь лет. Она всю жизнь работала в образовании, была логопедом, директором детских садов.

На мои выступления приходят и семилетние дети, и ровесники бабушки. Наверное, это идет от семейных традиций. На наших праздниках никогда не было разделения на взрослых и детей. Праздник превращался в импровизированный концерт. Все, кто приходил, читали стихи, иногда свои, исполняли песни. Истоки этого — в маминой юности, на всех ее праздниках присутствовали родители и, наоборот, на торжества к родителям приходили мамины друзья. В качестве подарков преподносили песни, хореографические композиции, буриме. Елку у нас принято ставить 24 декабря, накануне «диккенсовского Рождества» и маминого дня рождения. Кроме семейных событий мы порой отмечаем дни рождения писателей: Уайльда, Пушкина, Шекспира, Достоевского. Однажды мама ставила со студентами спектакль по Мольеру, я тоже играла в нем. А потом все участники пришли к нам домой отметить это событие, и празднование растянулось на три дня. Так что это те праздники, которые всегда со мной.

Фото: Сергей Мисенко