Мэган Виртанен о том, почему мужская мода сегодня почти никому не интересна

«Хорошо мужикам: побрился  — и король. Не побрился — тоже король, только небритый». Культурная установка «негоже серьезному мужчине чрезмерно интересоваться тряпками» поныне актуальна и исчезать никуда не собирается. Мужская мода в наши дни существует для эстетов, для подавляющего большинства мужчин речь идет скорее о соблюдении общепринятых дресс-кодов. Показы мужской одежды удостаиваются внимания широкой общественности только в тех случаях, когда на подиуме демонстрируют нечто сильно противоречащее текущим культурным нормам. В остальном — то темные штаны поуже, то темные штаны пошире — какая разница? 

Именно это противостояние широких и узких мужских брюк представляет наибольший интерес. Изменение фасона всегда синонимично изменениям в желаемой форме поведения. Конфликт между «комсомольцами в широких брюках» и «стилягами в узких дудочках» пролегает не в поле эстетики, а в зоне социальных ожиданий.

Вплоть до 19 века мода была игрушкой аристократии, воплощала ее ценности, и модный силуэт подчеркивал крепкие ноги и мощные икры умелого воина и наездника. Промышленная революция создала другой тип идеального мужчины: «владельца заводов, газет, пароходов», проводящего большую часть времени в конторе за подсчетом прибыли. Появился новый канон мужского костюма, включавший достаточно свободные брюки, льстившие упитанному джентльмену.

Человек в широких брюках стал символизировать зрелость и устойчивость, консерватизм, готовность взять на себя ответственность и преодолеть любые тяжелые времена. В «Стихах о советском паспорте» Маяковский извлекает его именно из широких штанин, и даже если этот образ был использован бессознательно, он все равно подчеркивает стойкость и уверенность обладателя такого паспорта. Широкие брюки часто входят в моду в периоды войн и экономических кризисов. Парадоксально, ведь именно в такое время следовало бы расходовать поменьше ткани. Но потребность общества в образе «компетентного взрослого» оказывается сильнее экономических соображений.

Человеческому сознанию свойственно мышление парами контрастов: узкие брючки быстро утратили свои аристократические коннотации и стали соответствовать образу «инфантильного и легкомысленного юноши». Такой образ оказывается востребованным в периоды резких изменений в социальных ролях и концепциях, во времена экспериментов и новизны, в периоды революций — политических или идеологических, требующих символического отторжения «опыта отцов». 

Ширина мужских брюк на протяжении последних ста лет неоднократно оказывалась поводом не столько для эстетической, сколько политической дискуссии. Носить узкие брюки во времена господства «идеалов, свойственных широким штанам» — дело опасное, в этом убедились и французские «зазу» начала 1940-х, и советские стиляги. Впрочем, и слишком широкие брюки тоже могут восприниматься как угроза существующему порядку: в этом убедились поклонники фасона «оксфордский мешок» в 1920-е, зут-сьютеры в 1940-е и хиппи в клешах в 1960-е. Мораль большинства западных культур основана на идеалах равновесия, так что брюкам стоит быть не уже, но и не шире текущего предписанного образца.

Судя по Неделям мужской моды, мы находимся на перепутье. Широкие брюки наступают, но узкие пока тоже не готовы полностью сдать свои позиции. Если кому-то нужна была иллюстрация к фразе «кризис маскулинности на фоне востребованности традиционных брутальных образцов мужественности» — то вот она, на подиуме.