Фильм ученика Александра Сокурова «Мальчик русский» впервые показали на Берлинале, на фестивалях в Иране и Пекине признали лучшим дебютом, на «Кинотавре» он получил самый художественный приз от Гильдии киноведов и кинокритиков, от «Собака.ru» — премию «ТОП50. Самые знаменитые люди Петербурга» в категории «Кино», а теперь — спецприз Международного кинофестиваля в Севилье.
Вы окончили уже знаменитую Мастерскую Александра Сокурова. Есть ли что-то общее у «Мальчика русского» и картин, снятых вашими однокурсниками Кантемиром Балаговым, Владимиром Битоковым, Кирой Коваленко?
В самой сути наши фильмы похожи. По форме они, естественно, различаются, но есть какие-то общие глубинные вещи, которые заложил в нас мастер. В первую очередь этические, обусловившие наше видение, — та самая неэстетизация насилия, опора на литературу и живопись. Думаю, что нам всем интереснее изучать не внешние проявления характера, связанные с социальной средой, а наблюдать за тем, как человек ведет себя во внутренних конфликтах и переживаниях. Насколько я могу судить, это важно для всех выпускников Сокурова. Еще он научил нас, что нужно заботиться о зрителе, проявлять к нему уважение, ведь тот платит самым ценным — временем своей жизни. Но наиболее важный совет, который дал нам Александр Николаевич, относится не к кино напрямую, а ко всей жизни — никогда ничего не бояться.
Ваша дебютная картина — редкий российский фильм о Первой мировой. А ведь это та война, с которой и начался кровавый ХХ век.
Время Первой мировой войны — исторический период, в котором сошлись сразу несколько тем, интересовавших меня. Прежде всего хотелось понаблюдать за тем, как проявляет себя национальный характер в экстремальных исторических обстоятельствах. Начало века — бурное время, ставшее толчком для последующих трагедий: революций, Гражданской войны, репрессий, Второй мировой. Хотелось взглянуть на людей той эпохи. Какими они были, люди, которые смогли пережить все эти ужасы исторического водоворота? Кроме этого, важно было разглядеть, что в обстоятельствах войны человек способен парадоксальным образом демонстрировать не только самые худшие и отвратительные свои качества, но и лучшие: заботу, любовь, самопожертвование. Вот именно с этой точки зрения мне было важно посмотреть на войну — как на некий катализатор человеческих отношений.
И тогда вы придумали историю про ослепшего в боях подростка, который попадает в отряд «слухачей» — тех, кто ищет в небе немецкие самолеты с помощью гигантских раструбов?
Да, увидел в Интернете фотографии акустических локаторов, стало интересно, что это такое, и я начал разрабатывать вопрос. Это все в один момент сошлось: появился замысел, который объединил несколько волнующих меня тем.
Мы мирное поколение, и мало кто из нас знает, что такое война, даже визуально. Многие фото и кадры батальных кинохроник начала века — постановки (их снимал, например, автор «Путешествия на Луну» Жорж Мельес). Как вы подошли к проблеме достоверности?
Мне сразу было очевидно, что правдиво показать войну современному человеку невозможно. Те, кто был на фронте, описывают самые кошмарные подробности, но даже у них не хватает слов передать свои переживания и ощущения. Они выхватывают лишь отрывки воспоминаний, хотя видели все это вживую. Что же говорить о нас — тех, кто лишь читал об этом. Поэтому мы с оператором Айратом Ямиловым и художником-постановщиком Еленой Юрьевной Жуковой видели своей задачей показать не войну, а отношение к ней. В том числе поэтому мы отошли от документальной стилистики в духе исторической реконструкции а-ля National Geographic.
То есть все-таки нет знака равенства между реальностью экранной и реальностью.
Конечно, ведь в фильме есть степень художественного допущения. Мы с командой картины пошли по пути образной передачи — это именно впечатления о войне. Визуальное решение основывалось именно на этом. Например, есть сохранившиеся чертежи окопов: инженерные раскладки в длину, ширину и высоту. Можно было просто взять и построить такой же. Но важнее было то, как ощущает его молодой деревенский паренек, который только попал на фронт. Для него это какой-то огромный запутанный лабиринт, в котором все бегают и что-то непонятное происходит.
Из-за нашего неведения, как все было на самом деле, введен и параллельный фильм в фильме — документально снятая репетиция оркестра «Таврический», который пытается исполнять Рахманинова?
Есть несколько причин появления оркестра в фильме. Во-первых, надо было добиться отстранения, чтобы современный зритель не ощущал себя участником тех событий, потому что это в любом случае обман и заигрывание с историческим материалом. Современные люди — их лица, одежда — также позволили оттенить эпоху. Кроме того, репетиция оркестра — акт коллективного труда, как и у парней в исторических эпизодах, ежедневно занятых тяжелой физической работой. Молодые музыканты играют прекрасную музыку, но неизвестно, что ждет их в дальнейшем. Сейчас милитаристские лозунги начинают звучать все громче. И несмотря на, казалось бы, мирное время, гибнут солдаты, уже наши современники.
Почему музыканты играют именно Рахманинова?
Третий концерт для фортепиано с оркестром композитор написал в 1909 году, и в этой музыке — ее энергии, громогласности и страстности — как будто заключено предчувствие дальнейших потрясений XX века. При этом мелодия, которая то появляется, то исчезает в этом громе, очень тонкая, нежная и лиричная, что очень подходит для героя фильма — хрупкого парнишки, который попал в хаос военных действий. Второе сочинение, используемое нами в картине, — «Симфонические танцы». Рахманинов написал его в начале Второй мировой. Это еще более мощное произведение, в котором слышны затаенная энергия и предчувствие большой беды. Создав «Симфонические танцы», композитор замолчал — он будто сказал все, что мог.
А вы не замолчите после «Мальчика русского» — есть то, о чем хочется дальше говорить?
Да, у меня уже есть новый замысел, сейчас работаю над сценарием. Пока единственное, что могу рассказать, — это современная история о молодых людях.
МЕСТО СЪЕМКИ Дацан Гунзэчойнэй Приморский пр., 91 В столице Российской империи должны были быть одинаково внушительно представлены храмы всех основных ее конфессий — так в Петербурге появился самый большой в Европе и самый северный в мире буддийский дацан. Строительство храма было закончено в 1915 году по проекту Гавриила и Николая Барановских в соответствии с канонами тибетской архитектуры в актуальном для того времени стиле модерн. Художник Николай Рерих создал эскизы и руководил отделкой интерьеров — их восстановление еще продолжается. |
Благодарим Санкт-Петербургский Дацан за помощь в организации съемки
текст: Елена Анисимова
фото: Анисия Кузьмина, архивы пресс-служб
стиль: Эльмира Тулебаева
ассистенты стилиста: Александра Дедюлина, Анастасия Цупило
«Собака.ru» благодарит за поддержку партнеров премии «ТОП50 Самые знаменитые люди Петербурга 2019»:
главный универмаг Петербурга ДЛТ,
glo,
Комментарии (1)