Неизвестная история Юрия Гагарина: «Ландыши, Ландыши» перед полетом, поцелуй Лоллобриджиды и трагическая гибель

Джоконда Гагарин

Труднее всего понять, «поймать» того, о ком известно и понятно все. Целое дробится. Уходит в дурную бесконечность. Вот Юрий Гагарин. 165 см без фуражки, крепенький, не то чтобы с круглым, но и не с вытянутым лицом, не то чтобы курносый, но что не греческий профиль — это точно. Крестьянский сын со Смоленщины. Ремеслуха в Люберцах, техникум, диплом формовщика-литейщика (в Англию в июле 1961 года он полетит по приглашению союза литейщиков), аэроклуб и авиаучилище в Саратове. Один, сначала из 200 миллионов советских людей, потом — из 3000 кандидатов в космонавты, потом — из 230, потом — из 20, прошедших медкомиссию, потом из шести, из двух: до последней минуты не знал, полетит он или Герман Титов. За 108 минут на борту «Востока-1», с 09:07 до 10:55 12 апреля 1961 года он стал самым известным и обожаемым человеком Земли.

Все. «Поехали!»

Майорское звание, присвоенное, когда 27-летний старлей еще не вошел в «тень Земли». Левитан плачет в студии впервые со Дня Победы. Развязавшийся шнурок героя, вышагивающего по красной дорожке рапортовать Хрущеву. Поцелуй Лоллобриджиды, обед у английской королевы, которая по секрету признается, что тоже не знает, в какой последовательности пользоваться вилками. Модные косички «Полюби меня, Гагарин». В Японии именно Гагарин слышит и возвращает из небытия имя великого разведчика Рихарда Зорге. И улыбка, улыбка, улыбка, столь же знаменитая и опошленная, как улыбка Джоконды. И истребитель МИГ-15 с двумя Героями Советского Союза, двумя полковниками, Юрием Гагариным и Владимиром Серегиным, не вышедший из пике в 10:31 27 марта 1968 года у деревни Новоселово Киржачского района Владимирской области.

Первый в космосе: как ни назови его — символом, новым Колумбом, иконой, — все мало, все не то и чего-то всегда не хватает, словно он — плод мощной фантазии некоего автора.

Гагарин — шедевр соцреализма. Лицо с плаката: открытое, мужественное, свойское, никакое. Знаменитое фото с белым голубем в руках: Пикассо встречается с Налбандяном. Похоже, выбирал его для полета такой мастер кастинга, какой Голливуду не снился и уже не приснится. Пока не подъехали военные, корабль Гагарина колхозники растаскивали на кусочки, как в Америке разрывают костюмы звезд: и где только научились этому.

Похоже, именно типовая уникальность его лица оказалась решающим аргументом при выборе между ним и Титовым. Не помешало даже детство, проведенное на «временно оккупированной немецко-фашистскими захватчиками территории».

Тогда как Герман Титов не стал первым космонавтом из-за якобы немецкого имени, данного ему в честь оперного героя.

И смерть его расписана «автором» вдохновенно. Вы там, на Западе, хвастаетесь, что живете быстро и умираете молодыми.

А так быстро жить, так умирать — слабо?

Но героев соцреализма полагалось «утеплять». Тот самый шнурок, девушки с букетами, которых он, забывшись, кружил на руках, прозвище Гагара, взрывающаяся сигарета, подаренная Иосифу Кобзону, страсть наряжаться на праздниках Нептуном и д’Артаньяном. Даже то, что шепотком как бы рассекречивали, лишь «утепляло». Две подушки, из-за малого роста подложенные на сиденье истребителя (в отряде космонавтов требовались как раз невысокие кадры). Шрам на лбу: не потому, что спасал тонущего мальчика, а потому, что неудачно приземлился, застигнутый врасплох, из окна медсестрички в санатории «Форос». И даже простецкая шуточка перед стартом насчет сухого пайка: «Ну, главное — колбаска есть, чтобы самогон закусить». И даже дурная сплетня, что погиб, как русский человек, дернув перед полетом спирта. И даже «компромат».

Тридцать первого декабря 1962 года Президиум ЦК собирался рассмотреть вопрос «О нескромном поведении космонавтов (Гагарина, Титова, Николаева, Поповича)». Господи, да с чего же им было скромничать! Гагарин был бы опасным сумасшедшим, если бы, хоть ненадолго, не преисполнился манией величия.

«Знаете, каким он парнем был!» А каким?

Он сделал для СССР больше, чем МИД, Калашников и балет вместе взятые, благо мир не знал, что летел он на боевой ракете-носителе, рвани которая, Казахстана бы не осталось на глобусе. Никогда еще советский человек не обращался к современникам так, как он: «Дорогие друзья, близкие и незнакомые, соотечественники, люди всех стран и континентов». Никаких тебе «товарищей». Никогда еще не произносил такой тост, да еще обращенный к японцам, с которыми мирный договор и поныне не подписан: «Берегите нашу и вашу землю от тайфунов, от цунами, от войн!»

Больше стран, чем он, объездил только Евтушенко, но у Гагарина в запасе было только семь лет. И стадионные триумфы Евтушенко меркнут перед экстазом влюбленных толп, встречавших Гагарина на четырех континентах. И разве долетевший из космоса возглас: «Плавает все! Красота. Интересно» хуже хитов «эстрадной поэзии»? Вознесенский, обзавидуйся! И разве адрес «Москва, космос», который, по инструкции, Гагарин мог сообщить в случае приземления на территории потенциального противника, — бюрократический анекдот, а не шедевр «русского космизма», не хлебниковщина, не пик футуризма?

Доживи они до 1961 года, Андрей Платонов и Николай Федоров уверовали бы в «святого Гагарина». В пражском Страговском монастыре Гагарину показали древний глобус, на котором не было Америки: он остолбенел.

Странно, что Евтушенко не написал про это поэму. А вот Маяковский что-то такое предчувствовал:

Ты балда, Колумб,
скажу по чести…
я б Америку закрыл,
слегка почистил,
а потом опять открыл —
вторично.

Гагарин уже Гагарин, а Высоцкий еще актер с Таганки, но они, по наитию эпохи, находят друг друга и коротают ночь. Странные рифмы возникнут в будущем. У Гагарина — невиданная в Москве гоночная Matra. У Высоцкого — первый «мерс». Привередливой кошке Гагарина, «персу», подарку де Голля, летчики «Аэрофлота» возят из Парижа корм. Высоцкому будут возить в Париж наркоту.

Может быть, те же экипажи, на тех же самолетах.

Молодой Высоцкий увидит в нем героя-одиночку с рвущимися нервами и сухожилиями, разбившегося об эпоху. Седеющий Симонов, «советский Хем», — наследника Амундсена, «сталинских соколов» и тех, кто в разгар холодной войны выплевывал в лицо врагу: «Россия, Сталин, Сталинград».

Гагарин — уникальный двойной символ: безграничной державной мощи и оттепельных надежд на «социализм с человеческим лицом» смоленского паренька. Да он и был человеческим лицом социализма, мечтой, исполнившейся до того, как ее сформулировали чешские еретики. Преисполненными смысла кажутся даже позывные Центра управления полетами «Весна» и то, что, стартуя, Гагарин насвистывал: «Ландыши, ландыши».

Весна — самое счастливое время года и для России, и для Гагарина. Родился 9 марта, дочь Елена — 10 апреля 1959 года, вторая, Галя, — 7 марта 1961 года, приказ о зачислении в отряд космонавтов подписан 3 марта 1960 года. Весна же и предала его, как женщина. Двадцать третьего апреля 1967 года, вскоре после празднования Дня космонавтики, учрежденного в честь Гагарина пятью годами раньше, он дублировал Владимира Комарова, пилотировавшего корабль «Союз». Комаров погиб, Гагарину запретили космические полеты, ему, который мечтал первым ступить на Луну. Политбюро распорядилось: первого — беречь для истории. Чуть менее года спустя, утром 27 марта — гибель: запрет на полеты не касался военных самолетов.

По жестокой иронии судьбы, вечером он должен был участвовать в записи «Голубого огонька» в честь очередного Дня космонавтики. Первый, кто ступил на Луну, янки Нил Армстронг, скажет: «Это Гагарин привел нас сюда». Метафора, но может показаться, что за иллюминатором ему виделся указывающий путь Гагарин: черт его знает, что там космонавты видят.

Семь лет его прижизненной славы слишком буквально, слишком театрально совпадают с историческими «временами года».

1961 год. Сталина выносят из Мавзолея, барбудос топят в заливе Свиней американский десант, в Праге, первом зарубежном городе, где побывал Гагарин (28 апреля: пражская весна), его буквально заваливают охапками мокрой набухшей сирени, а сорокапятки с песней «Добре ден, майоре Гагарине!» сметают с прилавков музыкальных магазинов.

1968 год. О Сталине — молчок, обезглавленный Че гниет в безымянной могиле, на улицах Праги не поют, а скандируют, взяв в кольцо советские танки: «Ленин, проснись, Брежнев сошел с ума!»

Символ эпохи умирает вместе с ней: слишком красиво и просто, чтобы быть правдой. Но символом Гагарин стал по приказу. Писатель Марк Галлай рубанул с прямотой старого военлета, которому сам черт не брат: «В любом авиационном полку можно было набрать двадцать таких летчиков».

Ему, конечно, виднее (если забыть о том анекдотическом обстоятельстве, что элементарная идея готовить космонавтов из летчиков посетила руководство во время мозгового штурма лишь в 1959 году: раньше их предлагали искать среди альпинистов, подводников и акробатов). Да, разве и сам Галлай не опроверг эту «заменимость» Гагарина, когда перед полетом сообщил ему по секрету — а независимо от него то же самое сделал и ведущий конструктор Олег Ивановский — код доступа к кнопке аварийного спуска. Руководители полета боялись, что в невесомости человек мгновенно спятит и начнет жать на что попало. Но вот за Гагарина, с мужицким юмором обозвавшего невесомость «кардибалетом», они почему-то не боялись.

А что думают символы о своей эпохе на самом деле, да и думают ли вообще?

Гагарин, безусловно, был думающим человеком (знаменитый журналист Ярослав Голованов называл это «себе на уме») и общественным деятелем. Речь не о корочках депутата Верховного Совета, не о членстве в ЦК комсомола, не о председательстве в Обществе советско-кубинской дружбы. Цацки, столь же декоративные, как сан почетного вождя либерийского племени кпелле, присужденный советом старейшин (6 февраля 1962), врученные на пожизненное хранение ключи от Каира и Александрии и почетное гражданство города Фамагуста.

В иной же, не декоративной реальности Гагарин был не просто сторонником, но, кажется, последней надеждой «павловской группы».

Имя Сергея Павлова никому и ничего сейчас не говорит: ну и правильно, что не говорит. Первый секретарь ЦК ВЛКСМ, старше Гагарина на четыре года, он возглавлял экстремально националистическую группировку молодых сталинистов, считавших Брежнева засидевшейся в своем кресле куклой, а даже Валентина Распутина с Василием Беловым — жидами и либералами. Именно из этой группы вышел Геннадий Янаев, будущий лидер ГКЧП, но Леонид Ильич умел выждать и ударить раз и навсегда. Летом 1967 года слетели со своих постов высокие покровители «павловцев»: Шелепин, Семичастный, Егорычев, Горюнов. Гагарин — самое яркое лицо среди функционеров и авторов журнала «Молодая гвардия», помчавшихся — под видом «встречи молодых писателей» — в донскую станицу Вешенская молить Шолохова о заступничестве. Официальная версия их встречи 13-14 июня — былина: а ну-ка, поворотись-ка, сынку, экий богатырь вымахал. Но речь шла о борьбе за власть, и в этой борьбе Гагарин оказался в числе побежденных ненавистников оттепели, которую сам же и символизировал. Черт, черт, черт: как бы хотелось услышать диалог Гагарина с Шолоховым!

В марте 1968 года Гагарин погиб (в 34 года, как его кумир Валерий Чкалов), в июне Павлова сослали заведовать Спорт-комитетом СССР. Наверное, совпадение. Сущая находка для конспирологов, вяло бубнящих про смертоносную ревность генералитета к скороспелому полковнику Гагарину, мысленно примеряющему генеральские погоны. И, честно говоря, очень человеческая черта к портрету Гагарина. Какими бы ни были его убеждения, но они были. А между прочим, Илья Глазунов и Александра Пахмутова — тяжелая артиллерия, на которую очень рассчитывали павловцы — от поездки на Дон увильнули.

Только после гибели мужа Валентине Гагариной показали письмо, написанное им перед стартом. Наверное, это единственное свидетельство тревоги, терзавшей его: он просит жену не хоронить себя заживо в случае его смерти. Дескать, космос дело такое, и не все зависит от самой надежной в мире советской техники, а шею сломать можно и на ровном месте (например, выпрыгнув из окна медички, да?). Спохватившись, обрывает себя: что-то письмо слишком траурное выходит. История с письмом, дошедшим до адресата спустя семь лет, похожа на сценарий киберпанка о человеке, совершившем невозможное, ставшем кумиром человечества и погибшем нелепо, необъяснимо (метеозонд, птица, неверная сводка погоды, подорванное здоровье инструктора Серегина, возможно потерявшего сознание). В финале оказалось бы, что ничего не было, герой погиб при неудачном старте, рыдающая жена получила письмо в срок, а все последующее было бы его предсмертным видением. Или коллективным сном, мечтой человечества: ведь Гагарин и был сном, который мог привидеться людям только весной 1960-х.

Пока он был жив, песенное обещание, что «и на Марсе будут яблони цвести», не казалось чистым волюнтаризмом. Все было нашим. Первый одновременный полет космических кораблей с Андрияном Николаевым и Павлом Поповичем в августе 1962-го. Первая женщина в космосе Валентина Терешкова — в июне 1963-го. Первый полет многоместного корабля «Восход» — в октябре 1964-го. Первый, наконец, выход Леонова в открытый космос — в марте 1965-го.

Но, словно по негласной договоренности, лавры победителя в космической гонке ожидали того, кто первым ступит на Луну. Планета-спутник, столь близкая воображению, что на ней уже побывали не только барон Мюнгхаузен, но и персонажи Сирано де Бержерака и Эдгара По, не говоря уже о Жюле Верне, ждала своих героев. Гагарин не увидел в космосе Бога, но оставалась надежда увидеть селенитов, придуманных Гербертом Уэллсом.

В том, что человек ступит на Луну, никто не сомневался. Разночтения возникали лишь относительно сроков лунной высадки. Циолковский в повести «Вне Земли» (1920) назначил ее на 2017 год. Лунный выпуск журнала «Знание-сила» (октябрь 1955), где был опубликован рассказ Георгия Гуревича «Лунные
будни», — на 1974 год. А в фильме Василия Журавлева «Космический рейс» (1936) экипаж ракетоплана «Иосиф Сталин» бродил по обратной стороне Луны уже в 1946-м. Ошибались все. Прав оказался Джон Кеннеди, в послании к конгрессу 25 мая 1961 года поставивший целью высадиться на Луну еще до конца десятилетия.

Хотя сначала все шансы стать «первыми людьми на Луне» были именно у советских космонавтов. Да, неудачных запусков было множество у обеих сверхдержав: ракеты и спутники буквально звездным дождем сыпались с неба. Недаром родились легенды о чуть ли не десятках предшественников Гагарина, погибших при неудачных запусках, или космонавтах, ставших пленниками лунной орбиты. Но поверхности Луны первым достиг именно советский спутник «Луна-2» 14 сентября 1959 года. «Луна-9» совершит мягкую посадку на Луну 3 февраля 1966 года — за четыре месяца до американского аналога.
Могло ли быть иначе, если Политбюро постановило — высадиться на Луну в третьем квартале 1968 года.

А потом в советском космосе что-то вдруг необратимо пошло не так. Историки выдвигают много объяснений тому, что американцы оказались на Луне первыми. Конкуренция КБ Королева, Челомея и Янгеля и — как следствие — распыление средств. Меньшее, чем у американцев, в пять раз финансирование лунной программы. Технические проблемы с ракетами-носителями. Наконец, то, что уравновешенному Брежневу был чужд хрущевский азарт покорения космоса. Но, похоже, что над программой просто тяготел злой рок.

Четырнадцатого января 1966 года на операционном столе умер Королев: по легенде, сломанные следователем НКВД и неправильно сросшиеся челюсти не позволили правильно ввести трубку в трахею. Говорят, что со времен тюремной шарашки его постоянным присловьем было «хлопнут без некролога», но именно из некролога страна узнала имя генерального конструктора. По другой легенде, то ли Гагарин, то ли Комаров забрали прах Королева с тем, чтобы захоронить его на Луне.

Двадцать четвертого апреля 1967 года погиб при спуске с орбиты и сам инженер-полковник Комаров: его капсула врезалась в землю в пустынном Адамовском районе Оренбургской области. А он считался главным кандидатом в «первые люди на Луне».

Почти через год, 27 марта 1968 года, — Гагарин.

Ни одна из этих потерь, очевидно, не была невосполнима.

Американцы тоже теряли лучших людей — впрочем, в космических отрядах все были лучшими. Двадцать седьмого января 1967 года на испытаниях в Центре Кеннеди погибли астронавты Айвэн Гриссом, Эдвард Уайт, Роджер Чаффи. Но советские потери были какими-то чересчур символическими, деморализующими. Уже в декабре 1968 года американцы выиграли первый этап битвы за Луну: ее облетел экипаж в составе Фрэнка Бормена, Джеймса Ловелла и Уильяма Андерса. СССР еще надеялся выиграть второй — собственно говоря, высадку. Но 20 июля именно американский президент услышал радостный и долгожданный доклад: «Орел приземлился». А назавтра уже весь мир услышит слова Нила Армстронга о его маленьком шаге по лунной поверхности, который стал колоссальным шагом вперед всего человечества.

Но значительная часть человечества почувствовала себя чужой на этом празднике жизни. Слова Армстронга были слабым утешением. Советам — единственной стране мира, не считая Китая, поглощенного культурной революцией, — оставалось лишь отказаться от прямой трансляции лунной прогулки Армстронга, за которой наблюдали 500 млн землян.

Впрочем, нельзя сказать, что СССР проиграл. Проиграла, в конечном счете, романтика космоса. Наступила эпоха «лунных тракторов», доставки на Землю образцов лунного грунта и будничных стыковок «Союза» и «Аполлона». Еще не рутина, уже не гонка и не битва.

Фото: Torsten Pursche / Shutterstock.com,  Olga Popova / Shutterstock.com, Olga Zinovskaya / Shutterstock.com, Fedotov Anatoly / Shutterstock.com, Юрий Абрамочкин