Чтение: «Костюм и мода Российской империи» Ольги Хорошиловой

3 глава. «Types russes»

Так красиво по-французски назывались серии открыток и фотографии конца XIX века. Их выпускали в России большими тиражами на радость иностранцам, случайно или по делам заехавшим в далекую снежную жутковатую страну, где царствовал баснословный мороз и правил невидимка-чиновник, где мужик водил по улицам медведя, а кузнец водил за нос самого черта, где ели горячие блины, запивая ледяной водкой и закусывая слюдяным стаканом. Здесь все было в диковинку. Здесь все были диковинными и диковатыми. Шумные, пучеглазые «лихачи» в ватных армяках и квадратных шапках, неслись с посвистом на звонких тройках сквозь колючий ветер и беспощадно стегали зазевавшихся прохожих. Скуластые татары в древних широченных халатах времен Тамерлана шаркали по брусчатке, волоча гигантские холщевые мешки с шипящими шелками и, возможно, Джином. А им на встречу выплывали округлые кормилицы в сарафанах, шушунах и кокошниках, со свекольным румянцем на молочных щеках, будто из сказки, будто из пушкинского царствия Салтана.
В этой смутной стране бунтов и призраков цвета министерской бумаги, оттенков солдатской шинели «types russes» были ярким пятном, цветастой заплаткой, раздражающей глаз, будоражащей память. Ими восхищались иностранцы и дети. Первые собирали фотоснимки и открытки, скрупулезно описывали по ним внешность «мюжикофф» для лондонских и парижских читателей, для славы и гонорара. Вторые бессознательно напитывались впечатлениями и красками, и затем, на склоне лет, в мерзлом Белграде и осеннее медвяном Медоне оживляли эмигрантские мемуары пестрыми картинками народного калейдоскопа, русского счастливого безбедного детства.

Костюмы крестьян

Жизнь была убогой. До народников о ней не писали, старались не вспоминать. Ее стеснительно прятали от пронырливых фотообъективов и золотых очков заметливых иностранцев. Тщетно. Европейцы, особенно разведчики-англичане, героически рыскали по самому далекому захолустью и метко его описывали, жестоко высмеивали. Туда же отправлялись редкие смельчаки, русские фотографы, чтобы запечатлеть настоящее, заплатанное и выплаканное, лапотное, сирое крестьянское бытие. Можно восхищаться Букарем и Раулем, но верить стоит Каррику и Болдыреву, хотя в их осторожной деревенской правде чувствуется полупрозрачный фильтр цензуры.

Пестрые национальные костюмы хранились в основном у зажиточных крестьян, которые облачались в них лишь по большим «годовым» праздникам. А каждый день носили все тоже, что остальные, но качеством лучше, из дорогих фабричных материалов – сатина и шелка. Город тогда стремительно проникал в деревню. Крестьянский костюм «обуржуазился»: вместо портов – скроенные на городской манер брюки, заправленные в высокие сапоги «с гармошкой», вместо кафтанов и армяков – пиджаки, при этом двубортные почитались выше однобортных, так как стоили дороже. Жены от мужей не отставали – платья шили в стиле «буржуа», с покушениями на моду, носили кофточки, «польты» и шубки, а также зонтики и галоши: «Что касается женщин, то их одежда состояла из ситцевого платья, поверх которого они надевали нечто вроде кофты-пальто, доходившей до середины бедра, на голове – цветастые платки, завязанные под подбородком. Женщины помоложе носили чулки и башмаки, старухи, пренебрегая этой данью западной моде, по-мужицки обувались в грубые смазные сапоги».

Костюмы купцов

Длиннопалые европейские путешественники, мерившие русские просторы складным циркулем неутомимых ног, ходили по лавкам, ярмаркам, торговым рядам. Выискивали. Не товары, а продавцов – ловких и юрких купцов. И насытившись зрелищем, аккуратно заносили в записные книжки: «Русские торговцы, называемые здесь купцами, бороды имеют густые, стригутся “под горшок”, полнотелы, не всегда опрятны, набожны, любят чай…», «купцы сохранили типично восточный внешний вид: борода, сюртук, являвший собой видоизмененный кафтан, высокая шапка, мешковатые штаны и сапоги». Пытливые иностранцы заставили поверить в то, что купец – это грузный твердолобый масляный мужик в сатиновой рубахе, пухлом кафтане, наглый, хитрый, тароватый. Словом, именно такой, как на открытках «types russes». Но длиннопалые путешественники напрасно мерили купечество общим аршином. Во второй половине XIX века это сословие было далеко не таким понятным, одноликим. Во время реформ 1860-х годов оно сильно разрослось за счет крестьян, мещан и даже дворян, избавившихся от тягостных земельных наделов и решивших заняться коммерцией. «Положение о пошлинах на право торговли и других промыслов», изданное в 1863 году, дало им право платить патентные и торгово-промышленные сборы и именоваться купцами. На этих новообращенных распространялись и обширные купеческие права.

Основательно жили, основательно одевались. Дремучие губернские торговцы и фабриканты, особенно из староверов, рядились мужиками – ситцевые рубахи-косоворотки, перепоясанные пестрыми кушаками, широкие шаровары, заправленные в разухабистые жирные скрипучие сапоги со многими складками. Поверх рубах − поддевки-безрукавки из шерсти, но чаще из рыхлого восточного бархата с толстой цепочкой карманных часов. Традиционной верхней одеждой были чуйки, длинные, темно-синие, безворотые, с широким запахом на «русскую» сторону, то есть налево. Застегивались на крючки или пуговицы – стеклянные, перламутровые или обтянутые тканью. Зимой носили тяжелые мохнатые длинные шубы, короткие тулупы и меховые шапки, иногда весьма высокие. В Сибири были популярны черные «барнаулки», прозванные так по местности, где их шили. Одетые в чуйки и меха мужиковатые «самоварники», бородатые, стриженые «в скобу», недобро смотрят, таровато прищурясь, с портретов русских примитивистов, тяжело живописавших тяжесть осанистого бытия.

В Петербурге, Москве, Киеве, Нижнем Новгороде вычислить «купчину» в праздно фланирующей толпе элегантенов было сложно. Николай Варенцов ярко описал некоторых из них: «Продажей хлопка занимался я, но для продажи других товаров, как-то: шелка-сырца, сырнока, шерсти, кожи, каракуля — был бухарец Хусейн Шагазиев. Вид у него был щеголеватый: в галстуке булавка с большим бриллиантом, на указательном пальце перстень с таким же бриллиантом, на жилете висела толстая золотая цепочка с брелоками».
Подобные городские хлыщи стриглись по последней моде, хотя бороды не брили, щеголяли в отлично сшитых костюмах, обхождение имели светское, баловались французскими словечками. Сословную принадлежность выдавали детали – слишком толстые цепочки и здоровенные карманные часы, дородные перстни, крепко сидящие на толстых пальцах, галстучные булавки невообразимых размеров. Оно проявлялось и в том, как своеобразно купцы использовали европейские элементы одежды. Петр Иванович Щукин приводит такой пример: «Ходили обыкновенно пить шампанское в винный погребок Богатырева, близ Биржи, на Карунинской площади. Прежде всего, Королев (Михаил Леонтьевич Королев, московский городской голова – О.Х.) ставил на стол свою шляпу-цилиндр, затем начинали пить, и пили до тех пор, пока шляпа не наполнялась пробками от шампанского; тогда только кончали и расходились».
«Ордынко-якиманской» была и патологическая чрезмерность облика и быта. Некоторые жили и одевались по принципу «чем больше, тем лучше». Доходило до смешного. Москва долго помнила молодцеватого купца Веретенникова, быстро разбогатевшего на несметном наследстве рано преставившегося родителя. Свой финансовый достаток он подчеркивал белыми костюмами, головными уборами и обувью, считая, вероятно, этот цвет главным признаком состоятельности. Носил только белые трости и галстуки и ездил кататься по купеческой Москве на отличной паре искристо белых лошадей, управляемой молодым кучером во всем белом.

Медалей становилось все больше, и во второй половине XIX века они упали в цене. Заметливый Дональд Макензи сообщал: «Подобно бумажным деньгам, выпущенным в большом количестве, эти награды потеряли свою ценность. Золотые медали («За усердие» − О.Х.), которыми раньше купцы дорожили и носили их с гордостью на шейной ленте, теперь интересуют гораздо меньше».
Торговцы 2-й половины XIX века патологически пристрастились к орденам. Они могли получить низшие степени св. Станислава, св. Анны и даже св. Владимира, которым гордились особенно. Макензи приводит забавную историю: «Один купец даровал обществу, которому покровительствовала великая княгиня, значительную денежную сумму с условием быть представленным к ордену св. Владимира. Но вместо желаемой награды, которую сочли слишком высокой и несоответствующей подаренной сумме, он получил орден св. Станислава. Но донатор был очень недоволен и потребовал вернуть ему деньги. Требование было удовлетворено. Но по правилам императорские подарки возвращению не подлежали, и купец получил орден св. Станислава ни за что».
И, конечно, пользовались любой возможностью, чтобы этими наградами похвастаться, иногда во вред своему здоровью. Варенцов, к примеру, вспоминал торговца Сергея Пантелеевича Кувшинникова, получившего орден св. Станислава низшей, 3-й степени. Награда пустячная, брелок на пестрой ленте, но купец был вне себя от радости: «Неожиданная награда на милого и тщеславного старичка сильно подействовала и послужила причиной сокрой его смерти. Кувшинников радовался награде, как мальчик игрунке; носил орден, не снимая, даже, как говорили, ложился спать с ним. Желая, чтобы все видели его орден, в мороз, едучи на извозчике, распахивал левую полу своей медвежьей шубы (в таком виде и я его видел) – он простудился и, получив крупозное воспаление в легких, скончался». История, достойная пера Гоголя. Купчихи были под стать мужьям – крепкие на руку и на слово, хитрые, хваткие, прозорливые, настоящие гром-бабы. Порой они занимали в семейной иерархии первое место, а тихим безропотным мужьям милостиво отводили второе. Такой, к примеру, была моя прабабушка Варвара Дмитриевна Соколова, женщина волевая, жесткая, как говорится, с характером. Ее супруг, второй гильдии купец Михаил Александрович Пунин, мягкий и болезненный, быстро отошел от дел и вскоре умер, оставив жену с четырьмя детьми на руках. Ранняя кончина мужа не помешала «царице Варваре» (так ее называли в семье) продолжить семейное дело и открыть новый мануфактурный магазин на Зеркальной линии (ныне улица Садовая) в доме № 72. Прабабка наряжалась по-светски − в шерстяные, хлопковые и тафтяные платья с явными покушениями на моду. Впрочем, после смерти супруга носила лишь темную одежду с кружевной вдовьей вуалью.

В глубинках тоже старались одеваться на парижский манер, однако дамы пожилые предпочитали исконно купеческий, народно бабий стиль. Екатерина Авдеева-Полевая сообщала: «Прежде все купчихи носили юбки и кофты, а на головах платки; платки были парчевые, глазетовые, тканные, с золотыми каймами, шитые золотом, битью, канителью; бывали платки по сто пятидесяти рублей; дома носили в достаточных и бедных домах бумажные вязаные колпаки. Ныне все молодые женщины, купчихи, одеваются точно так же, как и в столице. Кто приедет прямо из Москвы или Петербурга, тот мало заметит разницы в одежде».

Столичные коммерсанты одевали детей согласно европейской моде, которая, впрочем, признавала актуальность национальных стилей, в том числе русского. Детей любили наряжать в рубашки a’la russe, чей народный фасон мягко отредактировала парижская мода. «На это раз – театр. Поездка туда не то, что в цирк, − объяснял Константин Сергеевич Станиславский, выходец из крупной московской купеческой семьи, − Нас предварительно моют, одевают в шелковые русские рубахи с бархатными шароварами и замшевыми сапогами. На руки натягивают белые перчатки и строго-настрого наказывают, чтобы по возвращении домой из театра перчатки оставались белыми, а не совершенно черными, как это обыкновенно случается».
Щегольство родителей дети наследовали в полной мере. Некоторые мальчишки в 10-12 лет выглядели прожженными столичными франтами. Николай Варенцов вспоминал: «Сын Павел (Павел Герасимович Хлудов, сын именитого московского купца и предпринимателя – О.Х.) сосредоточил на себе все внимание своих родителей как будущий единственный наследник всех дел и богатств их. Его слишком баловали и не по годам развивали в нем восприятие чувственных удовольствий: так, будучи совсем еще мальчиком, 10–12 лет, он приезжал с визитом к своему двоюродному брату Василию Алексеевичу Хлудову одетым во фрак, с цилиндром на голове, на роскошных рысаках».

Ольга Хорошилова. «Костюм и мода Российской империи. Эпоха Александра II и Александра II». Издательство «Этерна».