То, что Андрей Малахов — коллекционер и постоянный гость крупных арт-ярмарок и аукционов уровня Art Basel и Phillips, — факт, известный в российской арт-тусовке. В прошлом году он неожиданно приехал на петербургскую независимую ярмарку Sam Fair и чуть не опоздал на самолет, покупая местных молодых — Ивана Тузова, Кирилла Котешова, Платона Петрова. Редактор раздела «Искусство» Александра Генералова поехала в Москву, чтобы поговорить с Андреем о его коллекции петербургских художников, но оказалось, что главный шоураннер страны не просто собирает искусство, но умеет тонко, внятно и по-философски осмыслить происходящее на арт-сцене. И главное — знает, кто из подающих надежды станет следующим Кабаковым.
Как вы оказались на маргинальной независимой ярмарке Sam Fair в Музее стрит-арта в прошлом году?
Ты говоришь «маргинальная», а я так не считаю. Конечно, туда сложно добраться без машины — надо ехать на метро, потом минут пятнадцать идти пешком. Тогда я был в Петербурге в командировке — делал интервью. И когда понял, что у меня есть шанс посетить эту ярмарку, то повернул машину и поехал. Я опаздывал на самолет, и у меня было всего сорок минут. Выставка художников, атмосфера: все это очень понравилось. Я даже решил поставить Sam Fair себе в график: мне нужно оказаться там в октябре 2019 года. В прошлом году все совпало — может, потому, что я вырос в городе Апатиты Мурманской области и настроение у меня больше северное. Мне кажется, что Петербург дает больше возможностей творить, размышлять, реализовывать себя, чем Москва.
Странно это слышать от вас. Мы в Петербурге чувствуем зависть к Москве, где все намного динамичнее, где сейчас проходят все крупные выставки, открываются новые музеи и институции.
Это касается журналистов, людей, которые пишут про искусство, кураторов. А я говорю про художников. Художник, если он хочет быть вне времени, вне пространства, должен созерцать, должен, как монах, посвятить себя искусству. И тут возникает дилемма. Либо ты недоедаешь, живешь в бедности и творишь, зато твоя картина будет выстраданным шедевром, который после твоей смерти будет стоить миллионы, и тебя признают гением. Либо ты крутишься среди кураторов, коллекционеров, музейщиков. Ты пьешь с этими людьми, водишь с ними экскурсии, ездишь по всему миру, даешь интервью, чтобы стать местной звездой. В этом есть опасность. Можно быть гениальным маркетологом, как Никас Сафронов, но поможет ли это остаться в памяти поколений? Вопрос в том, как современному художнику не стать Джеффом Кунсом, когда за него работают, а он делает один мазок и на этом все заканчивается. Это произошло с Ильей Глазуновым. Когда-то, в начале 1960-х, он был гениальным художником, тогда он делал все сам, у меня даже есть несколько его рисунков. А потом Глазунов понял, что от него хотят, и стал российским Джеффом Кунсом. Работая в журналистике и будучи скорее шоуменом, чем журналистом, я понимаю: чтобы чего-то достичь, нужно это выстрадать. Без «через тернии к звездам», без страдания и переживания ты не можешь стать легендой. Для художника важны одиночество, отрешенность, созерцание и самопогружение, самокопание — это дает результат.
Московские художники отличаются от петербургских? Чем именно?
В чем проблема московских художников? У них много информации вокруг, они смотрят слишком много телевидения, слушают радио, смотрят российское кино — я это вижу через их работы. Москва создает информационный шум, тут люди ощущают себя в тусовке, в процессе. Картины художников, которые живут в Петербурге, намного глубже, больше отражают реальность. Правда, у Питера есть конкуренция в лице воронежских художников из галереи «Х.Л.А.М.», они делают нечто интересное в искусстве прямо сейчас.
Вопрос века! Знал ли Андрей Малахов, что в заставке программы «Пусть говорят» использована работа американской художницы Барбары Крюгер?
«Могу тебе признаться: когда ее делали дизайнеры я об этом не догадывался. И только года через три, когда я погрузился в современное искусство, узнал про Барбару Крюгер, я понял, что они неплохо протроллили. Это очень смешно».
Кто из петербургских вам интересен, кто есть в вашей коллекции?
Есть Влад Кульков, он живет в каком-то своем мире, совсем своем! Поэтому его работы отличаются, он тебе показывает космос. Если Влад продолжит делать то, что он делает, на протяжении еще лет десяти, то, поверь мне, если и не Кабаковым, но большим художником он станет. Нет, даже без моего интервью. (Cмеется.) Если про старую школу говорить, то Сергей Бугаев Африка. Понятно, что он прошел свои университеты в кругу самых значимых художников того времени, того же Тимура Новикова, он впитал в себя всю энергию эпохи. Я не был с ними знаком в тот период, который знаю по рассказам, публикациям, по общению с кураторами. По тому, что Сергей делает сегодня, видно, что он знает историю искусств, историю советского искусства, он общался с правильными людьми. Сергей понимает немного в маркетинге, и, хотя ему не хватает всенародного признания, понятно, что это имя останется в истории. Африка сыграл в правильном фильме «Асса», который стал культовым для своего поколения, курировал выставки. Сергей мне рассказывал, как водил везде в Петербурге американского художника-абстракциониста Сая Твомбли — это мировая величина, — который никому особо не был интересен. Один день общения с гениальным художником даст тебе больше, чем два года сидения в университете. И то, что Африка живет не в Москве, помогает ему себя реализовать.
У нас до сих пор есть культ Тимура Новикова — лидера ленинградского андеграунда 1980–1990-х и создателя «Новой академии», кажется, что это была последняя мощная фигура в петербургском искусстве. Каких еще художников его круга вы собираете?
С Олей Тобрелутс, например, я не знаком, но у меня есть одна ее работа, висит на студии Горького, называется «Утренняя звезда». Это полотно с пейзажем в стилистике итальянской эпохи Возрождения с одной звездой. Оля — очень хороший художник, но ее новая серия с мерцанием, с долларами вот этими… Это мило, но, мне кажется, больше подходит для каких-то банковских коллекций, для общественных пространств или современных домов. У меня есть Олег Котельников, Андрей Крисанов — он делал обложки альбомов группы «Кино». В моей коллекции — работа Мамышева-Монро. На этой фотографии он в роли Валентины Матвиенко, Влад от руки нарисовал оренбургский пуховый платок и назвал это «Покров губернатора», Матвиенко тогда губернатором была. А Мамышев-Монро, кстати, был на моей программе.
Как вы выбираете работу, которую хотите купить? Исходя из своего вкуса или пользуетесь советами арт-консультантов?
По-разному. Иногда я дружу с художником или просто общаюсь и мне нравится его энергия. Бывает, что во время разговора я понимаю: если я повешу картину этого человека у себя дома, я буду вспоминать его ужасную энергетику. Такую работу я не могу принести в квартиру.
Были у вас знаковые встречи с художниками, которые вы запомнили?
Как-то в Петербурге у меня случилась интересная встреча. Был такой петербургский художник — он недавно умер — Владлен Гаврильчик, ему было, наверное, лет девяносто. Я нашел его квартиру, мне долго не открывали дверь и я подумал: «А жив ли он?» — потому что мне сказали, что художника нет в живых уже лет пять. Я помню, как стоял на улице полчаса, а народ подходил, спрашивал, что я тут делаю, куда я рвусь, к кому? Гаврильчик увидел меня и очень удивился: «Ой, вы Малахов!» Это была такая старая питерская квартира… Я задумался: что, если бы он не был выброшен за борт 1990-ми в возрасте семидесяти лет? Думаю, он смог бы лучше себя реализовать. Мы сидели минут пятьдесят, потом пришла супруга Гаврильчика, и я понял, что она много ему помогала. Она тоже художница, пара ее работ висели на стене. Я подумал, что, если бы она начала рисовать серьезно, у нее могло получиться прекрасно. Это был интересный питерский вечер и я провел пару часов в их квартире. Мне просто хотелось встретиться с ним, я, если честно, очень надеялся, что он подпишет мне работу. Каждый раз, когда я привозил в Петербург эту работу, я не мог найти адрес. И вот когда я встретился с ним, у меня не было его картины с собой, а потом он умер.
Есть ли еще какие-то критерии при покупке, кроме личных ощущений?
Не скрою: современное искусство — недешевое, оно должно отвечать финансовым возможностям. Может, я и переживал, что не стал обладателем шедевра, но смотри: в доме, где мы сейчас находимся, где у меня хранится часть коллекции, был пожар. Да, можно обладать гениальной картиной, но ее могут украсть, могут облить кислотой, она может потеряться. И когда я понимаю, что все в этой жизни — пепел, что все рано или поздно может сгореть, исчезнуть и раствориться, то по-другому воспринимаю фразу Ильи Кабакова «В будущее возьмут не всех».
Что дает вам современное искусство, зачем вы его коллекционируете?
Как я чувствую жизнь и почему мне нравится современное искусство? Художники дают мне совершенно неожиданный взгляд на те вещи, которые я могу не замечать. Они находят идею, к которой я не пришел сам в своих каких-то фантазиях. Иногда я смотрю на чью-то работу и думаю: как должны быть устроены мозги у человека, чтобы он так неожиданно интерпретировал происходящее?
Благодарим Платона Петрова и Александра Бланаря за помощь в подготовке материала
текст: Александра Генералова
фото: Наталья Cкворцова, фото: архивы пресс-служб
Комментарии (0)