Алиса Прудникова: «Искусство перестало быть чем-то элитным или маргинальным, оно стало общим».

По вашим ощущениям как изменился Екатеринбург за время существования биеннале и благодаря ей?

За эти десять лет произошло главное, что я с гордостью отмечаю, – современное искусство стало образом жизни. Идут обсуждения, что за художники, кто из них какой – важный/не важный, появились разные рейтинги и прочее. Искусство перестало быть чем-то либо элитным, либо маргинальным, оно стало общим. Это действительно радует. В этом, конечно, заслуга не только биеннале, ее можно рассматривать только как некий мощный драйвер, а помимо нее есть огромное количество институциональных инициатив и процессов. Это и ГЦСИ, работающий с 1999 года, и появившийся в 2015 году Ельцин центр, и инициативы музея Изо, фонд «Культурный транзит», галереи, некоммерческие пространства и резиденции. Конечно, мощный факультет искусствоведения в Университете. Есть люди, которые на ежедневной основе занимаются пахотой культурного поля. Все вместе это приносит замечательные результаты.

Выросла и аудитория культурных проектов.

Появилось по-настоящему классная аудитория. Посмотрите на цифры, которые показывает биеннале. Например, прошлую посетило 115 000 человек! Это очень хорошие показатели для региона.

Но в новых реалиях на количество зрителей влияет слишком много негативных факторов.

Да, это такой странный год, постпандемический. Никто из культурных институций не может похвастаться очередями, это невозможно хотя бы с точки зрения безопасности. Очевидно, что пришло время подумать, что сейчас является КПД культурных инициатив. В следующую индустриальную биеннале я лично закладываю большую терапевтическую роль. Она о том, как важна офлайн-встреча с искусством, выход из экранчиков, в которых мы с вами так долго находимся, это история про возможность настоящего тет-а-тет общения. Даже если посещаемость биеннале будет не сто, а тридцать тысяч человек, но эти люди испытают тот самый важный катарсис прямого взаимодействия с искусством, я буду считать биеннале не менее успешной, чем предыдущие.

И как будете этот KPI снимать?

Это уровень персональных изменений и говорения о них, о своем опыте. Биеннале не подменяет собой министерство культуры или музеи, но она всегда является мощным толчком для развития ситуации в целом. И вот это ее влияние на территорию как раз реально посчитать. В том числе экономический эффект. Начиная с количества людей, которые приезжают к нам, – все они где-то живут, что-то едят, пьют – такой след в экономике города всегда заметен, как от любого турпотока. Благодаря арт-резиденциям мы расширяем границы биеннале далеко за пределы Екатеринбурга, а это еще и ответ на актуальный запрос о внутреннем туризме. В этом году мы придумали программу индустриальных арт-маршрутов. Уже начиная с лета, каждые выходные, будем приглашать в художнические поездки по Уралу и погружать людей в тему того, что нам кажется важным. Всего будет десять городов-участников: Полевской, Нижний Тагил, Асбест, в Челябинской области – Челябинск, Снежинск, Кыштым, любимейший мой город Сатка, еще будут Тюмень и Тобольск, с которыми уже третью биеннале мы делаем интересные спецпроекты. Нам важны не столько границы областей, сколько охват индустриального мира.

Проект, безусловно, джентрифицирует, меняет территорию, на которую приходит. Доказательство тому — огромное количество креативных пространств, выросших на месте бывших промплощадок. А как он изменил вас саму?

Да просто каждый раз я проживаю новую жизнь за эти два года подготовки. Первым моим и самым глубоким впечатлением от современного искусства была берлинская биеннале 2006 года, которая вдохновила, перевернула сознание, сняла зашоренность. Опыт биеннале, которая проходила исключительно в невыставочных пространствах — от церкви до кладбища, позволила мне увидеть Екатеринбург как место, полное потенциально интересных площадок для художественных практик. Стало не так важно, что нет у нас нормального музея современного искусства. До сих пор не ясно, когда такой появится, а в 2000-х это представлялось еще более фантастически далекой перспективой. Сейчас почему-то вспоминают про «жир двухтысячных», но я помню сферу искусства тех лет, не было у нас никакого «жира», была просто ужасная финансовая ситуация. При этом в 2009-м, когда мы придумывали уральскую биеннале, было понимание, что важно создать именно масштабный проект, который способен сделать город видимым на глобальной карте.

Первая биеннале запускалась в жестких условиях ограниченности ресурсов, и тем не менее заявила о себе на мировом уровне. Честно говоря, каждый раз, заканчивая делать одну биеннале, ты совершенно не готов начинать следующую. Уже отданы все силы, нервы, часть жизни. Но с такого проекта и не соскочишь, раз в два года вынь да положь новый. (Смеется.) Отсюда особая организация всех жизненных процессов. Прибавьте к этому еще одну непростую историю – выбор кураторов. У меня когда-то был разговор с одним очень большим профессионалом, и я говорила, что вот как сложно с вашими кураторами, как часто возникают разные сложности, от бытовых до концептуальных. И он мне ответил, что, выбор куратора – это как выбор мужа, только на два года. (Смеется.) Выходит, я замужем как минимум уже пять раз за разными кураторами.

И каждый раз у вас новое дитя. Как вы решились на него в такой непростой 2020-й, когда совсем не понятны перспективы 2021-го.

Это все благодаря команде. Я рада, что нам удалось в совместной поддержке гибко воспринять ковидные правила игры. Меня лично спасало убеждение, что мы все делаем как в нормальной жизни. Ну, в крайнем случае – нет. Потому что невозможно сохранят здоровую психику и бесконечно думать о плане «В», «С» и так далее. Конечно, мы с командой проговорили миллион разных «а если» – как быть с международными кураторами, вдруг художники не приедут и прочее. Мало того, мы ведь еще в январе, до всех карантинов, придумали тему «Время обнимать и уклоняться от объятий» (Цитата из Книги Екклезиаста – Прим. ред.).

И проявили ту самую провидческую силу искусства.

Да! И это было так мощно, что мы сами испугались. До мая не решались объявлять тему вслух. Переживали, что нас заподозрят в хайпе на пандемии, хотя мы-то совсем иное вкладывали. Для нас была важна внутренняя логика биеннального движения. Мы задали такую высокую планку темой бессмертия, что из этой глобальности надо было уходить в совсем другое поле. Я очень горжусь способностью нашей команды выходить на какую-то новую важную парадигму. Тему 2021 года мы связали с вопросами возвращения к себе. Это переход от сложного философского разговора о надчеловеческом к сугубо личному, телесному, новой конвенциональности прикосновений, к границам личного пространства.

Расскажите о новых кураторах.

Это прекрасная берлинская тройка: Мисал Аднан Йылдыз, Чала Илэке и Ассаф Киммель. Чала была директором театра Горького в Берлине. То есть концептуально связана с театральными традициями. Мисал много работал с турецкой сценой, пропагандировал ее в Европе, потом был приглашен в Новую Зеландию. У него особый кругозор, он мыслит какими-то совершенно галактическими понятиями. А еще в команде есть архитектор Ассаф Киммель, который делал проекты для Музея современного искусства во Франкфурте, Кунстхалле в Баден-Бадене и Павильона Шинкеля в Берлине. То есть у нас драматург, режиссер и архитектор. Эта команда подала на наш кураторский конкурс заявку с темой «Трогающий глаз, мыслящая рука», это цитата финского архитектора Юхани Палласмаа. Согласитесь, очень цепляющий нарратив к рамочной теме нашей биеннале.

Именно эти кураторы стали нашими соратниками в поисках форматов для антикризисной биеннале. Для нас было важно, чтобы они не мыслили исключительно выставочностью. Чтобы вместе с нами искали, какой должна быть биеннале сегодня, когда произошла тотальная перезагрузка отношений с тем, что можно назвать культурный продукт. Мы вошли в новую, в том числе и институциональную, историю как, куда и зачем человек приходит за искусством. А еще карантин дал нам понять, насколько важны маленькие комьюнити, как самоорганизации становятся неким клеем, который не дает людям сходить с ума. И все это теперь надо осмыслить в рамках большого проекта.

Последние месяцы мы поселились в цифровом пространстве. Дефицит осязаемого офлайн общения — то, о чем говорят все вокруг. На фоне этого выстреливает Clubhouse, где от человека осталось и того меньше – только голос. Казалось бы, ищем большей близости, а спрятались еще глубже.

Думаю, это не работает напрямую компенсаторно: нас лишали, и мы побежали наверстывать. Ровно как с музеями не случилось летом бума, когда они, наконец, стали доступны. Нам еще предстоит большой разговор про пространство доверия. Является ли музей таким пространством? Вот и история с Clubhouse скорее про новое стирание границы, про очередную возможность открыто заявить о своей позиции. Пространство здесь не иерархично, поэтому ты с легкостью можешь вливаться в любые разговоры. Я в CH вижу еще одну трибуну и площадку видимости новых экспертов, целых групп людей, которые раньше были от тебя заслонены. Они существовали и обсуждали важные тебе темы, но в своих форумах, профчатах, на фейсбуке, и ты их не видела. Вот сегодня я зашла в одну из комнат, а там говорят про сайнс-арт. Совершенно незнакомые мне люди формулируют интересные мне вещи, и 95% из них я слышу впервые! Послушала, на кого-то даже решила подписаться.

То есть вы считаете, CH — не про уклонение от объятий, а наоборот?

Я думаю, да.

Уральская биеннале пойдет в диджитал?

Мы продумываем такую возможность. Это же вообще новая норма – помимо зрителей, есть юзеры, и они не менее важная часть аудитории. Честно скажу, сложно перестраивать мозг на такую многоформатность. Но просто пришлось принять, что у биеннале есть еще одна площадка – цифровое пространство.

В этом году у вас еще и запредельное количество заявок на участие.

Мы впервые сделали опен колл для российских художников, что, конечно, не означает, что все художники попадут в проект. Мы получили 652 заявки! Такой интерес к биеннале очень вдохновляет, но о каком-то понимании контента выставки можно будет говорить не раньше мая. Единственное, о чем можно сказать с убежденностью — нацеленность кураторов на перформативные практики означает, что основная часть проекта будет создаваться с нуля в Екатеринбурге.

Вы вспомнили 2000-е, когда культурной инициативе сложно было найти финансовую поддержку. Мне кажется, вы и эту планку с успехом преодолели, сумев вовлечь большой бизнес в партнерство со сферой искусств.

Действительно, смена парадигмы с меценатства на партнерство - один из самых серьезных моментов, изменившихся за десять лет. Крупный бизнес увидел в этом смысл. Сегодня мы говорим о стратегическом партнерстве с такими корпорациями как «Ростех» или «Сибур». Они рядом с нами уже годами, значит, довольны сотрудничеством.

Это в целом очень важное движение вперед для региона, для России. То, что изначально было заложено в биеннале как фандрайзинговый инструмент, - ее индустриальная идентичность - это в том числе и идея о том, кого мы вовлекаем в число главных стейкхолдеров и интересантов. У нас получилось, да, но это реально заняло семь лет!

Важно, что с самого начала мы нашли поддержку у властей – федеральных, областных и городских. Все понимали, такой гигантский социокультурный проект работает на повестку каждого из уровней. А вот пул партнеров из большого бизнеса созревал дольше. Хотя, с другой стороны, если посмотреть с точки зрения истории искусств, то все случилось беспрецедентно быстро. Для меня биеннале является суперрезультативным проектом, супербыстрым и с впечатляющими цифрами.

Несомненно, для российской истории искусств в целом индустриальная биеннале – это проект, который еще предстоит изучать, исследовать как он стал проводником и генератором изменений институциональных процессов, которые сегодня происходят в России. В том числе процесс вовлечения частного капитала в искусство.

В этом году мы решили попробовать еще одно направление – программу патронов. Теперь не только юридические, но и частные лица (здесь есть и коллекционеры, и просто чувствующие тягу, сопричастность к искусству люди) смогут поддержать художников и биеннале как институцию. Это сравнительно небольшие деньги, от пятидесяти до нескольких сотен тысяч рублей, которые они могут себе позволить. И это тоже очень важный процесс, до которого у нас не доходили руки, не был времени осмыслить его как еще один ресурс. За десять лет биеннале накопила сторонников, поклонников, и появился еще один, новый формат взаимоотношений до которого созрел проект.

Фото: Ольга Вишнякова

Текст: Валерия Рукавишникова