Интервью с режисером Данилом Чащиным

текст: Полина Бабушкина редактор: Валерия Рукавишникова фото: Рустам Шаимов

Молодой режиссер только в 2016 году окончил магистратуру Школы-студии МХАТ, но уже поставил спектакль «Леха…» на сцене МХТ имени Чехова, а его спектакль «Альма и Брут» вошел в спецпрограмму фестиваля «Золотая маска», в марте представит сразу две свои работы в Челябинске: в Академическом театре драмы имени Орлова спектакль «Убийца» и на кинофестивале «ЗА!» фильм «*#Звездочкарешетка».

Про спектакль «Убийца» вы говорили, что он «не для тех, кто любит театр».
Это новый по формату спектакль для Челябинского академического драмтеатра, где сформировалась определенная публика, которая любит классический репертуар и ей уже «за …дцать» или еще далеко до совершеннолетия. Там нет людей моего возраста, либо их совсем мало. Мне бы хотелось, чтобы их стало больше, ведь они тусуются рядом с этим зданием, но внутрь не заходят. А почему? Потому что считают театр, в широком смысле слова, «папиным-маминым искусством», так как там идут истории, которые с ними никак не резонируют. Я же хочу сказать и показать этим ребятам, что сцена - это не музей, она должна учитывать время, сегодняшнее восприятие, уметь менять интонацию.
Ваш театр – он какой?
Рисковый. Где есть неожиданность. Часто, когда прихожу на спектакль, я через три минуты понимаю, как он будет развиваться, понимаю, по каким законам художник его выстраивает. Мой театр тот, который может спокойно меня обмануть. В таком случае я сам обманываться рад.
Часто сами бываете зрителем?
С того момента, как я переехал в Москву, несколько лет назад, я каждый день ходил на спектакли. Однако сейчас не хожу. Мой мозг, как губка, переполненная водой: сколько информации не лей, она выливается. Ходить, конечно, надо, но в какой-то момент необходимо сказать себе: «Стоп». Я занимаю позицию, что частое посещение театра режиссеру вредно, оно может сбить его с собственного пути, и он потеряет свою самобытность.
Есть ли у вас рабочие принципы?
Я стараюсь говорить спокойно, не повышать голос, потому что не люблю режиссеров и вообще людей, которые кричат. Мне кажется, это проявление слабости. Особенно для режиссера. Его крики – это некая театральность, игра в мучающегося художника. Начинается дурацкий театр одного режиссера. Не понимаю такого. Можно, конечно, повысить тон, но только чтобы взбодрить. Еще один важный принцип: нужно работать с теми, кого хочется обнять. В противном случае, сделай так, чтоб захотелось его обнять, либо не работай с ним вообще. С кем бы и где бы я ни работал, у меня есть правило – из всего делай семью. Люди, которые сейчас с тобой работают, – это самые близкие люди, вне зависимости от того, что проект на два дня или на месяц. Ближе них у тебя никого нет.
Вас слушаются артисты?
Да. При этом, когда я ехал в Челябинск, меня все крестили. Говорили: «Челябинский театр? О-ё!» Рассказывали байки, что тут есть какая-то практика съедать режиссеров: они приезжают, у них не получается работать, их заменяют. Я уже готовился. Приехал и обнаружил, что вообще никаких проблем нет. Для режиссера важно, чтобы сложился замысел и компания. Тогда ты обречен на то, что получится что-то интересное. В Челябинске пока у меня все складывается. Мне кажется, я умею работать с артистами. Постоянно с ними советуюсь. Я ленивый режиссер. Не готовлюсь к репетициям, прихожу и придумываю все на площадке. (Смеется). Так, например, «Убийца» придуман процентов на пятьдесят артистами, их предложениями, этюдами. Я лишь затейник: «А давайте сделаем вот это!». Делаю спектакль недели две, все остальное время спектакль делает меня.
Что такое «чернуха»?
Жестокая правда без любви. Я очень плохо к ней отношусь. Например, у тебя есть рана, и я ее расковыриваю, мучаю тебя. Но если я показываю на своей ране: «Слушай, у меня здесь болит. А у тебя как? Сходи к врачу», у меня цель вылечить тебя, а не заставить страдать. Почему? Потому что я люблю тебя. А если цель – сделать тебе больно и показать всю грязь и ужас – я тебя не люблю.
Режиссер в кино и в театре – это два разных человека?
Конечно. Даже свет поставить в театре и в кино - две разные вещи. Кино – это клей и ножницы, это картинка. А театр – это работа с энергиями, с невидимым. Почему кинорежиссеры в театре проваливаются? Думаю, это связано с тем, что театральные режиссеры имеют уникальную возможность подробно и долго взаимодействовать с артистом, в то время как в кино этого нет, там все быстрее, из серии «Когда надо? Вчера надо». Актеры – это самое важное, что может быть и в кино, и в театре, и, мне кажется, не все киношные режиссеры умеют с ними работать. Вспомню Константина Богомолова, режиссерскую лабораторию которого при МХТ имени Чехова я посещаю, так вот слушаешь его и понимаешь, что нет ничего интереснее на свете, чем работа с артистами.