Философы: Владимир Мартынов

[философия музыки] 

Владимир Мартынов

Посткомпозитор и поэт — о том, что время композиторов кончилось и наступает новый палеолит.

Сегодня, когда все возмущаются моей постановкой вопроса о конце времени композиторов, пора спросить: а как вообще возникла фигура композитора, на каком основании? Допустим, рага или маком ничуть не менее великие традиции, чем композиторская. Их исполнители пользуются клише, воспроизводят архетипический образец, в этом состоит специфика устной культуры. А фигура композитора — сугубо европейское ноу-хау, появившееся в XI веке, когда Гвидо Аретинским было изобретено нотолинейное письмо — технология, позволившая фиксировать мелодию, которую еще никто не исполнял. Хотя до этого была крюковая нотная запись, писали невмами, но по ним можно было воспроизвести только услышанную музыку. А композитор — это тот, кто стал записывать нотный текст и создавать принципиально новые музыкальные структуры.

Композитор — это не вопрос таланта. Расцвет композиторов связан с появлением печатного станка, когда стало возможно тиражирование авторского текста. Когда, по слову Маршалла Маклюэна, галактика Гутенберга «схлопнулась», мы перешли совсем на другие носители — электронные, цифровые, и места композитору не осталось. Во времена нотопечатания композитор был единственным игроком на музыкальном поле: если он не напишет партитуру, исполнителю будет нечего исполнять, слушателям — нечего слушать, критику — нечего критиковать. Теперь появились звукозапись и микрофон, и композитор уже не один игрок, есть конкуренты. Возьмем премию «Грэмми». В ней сто пятнадцать номинаций, и классической музыке принадлежат только семь, начиная с девяносто пятой. Это то место, которое классическая музыка объективно сейчас занимает. Но даже в эти номинации никакой современный композитор не может попасть сам по себе, а только в том случае, если его удачно исполнят.

В конце XX века композитор был оттеснен на второй план могучей фигурой исполнителя. Однако даже чисто теоретически освоение пространства композиции истощилось — акустически и технически. Сначала осваивались простые интервалы — кварта и квинта. В XIV веке консонансными стали терция и секста. Благодаря Шенбергу с его додекафонией в XX веке освоили секунду и септиму. Потом освоили диссонанс, появился авангард. А дальше что? Четвертьтоника или микротоника, микроинтервалика? Или возвращение к чистой диатонике, что и делает Арво Пярт, например. Эта музыка — не событийная, в ней нет композиторской драматургии, как у Бетховена или даже Стравинского. С точки зрения «присяжного», нормативного композитора, это капитуляция, белый флаг.

Вот было время великих географических открытий. Сейчас открытий нет, = но путешествия продолжаются. Федор Конюхов — мужик не менее крутой, чем Колумб, он уже несколько раз совершил кругосветку, но ничего не открыл. Так и в музыке: делать-то можно, но уже ничего не открыть. Разве что в самом себе, но не на той планете, которая называется великим искусством. Кроме того, исчерпало возможности высказывание как таковое, интерес к нему утратился. Если раньше фраза «Я вас любил, любовь еще быть может…» могла быть предметом искусства, то сейчас предметом будет являться то, на основании чего возникает эта фраза и как она вообще может возникнуть.

Почему надо так цепляться за композитора и за текстовую музыку? Очень хорошо, что их время прошло, а музыка наконец освободилась от этого диктата. В традиционной культуре совершенно другое религиозное, метафизическое, философское отношение к музыке. Для композитора музыка — то, что существует в нем, в его великом сердце. А для «традиционного» человека музыка — энергетический поток, существующий помимо него, в который надо уметь вступить и пропустить его через себя. Это как прана, как китайская ци. Что делает композитор с этим потоком? Он строит ирригацион-ные системы запруд, фонтанчиков — фантастические, замечательные, но поток — лучше. Конец композиторов означает конец надругательства над этим потоком и возвращение его в то естественное состояние, в котором он, собственно, и должен находиться.

Мир вступает в какой-то новый период. Может быть, новый палеолит. Искусство в понимании Канта и Шиллера сегодня уже утратило силу. Начинается цивилизационная подвижка. Причем настолько крупная, что рядом в истории человечества ничего не стоит, кроме неолитической революции. Мне жаль Россию, в которой я живу, народ, к которому принадлежали мои предки и я. Жизнь, которая нас окружает, — абсолютный тупик. Общество потребления не имеет права на существование. Человек в своем сегодняшнем виде не имеет права на существование. Просто надо дойти до края. У Хлебникова есть замечательные строки: «И когда земной шар, выгорев, / Станет строже и спросит: “Кто же я?”, / Мы создадим “Слово о полку Игореве” / Или же что нибудь на него похожее». Тогда появится новое великое искусство, новый миф, новый фольклор, новая цивилизация.