Марко Касагранде: «Почему бы вам в России не строить многоквартирные дома из дерева?»

Марко, привет! Расскажите немного про себя?

Я архитектор из Финляндии, у меня есть офис в Хельсинки, который занимается архитектурой и инновациями, и еще я профессор в Школе Архитектуры в Бергене. Я вырос в Лапландии, на самом севере Финляндии, и начал карьеру с самообучения. Там же я организовал свою первую небольшую фирму.

Когда вы говорите про инновации в архитектуре – вы что имеете ввиду?

Я всегда думал, что архитектура сама по себе – это ничто, что она не представляет сама по себе интереса, мне всегда была интересен срез, где архитектура пересекается со средовым искусством или с урбанизмом, или с социологией, антропологией и так далее. Когда создается какое-то новое знание. Вы никогда не знаете заранее, в чем оно будет заключаться, но оно всегда рождается из пересечения дисциплин.

Вы приведете пример? Сейчас все говорят слово мультидисциплинарный, так что оно воспринимается как штамп.

Это всегда начинается как некий конкретный случай. Например, правительство города просит сделать реконструкцию парка. И я собираю исследователей, студентов, профессионалов из разных областей, которые вместе могли бы справиться с этой задачей. Вместе мы начинаем что-то вроде путешествия, мы смотрим на это с разных точек зрения, потому что у всех свои взгляды. И когда они все говорят, архитектор зарисовывает то, что он слышит, это что-то вроде стенограммы, и этот процесс проходит несколько витков по спирали. Это похожее на армию из четырех-пяти человек. Постепенно вырисовывается картина того, каким в итоге мог бы быть дизайн, тектоника, рождается ясная идея. Когда начинается процесс строительства — а с ним я чаще имею дело в одиночку — структура обретает физическую форму, появляется пространство. И когда я сам впервые его вижу, чувствую, что это больше, чем мог бы сам придумать. Я всегда очень жду этого момента. Дизайн как бы выходит из под моего контроля, я чувствую себя рабом, архитектура становится больше чем я, больше, чем сам дизайнер. И это потрясающее ощущение. Ты можешь проектировать и предсказывать только до определенного предела. И в конце всегда получается не то, что я с самого начала себе представлял.

То есть другие люди вносят непредсказуемость?

Именно! Например, я ничего не знаю о том, как растут деревья, и я приглашаю биологов и ландшафтных архитекторов. Они приходят и говорят, что нужно больше света или больше пространства для корней. И тогда какие-то вещи в проекте определяются сами собой. Есть такое понятие в архитектуре – “открытая форма”. Имеется ввиду, что за одной подобной реакцией следует еще одна, то есть дизайн рождается из неких конкретных вызовов и задач. Форма рождается в процессе, в диалоге. Для меня это эмоция, она как будто вскрывает меня. Я верю в чрезвычайные происшествия. Обычно про них говорят как про что-то плохое, но я всегда жду их.

Это ведь что-то физически пугающее?

Да, пугающее! Но действительно жду эту неприятность. Для меня это эмоция, почти как для художника, который делает перформансы. Некоторые из них очень бояться сцены, у некоторых даже бывает тошнота, но когда они оказываются там, все случается, они забываются и отдаются своему представлению. Ты как будто прыгаешь с самолета с парашютом, чтобы где-то приземлиться.

Странно, Финляндия такая спокойная и рациональная страна.

Я не такой.

Как так вышло?

Трудно сказать. Может быть, часть объяснения в том, что я вырос в Лапландии. Я редко бывал дома, все время проводил на улице. Строил снежные пещеры, все что угодно, но все время строил.

Снежнеы дома – это ведь одни из древнейших архитектурных форм?

Они белые и такие чистые, а внутри темно-синие. А когда проделываешь дырку в стене, и внутрь попадает свет… Мы жили в Лапландии в последней на Севере деревне, за нами начиналась тундра. Чтобы строить дома, нужен лес. Деревня может стоять у леса и реки. У нас были маленькие арктические фермы. К нам еще доходили дороги, и у нас был магазин, так что к нам заходили номады из тундры купить молока или пива или еще чего. Так что я жил на пересечении двух культур: оседлой и кочевой.

Невероятно, что в том районе еще есть кочевые люди.

Да, у них были свои переносные домики и какие-то летние постройки. Они смотрели на наши дома и думали, что бы могли из них использовать — выбрали окно. Они носили с собой окна, чтобы вставлять в свои временные дома.

Вы говорили в своем выступлении, что вы анархист в смысле архитектуры, любите все самодельное. Я могу легко себе представить такой образ жизни на юге, но вот в холоде?

В Финляндии первое, что вы должны построить – это сауна. Она может быть маленькой, но когда она есть, вы в безопасности. Дом вам не нужен. Если вы в лесу и у вас есть деньги построить небольшую сауну, то у вас есть теплая комната, у вас есть камин, который можно использовать для обогрева помещения и для готовки, вы можете помыться – и это основа. И постепенно, по мере того, как вы можете себе позволить, вы строите вокруг сауны еще что-то, дом, например. Дом у нас традиционно состоял из одной комнаты, где можно спать, а на лето он расширялся. Сейчас дом должен служить круглый год, и это сразу очень большая структура с большим количеством ванных комнат и туалетов. Он становится очень сложным и странным. Я не согласен с этим, мне нравится традиционный уклад, когда все в одном пространстве, где одновременно спят, готовят, общаются, танцуют, все что угодно. В наступлением весны это пространство может становиться более открытым, а летом открытым совсем.

Мы ведь привыкли к некоторой степени приватности? К отдельной спальне?

Сейчас да. Но я, например, когда строил свой дом, построил только одну комнату для нас с женой и троих детей. Я согласился только с тем, что мне нужен водопровод внутри. У нас есть коробка в комнате, внутри которой находятся туалет и ванная, и от стены этой коробки отходит кухня, так что на кухне тоже есть вода. Когда дочери нужно побыть одной, она забирается наверх этой коробки. Мальчики могут спрятаться от всех в кладовке. И его кровать отгораживается раздвижной дверью. У меня и моей жены Никиты нет отдельной комнаты. Наша кровать стоит за камином, это и есть наше укрытие.

Вы впервые в Петербурге?

Нет, я был здесь несколько лет назад с лекцией и еще довольно давно, когда я совершал долгое путешествие?

Какие у вас впечатления о городе?

Грандиозные, но я знаком только с классическим центром, так что не представляю себе, сколько слоев в действительности составляют город. Очень много машин, и это раздражает. На берегах Невы очень приятно.

Если бы вам предложили поработать в Петербурге кем-то вроде советника, какие бы были ваши главные идеи?

Я предложил бы вам строить многоквартирные дома из дерева, почему вы до сих пор этого не делаете? И вы могли бы это экспортировать. Вы могли бы развивать эти технологии, забудьте бетон. У вас же есть ресурсы! Я бы построил целый район советского маштаба из дерева. Знаете, в Шотландии сейчас 70 процентов домов городских строят из него, и Китай скоро начнет это делать.

Вы упомянули, что однажды были в Петербурге проездом…

Я путешествовал из Финляндии в Хоккайдо. Это было давно, в 2003-м году. Я тогда работал в Йокогаме, портовой части большого Токио. Я работал над триеннале в Йокогаме, было очень жарко и влажно. И один из кураторов предложил мне работу в Хоккайдо. И когда я сошел там с самолета, я очень удивился, потому что ощущение было точно такое, как будто я сошел с самолета в центральной Финляндии. Воздух и лес были точно такими. Я псомтрел на карту, и неожиданно увидел, что между Финляндией и Японией только одна страна, Россия, и мне достаточно одной визы, чтобы совершить переезд на машине. Я не мог оставить эту идею, получил визу и сел в автомобиль.

И я поехал от своего дома в Карреа через Петербург, Москву, Нижний Новогород, Казань, потом по Северу через Пермь, через Урал к Екатеринбургу, к большим сибирским городам, через Омск, Красноярск, Новосибирск и, наконец, Иркустк. Потом по южной стороне Байкала в Бурятию, в Улан-Уде. И в Улан-Уде дорога неожиданно закончилась. Я ехал вдоль Амура к Хабаровску очень и очень долго, там почти 2000 километров бездорожья, мне пришлось 13 раз переплывать реки на машине. У нас был Ленд Ровер Дефендер, он может уходить под воду на 180 сантиметров. И потом, как из ниоткуда, снова возник асфальт. А потом мы приехали в Хабаровск, потом в Комсомольск-на-Амуре, в Ванино, затем на кораблике приплыли на Сахалин. Мне было 32 года, мы путешествовали с моим другом Сами. Мы немного боялись русских городов, и денег у нас было немного, так что мы всегда спали в лесу. И это было самое главное откровение моего путешествия. Пока едешь по северному лесу, ничего не меняется – те же птицы, те же рыбы, те же деревья. Ничего не меняется от Финляндии до Японии.

Текст: Мария Элькиноа