Мэган Виртанен о том, почему красота стала религией

«Красота — твой долг». Рекламный слоган производителей косметики времен Второй Мировой Войны 70 лет спустя предельно актуален. Красота стала нашей социальной обязанностью, в мире на нее тратят денег больше, чем на образование. Мифология самосовершенствования плавно сдвинулась в сферу атлетики. Искусство перестало быть единственным способом демонстрации усовершенствованной реальности, поклонение совершенству переместилось из музейных залов в реальную жизнь. Американские пластические хирурги говорят, что все больше пациентов просят «сделать им такое же лицо, как на отретушированных селфи», а сертификат на увеличение груди вот уже десяток лет считается на Западе хорошим подарком девушке на окончание школы или совершеннолетие. Внешность стала товаром, который можно купить, в том числе в рассрочку.

Первые успешные пластические операции проводились уже в 19 веке, но семимильными шагами это направление медицины развивалось в ходе Первой Мировой Войны, когда начали в прямом смысле слова восстанавливать лица солдат с тяжелыми ранениями или ожогами. Пластические операции оставались крайне рискованным делом и требовали серьезных показаний вплоть до 1930-х, когда ими заинтересовались боссы голливудских киностудий. Если актрису от статуса звезды экрана отделяет только неудачная форма носа, можно и рискнуть. В 1960-е пластическая хирургия в США уже попадала в категорию доступных простым смертным услуг, а к 1980-м бытовала шутка про операцию по увеличению груди, сделанную в обеденный перерыв. В середине 2000-х в мире ежегодно проводили пару десятков миллионов пластических операций, ежегодный прирост исчисляли в 5-10 процентов.

Отношение к собственным лицу и телу как к материалу для переделки «по установленным образцам» — закономерный результат индустриализации и рождения массового общества. В мире, где общественное мнение основывается только на самопрезентации, «право выбора судьбы» закономерно приводит к желанию выбирать внешность. Индустриальные идеи стандартизации, замеров и нормативов прекрасно сочетаются с присущим массовому обществу стремлению к стиранию индивидуальных черт, нивелировке особенностей и замене их «общими идеалами и общими мечтами». Мы хотим выбирать не только платье, но и форму носа. Более того — нам нужны одинаковые носы.

Впрочем, находится место и для архаики: как надевание маски для человека традиционного общества равнялось «смене сущности», так и пластическая операция для нас содержит обещание «другой жизни». Если же все еще остаются сомнения, то на помощь приходит реклама, позволяющая нам узнать о невероятном количестве недостатков нашей внешности. Давление культурных стандартов не ослабевает ни на минуту. Однако не стоит возлагать всю ответственность только на СМИ — представления о хорошем внешнем виде складываются в первую очередь из личного опыта, из того, за что нас чаще всего хвалили или ругали. Ни одна реклама или Инстаграм-дива не способна подтолкнуть к раздумьям о целесообразности пластической операции так, как могут это сделать любящие родственники.

Нравится нам это или нет, но у красивых людей действительно больше социальных шансов, особенно в условиях современной перегруженности информацией, когда поверхностный взгляд стал нормой. В обществе, стремительно движущемся от нарциссизма к истерии, где сущностью стала демонстрация, красота заняла место, некогда отведённое под идеи высшего блага и высшей истины. Но если уж встреча внутреннего идеала с внешней действительностью возможна только при помощи скальпеля — то так тому и быть.