Фотограф Александр Петросян — о возможной потере зрения и о том, как изменился Петербург и горожане за 20 лет его карьеры

Когда вы переехали в Петербург и каким город был тогда?

Переехал в Петербург я в детстве: впервые попал сюда году в 1973 (Александру 55 лет — прим. ред.), а стал жить — в 1977-м. С тех пор, вот уже больше 40 лет, я живу на Васильевском острове — центр города воспринимаю как продолжение собственной квартиры, настолько все близкое и знакомое.

Тогда Петербург сильно отличался от нынешнего, это был почти другой город — гораздо ближе к тому, каким его задумывали при Петре. Не было обилия визуального мусора: машин, вывесок, проводов, билбордов, знаков. Тогда фотографировать было проще. С другой стороны, возможно, когда провода исчезнут, на кадрах они будут восприниматься как милый анахронизм. 

Был город более открытым — не было никаких препятствий, можно было подняться на любую крышу, пройти через каждый двор, попасть в любую парадную, никто не был против фотографироваться. Сейчас больше барьеров и ограничений, пропало ощущение простора, свободы и единства. На набережной Мойки у Певческого моста были не закрытые особняки, как сейчас, а коммуналки. В роскошных интерьерах с кариатидами и атлантами жили самые обычные люди, выглядело это сюрреалистично. Город был более аутентичным, хотя присутствовало в нем и дремотное провинциальное ощущение.

Виды Петербурга пробудили в вас желание фотографировать?

Самый мощный двигатель, мотивирующий тебя взять в руки камеру — это критическая масса впечатлений. А поскольку ты живешь среди этого великолепия, впечатления накапливаются, как радиация. В какой-то момент я понял, что не могу не снимать. В полной мере я это осознал в 2000-м году, когда начал всерьез фотографировать. До этого были скорее попытки приобщения к теме, но это не было систематической деятельностью.

Чем вы занимались до этого?

Первый фотоаппарат я получил в подарок еще в 1979 году, будучи школьником, с тех пор считал себя фотолюбителем. Профессиональную деятельность начал в 1986-м, когда, вернувшись из армии, поступил фотографом в заводскую многотиражку и до 1991 года работал там. Потом начались лихие 1990-е, приходилось заниматься сопутствующими вещами вплоть до торговли подержанными фотоаппаратами на рынке. Надо было зарабатывать деньги, так что я начал снимать свадьбы, школьников, детей в детских садах. Дело было прибыльное, но мне быстро надоело — деньги не компенсировали досады от того, что я занимался не тем, чем хотелось. Поэтому в 2000-х я все это бросил, начал с нуля и устроился в «Мой район», а потом в «Коммерсантъ».

20 лет назад у вас начались проблемы со зрением. Как это на вас повлияло?

Это совпало с тем моментом, когда я начал всерьез фотографировать. На рубеже тысячелетий я сделал операции по пересадке роговицы на обоих глазах. Проблемы со зрением усилили желание увидеть и сделать больше, пока эта дверца не закрылась. У меня ни тогда, ни сейчас нет твердой уверенности, что завтра я буду видеть. Это обостряет восприятие — я на все смотрю, как в последний раз. Сама возможность снимать меня впечатляет — вроде вижу я плохо, а умудряюсь этой штуковиной, как костылем, компенсировать свой недостаток.

Вы лучше видите через линзу фотоаппарата?

Нет, но если ты не видишь чего-то физически, то картинку может достраивать твой мозг. Получаются интересные результаты: я снимаю не то, что вижу наверняка, а то, что мне кажется. Я не всегда знаю, мужчину фотографирую или женщину, старика или молодого человека. Что-то додумаю, а дома без спешки на большом мониторе разглядываю и понимаю, что снял совсем не то, что предполагал — и это второе открытие. Хотя неудобства, конечно, есть, но я стараюсь делать как можно больше кадров и из горы мусора выбираю удачные.

Для меня это чудо: лучшие снимки случаются не когда ты все рассчитал, а когда произошло что-то неожиданное. Все лучшее случается вопреки обстоятельствам. Например то, что я умудряюсь делать хорошие кадры — я не могу назвать ни одной рациональной причины, почему это возможно. 

Я думаю, глупо рассчитывать только на собственное мастерство и опыт, много раз убеждался в том, что в сложных условиях они не помогают. Спасает только тот самый «наперекосяк», а раз так — зачем приписывать себе умения и успехи? Получается, что ты не сам снимаешь, а тобой вроде как снимают. Я стараюсь доверять интуиции — она, на мой взгляд, гораздо прозорливее. Снимаю я больше нутром, чем зрением — ощущаю эмоции и жму на кнопку. И если у тебя получилось зарядить снимок своим чувством, конечно, зритель это считает.

Какие черты Петербурга и петербуржцев вам кажется важным подчеркнуть в фотографии?

Город, как и мои фотографии, возник и существует вопреки. Преодоление — и есть символ Петербурга. Я его вижу, например, в своем известном раннем кадре с человеком на разведенном мосту. Рядом с закрытым на ремонт Благовещенским мостом был мост-дублер, я шел по нему снимать чью-то свадьбу и увидел рабочего, который торопился — сдача работ была запланирована на следующий день. Я на ходу щелкнул его, но этот снимок на долгое время стал для меня визитной карточкой: мост разведен, под человеком пропасть, но чудом он перешагивает на другую сторону.

Поменялись ли петербуржцы, которых вы фотографируете?

Люди становятся более закрытыми, наверное, это связано с тем, что теперь любого из нас можно снять и выставить на обозрение в социальных сетях, не каждому этого хочется. А взаимоотношения между горожанами все те же: они любят, ненавидят, радуются и печалятся. Меняется только внешнее.

Менялись ли ваши любимые места в городе?

Наверное, нет — как был пресловутый «золотой треугольник», так и остался. Парадокс в том, что это такой маленький участок территории, но в нем постоянно происходят открытия. Можно идти по улице, на которой живешь 40 лет, и, неожиданно подняв голову, заметить новую деталь на фасаде. Меняется погода, настроение, люди, ты сам. Это как калейдоскоп — вроде камушки все те же, а узоры разные.

Что происходит с вашим зрением сейчас?

К сожалению, пересаженные органы имеют меньший ресурс, чем собственные, и рано или поздно он заканчивается. Но благодаря этой проблеме я узнал, как много людей готовы поддержать меня — помощь эта совсем не лишняя, те же капли для глаз и поддерживающая терапия требуют немалых денег. Пожертвования на Patreon позволяют мне продолжать заниматься любимым делом. Не знаю, как долго это продлится, но я точно не намерен унывать или готовиться к концу. В моей жизни всегда происходят счастливые чудеса — даже на самом краю. Поэтому придерживаюсь любимого принципа «делай что можешь, и будь что будет».