"Что, грустное получилось интервью?" – озабоченно спросил Руслан и протянул мне на прощание визитку. "А кто сказал, что все интервью должны быть веселыми?" – ответил я. На визитке было нарисовано окно, за стеклом которого мутнело чтото большое и очень темное.
– Мы долго думали над эмблемой, а у нас еще в первом спектакле было окно, поэтому мы придумали, что по ту сторону окна находится безграничный космос… Космос, а в нем звездочки.
– А вы внутри сидите и в окно смотрите или же снаружи в окно заглядываете?
– Мы и там и там, мы – граница.
– Окно открывается?
– Оно открыто.
– Как поживаешь?
– Летом я почти не отдыхал, да и вообще никто из нас уже лет семь не отдыхал. Потому что мы живем в другом времени. Как поступили в Театральную академию, так время изменилось. Мы немножко расслабляемся во время гастролей за границей, смотрим, как другие люди живут. А обычно находимся в большом нервном напряжении. Это связано с нашей профессией.
– Как ты оказался в театре?
– Я не мог оказаться в театре. Потому что театр создали мы сами. Наш театр – это группа выпускников Театральной академии. Причем недавних выпускников. Мы просто вместе жили, было желание сохранить наш студенческий проект. Нам говорили, что сделать театр в Петербурге невозможно. Но мы были молоды, и нам все-таки удалось полтора года назад заявить о себе. Первая наша работа была сделана по мотивам рассказа Андрея Платонова "Река Потудань". Ее выдвинули на "Золотую маску".
– Как ты стал худруком?
– Я не знаю, что такое лидерские качества. Я только хотел вывести наружу тот мир, который, как мне казалось, внутри меня живет и не дает мне покоя. Вот и все. Это можно назвать самореализацией, можно по-другому назвать. Но потребность была, она еще остается и, несмотря на обстоятельства, что-то внутри живет. Я не канонический художественный руководитель, я не могу сказать, что меня боятся и шарахаются от меня по углам. Просто мне кажется, что в какой-то момент мы начинаем понимать друг друга, если заражены одной идеей. Это всегда чудо, когда люди начинают слышать друг друга.
– Ты в детстве играл в куклы?
– Нет, и, более того, последняя наша работа – это не кукольная работа. У нас в стране нет понимания того, что такое кукольный театр. Например, самый известный кукольник Франции Филипп Жанти делает спектакли не с куклами, а с актерами классического театра и достигает таких визуальных результатов, что перед ним снимают шляпу. Это немножко другое измерение театра. Это другой театр. Не какая-нибудь лабуда, которой очень много.
– У вас в спектакле "Невский проспект" есть чудесный персонаж – Губы на колесиках. Как этот образ родился?
– Он из Гоголя вышел. Там у автора все написано по этому поводу, и мы буквально восприняли этот текст. Буквально, буквально. Там же есть улыбка. Так все появилось – все эти бакенбарды, улыбки, глаза, носы. Все это у Гоголя есть. Жалко, что ты не видел новой работы, потому что сейчас у меня все мысли о ней, и старый спектакль уже очень далеко. Наш новый спектакль называется "Небо в чемодане, или Цуцики в ночи".
– Кто такие цуцики?
– Если перевести с белорусского, цуцики – это слепые щенки. Но в принципе цуцики – это не совсем состоявшиеся люди. Странные. Люди, которые не видят дальше собственного носа, которые не видят жизни, людей, не чувствуют их. Сначала не видят, а потом прозревают. Поэтому – "Цуцики в ночи". По большому счету мы все цуцики в ночи. Мне так кажется. Мне смешно, когда люди пытаются думать, что они крутые и сильные. Каждый человек либо прозревает в жизни, либо не прозревает.
– Что ты любишь читать?
– Сейчас мне интересно ощущение от прочитанного. Мне интересен воздух. Я стихи люблю. Люблю Мандельштама, у него есть такое выражение: "ворованный воздух". Поэт должен украсть воздух, своровать откуда-то. Это для меня важнее, чем какие-то холодные категории.
– Но ведь воровать нехорошо…
– А мне кажется, что прислуживаться еще хуже. Поэт не может быть нормальным и хорошим человеком. В обыденном смысле. Ему нужен воздух. Потому что сейчас все нормальненько и усредненно. А воздуха, разреженного, с вершин, не хватает. Нет, он не о воровстве говорит, он ведь не был вором.
– Если бы тебе предложили сделать куклу самого себя, то какую бы ты ей дал роль и в каком спектакле?
– Я бы прежде всего отказался от этого замысла. Так нельзя делать. Нельзя играть в такие вещи. Я бы не смог сделать такую куклу и не смог бы даже о ней подумать. Не знаю. (Надолго замолчал.) У Мейерхольда есть замечательное выражение – когда его ругали критики, он возразил: "Ну что вы все ругаете этот спектакль? Я уже давно в другой точке". Вот и я уже давно в другой точке. Где-то далеко. Что, грустное получилось интервью?
Комментарии (0)