Певица Манижа: «Взрыв хейта сейчас — это брызнувший нарыв, который зрел и взорвался от одной маленькой песни Russian Woman»

Победа Манижи была воспринята с восторгом теми, кто давно (как мы!) следит за взлетом этой талантливой девушки. И вызвала беспрецедентный всплеск хейта в адрес певицы. Музыкальный обозреватель «Собака.ru» Дмитрий Первушин встретился с Манижей, чтобы узнать, как на самом деле возникла песня, которая «пошатнула скрепы», и спросить у нее, как справиться с хейтом, который неизбежно прилетит к любому, кто смело выступает со своими идеями.

Наша прошлая обложка «Собаки. ru» с вами была четыре года назад, в феврале 2017 года, когда вы были восходящей звездой инди-сцены.

Та обложка была моей вообще первой в жизни! Это большая смелость Яны Милорадовской и всей вашей команды поставить на обложку девчонку, у которой меньше 200 тысяч подписчиков в инстаграме! Для меня это стало большим знаком и поддержкой, что превратилось потом во вдохновение и веру в себя. Так что огромное спасибо!

Всегда рады поддержать настоящих героев! Теперь мы говорим с вами уже в новом времени и с новой вами. Чтобы развеять всю конспирологию о вашем участии в «Евровидении»: как сложилось ваше участие?

Вот как все было: ровно год назад, в начале марта, я поехала в Тель-Авив на гастроли с «Гоголь-центром», где пела в спектакле «Наша Алла». Я решила задержаться на пару дней, сделала пост: «Ой, ребята, есть ли какие-нибудь музыканты в Тель-Авиве, хочу поделать музыку». А я обожаю работать над музыкой в путешествии: знакомлюсь с людьми, они меня вдохновляют, я вижу другие традиции и интегрирую их. И мне нравится новая поп-музыка Израиля! С одной стороны, она свободная, с другой, традиционная — это я чувствую и внутри себя самой. И вот я знакомлюсь с двумя потрясающими музыкантами, Ори Капланом и Ори Авни. И (внимание!) именно 8 марта 2020 года я написала с ними драфт песни Russian Woman.

Что такое драфт песни?

Драфт — это куплет, припев, куплет. Остальное еще не было написано. И этот набросок так и остался лежать — начался ковид. Помните трек Джейсона Деруло Talk Dirty? (Напевает.) Вот Ори Каплан этот хук придумал. Уже после работы над треком мы узнали о заслугах каждого, когда сели в баре и обсудили, кто что делает по жизни, и я поняла, что передо мной два таких больших музыканта. Я не знала, что с этими людьми познакомлюсь. Моя подруга встречается с другим Ори, который дружит с этим Ори, и в общем тут какая-то... загадка судьбы. Эта демка лежала год, и ничто не предвещало — пока буквально 5 марта 2021-го не раздался звонок, и мой директор и партнер Майя Серикова сказала: «Скоро отборочный тур на “Евровидение”, будем участвовать?» (отборочный тур состоялся 8 марта 2021 года. — Прим. ред.).

То есть, какого марта для вас началась история с «Евровидением»?! Серьезно? 5 марта 2021 года?

Да, 5 марта мы отправили в оргкомитет все мои песни, которые были недавно написаны, и они выбрали Russian Woman. Я говорю: погодите, эта еще не доделана, вот же готовые. А они такие: нет-нет, пусть будет Russian Woman.

Ну а вам-то хотелось показать эту песню?

Конечно, мы и сами понимали, что лучше бы взять ее! Исполнить 8 марта такую веселую песню — здорово. И символично исполнить песню о русской женщине. В общем, пазл сложился — единственное, что не укладывалось в голове, — как за сутки ее дописать. Как поставить номер, сшить костюм, все продумать, не нервничать перед выходом на сцену. Ну и пройти — было бы неплохо! Но мы реально за сутки все сделали. Была смешная ситуация. Мама шила комбинезон с принтом «РАШН WУMAH» на спине. Когда его принесли из печати, выяснилось, что мы в спешке ошиблись, и «woman» напечатано с опечаткой. Теперь все говорят, что У вместо O на желтом прямоугольнике — это специальный символ, «символизирующий женское начало», который придумали мы! (Смеется.) Это Бог, судьба, что-то, что больше нас, — оно точно нам помогает и ведет. Да, я слышала фразы про «доверяй судьбе, доверяй себе больше». Но раньше я не понимала значения этих слов. Как в йоге, когда ты сильно напряжен, нужно расслабиться, — и здесь оказалось нужно то же самое.

Вы делаете очень проработанную музыку. Сложно принять то, что вы прошли с фактически не готовой вещью?

Да, я страшный перфекционист. Работаю над песней по полгода, снимаю клипы по несколько месяцев! Я хочу гордиться тем, что сделала, и никогда не выпускаю демки. И сейчас я впервые в жизни вышла на сцену с демкой. Но я решила выдохнуть и расслабиться. В этот раз судьба приведет туда, куда нужно. Шоу на Первом вышло душевным. В этом году Первый канал собрал действительно музыкантов! Было так кайфово находиться с ними на одной сцене. Мы разные, но мы все — про музыку, и долго к этому шли. Антон Беляев — сколько прекрасного он делает для индустрии! А Маша Зайцева, которая начинала еще в «Народном артисте» — она прошла столько всего в своей творческой жизни, и сейчас наконец у нее с невероятной Машей Шейх есть независимый проект #2Маши, который собирает полные залы. Конечно, мне было приятно выйти в такой компании. И конечно, у нас не было никакого соперничества за кулисами. Мы обнимались, желали друг другу удачи, говорили: «Все, соберись, все будет нормально!», «Давайте просто кайфанем!» И мы кайфовали от того, что нас троих позвали исполнить то, что мы реально делаем. Не надо было изображать что-то из себя, мы были собой.

Представители России на несостоявшемся «Евровидении» 2020 года — Little Big. Победа была бы за нами?

Little Big — конечно, да! Это один из самых ярких феноменов не только российской, но и мировой сцены. И тем более из Петербурга ребята. (Смеется.) Кстати, они меня очень поддерживали. И еще год назад сказали в интервью, что хотели бы, чтобы в следующем году поехала Манижа.

Я освещал «Евровидение» в 2007 году для газеты «Коммерсантъ» и видел, как постепенно оттачивается каждый номер. Даже сырые номера в ходе многочисленных репетиций и режиссуры, направленной на телекартинку, могут дать вау-эффект в финале. Из чего состоит ваша подготовка к конкурсу?

Для того чтобы не создавать buzz-эффект в сети, из-за обещаний перед комитетом «Евровидения» я не могу ничего рассказывать. Но скажу так: главное тут для меня — не потерять себя. Я никогда не получала такого количества внимания в жизни и, как я вчера прочитала в каком-то посте: «Мы желаем Маниже хорошего психотерапевта». И я желаю себе, чтобы у меня хватило психологических навыков и духовных сил пройти через некоторые сложности, которые нас еще, конечно, ждут. Но при этом всем я так счастлива (Выдыхает.), что я делаю сейчас то, что делала и раньше. Что не придумывала ничего лишнего специально для «Евровидения», что мне осталось еще раз выйти на сцену и классно спеть для тех, кто будет в зале и кто будет смотреть трансляцию.

Как вы вообще относились к «Евровидению»? Как к событию с музыкальной ценностью или как к шоу?

«Евровидение» всегда было мне интересно прежде всего номерами с социальным посылом. То, как меняется культура принятия себя, — во многом спасибо «Евровидению». Там часто на сцену выходят трушные люди, которые не стесняются быть собой.

Поговорим о песне Russian Woman, к которой столько вопросов. Какой смысл вы в нее вкладывали? Для читателей, не знакомых с вашим творчеством, отмечу, что это далеко не первая песня, в которой вы выступаете за свободу от стереотипов.

Я просто написала о том, что слышала в своей голове, когда была в самых кризисных ситуациях. Когда мы сталкиваемся со стрессом, что мы слышим внутри себя? Не ласковый голос, который говорит: «Успокойся, все будет хорошо, ты молодец, я в тебя верю, я тебя люблю, ты — лучший человек на Земле». Мы так себе не говорим. Мы себе говорим: «Не хочешь, а надо! Вставай! Что ты села?!» Я давно борюсь с этим феноменом — и песня Russian Woman изначально написана на основе стереотипов, которые в нас вложили, которые мы транслируем, которые слышим внутри себя. Это самоироничная история, в чем-то дерзкая, в чем-то болезненная, в чем-то совсем не болезненная, а правдивая и смешная. К примеру, русская женщина молчит не потому, что она боится или чувствует себя жертвой, русская женщина часто молчит, потому что она — герой. Она лучше стерпит, «я лучше сама это сделаю во имя чего-то». И этот героизм в какой-то момент сильно нам помогает, а в другие — разрушает нашу жизнь, не давая свободы. Но произнося в песне эти стереотипные фразы о себе, мы уже побеждаем несвободу. Произнося их иронично, сейчас, в реальном времени, — мы их побеждаем и делаем свою жизнь осознанней и легче. И я знаю, что русские, европейские и американские женщины — мы все очень похожи. Если видеть реакцию слушательниц из Европы — многие поддерживают песню, говорят, как это здорово. А когда начинают копаться в тексте, они такие — о, прикольно, я это понимаю! И это главное, что я хочу: показать русских женщин свободными от стереотипов. Чтобы в мире увидели: русские женщины прогрессивны, прекрасны, мы готовы к переменам и нас таких много.

А мужчины готовы к переменам? О чем была бы песня Russian Man?

О мужчинах песня была бы во многом похожей, на самом деле. И в тексте тоже было бы много драмы. То, что и мужчины стереотипизированы, — это факт. Так же, как и то, в каких жестких рамках они живут. Как общество давит на мужчин и какой кризис маскулинности развивается во всем мире — об этом тоже стоит говорить. Пока не будет равенства и взаимоуважения с обеих сторон — ничего не изменится. Я постоянно повторяю, что феминизм — не гендерная история. Феминизм — это прежде всего борьба за человечность.

В вашей жизни и карьере огромную роль играет ваша семья: ваши бабушки и мама боролись за вашу музыкальную карьеру, у вас огромная родня. Ценности, о которых вы поете, они из вашего воспитания? Как вас растили?

У нас в семье принят открытый диалог, нас учили ничего не скрывать друг от друга. И любые странные трудности или конфликты — мы их преодолевали сообща. Я не стесняюсь перед своими братьями проявления чувств и прямого разговора, и они не стесняются передо мной. И за это спасибо родителям: я вижу, насколько братьям легче и в отношениях, и с самими собой. Конечно, у любого есть трудности, над которыми каждому из нас работать всю жизнь, это нормально. Но несмотря на то что я из очень традиционной восточной семьи, родителям удалось научить нас всех не стесняться быть уязвимыми.

Ваша мама придумывает вам концертные костюмы и во многом является сопродюсером вашего проекта. А как вы строите работу с братом, вашим помощником по видео, который младше вас, — ситуация ровно наборот, как у Билли и Финнеаса Айлишей?

Стереотипная модель «старшая сестра — младший брат» долго довлела над нами, где-то мешала мне до конца быть открытой, где-то ему. Но за счет совместного творчества мы это преодолеваем. Мы к этому шли долго, он мне помогал со многими клипами. Большая его работа — «Город солнца», мы уехали вдвоем в Волгоград, где сняли все вдвоем и потом смонтировали. Сейчас, в самые тяжелые дни, я получила только поддержку: мой младший брат стал режиссером ролика о «представительнице ваших представлений». Я врываюсь к нему в комнату и говорю: короче, у меня тут завал, со всех сторон звонят, стреляют, орут, кричат, комментируют, убивают — мне нужна твоя помощь, я физически не могу сейчас сделать этот антихейт-выпуск. Есть вот такая идея, это так, так и так — иди, собирай. И он это сделал.

Как же зовут вашего брата?

Шер Хамраев, он назван в честь певицы Шер. Мама очень любила певицу Шер (из соседней комнаты вступает мама Манижи: «Да, я люблю Шер! И мой муж был по гороскопу лев, родился в августе. А Шерзод — это имя значит “сын льва”, так и сошлось все, и Шер, и лев!» — Всеобщий смех).

Не могу обойти непростую тему ксенофобии. Зрители Первого канала выбрали вас, а спустя несколько часов интернет взорвал хейт в ваш адрес. Сколько часов или дней вы адаптировались к этой ситуации?

Прошло уже две недели, и я до сих пор адаптируюсь. К чему-то привыкла, к чему-то привыкнуть до сих пор не могу. Но первые два дня были самыми сложными. 

На что похожи эти ощущения? Как будто кто-то близкий умер? Будто земля горит под ногами? Что вы чувствовали?

Нет, это сильнее смерти человека, это сильнее, болезненнее. Я не знаю, с чем это можно сравнить. Я пребывала в каком-то шоке постоянно. (Выдыхает.) Мне казалось, что я сплю, вот. И что я сейчас проснусь и все пройдет. Когда я начала читать весь этот хейт, у меня началась такая сильная тревога на душе, схожая с панической атакой. У вас бывали панические атаки, когда кажется, что мир сейчас разрушится? Или ты разрушишься? Да, этого объективно не произойдет. Но у тебя полное ощущение, что это реально происходит. Вот примерно такое было ощущение: тебя качает между эйфорией «Боже, должно быть, я сплю» до паники «О боже, я не хотела никому сделать больно!».

Вы немало сил отдаете волонтерской и благотворительной деятельности. Не было обидно быть настолько неправильно понятой?

Мне не было обидно. Я сильно переживала — может, я действительно задела чьи-то чувства? Я всегда думаю о том, что пишу. Слежу за словами. А тут, когда я читала оскорбления в мой адрес за то, что я якобы оскорбила чувства русских женщин, мне становилось страшно. Ведь я не хотела сделать ничего плохого, честно. Я не могла себе сказать: может, ты действительно оскорбила? — потому что я не делала этого намеренно. Но потом я стала понимать, что меня можно не любить за голос, за песню, но когда речь идет о том, что меня можно не любить за то, что я родилась в Таджикистане, или за то, что я женщина и не имею права так себя вести на сцене… «Похудеть? — худей дома», как сказал один человек (Смеется.)...

У вас уже есть рациональные выводы из этой истории?

Я поняла, что сексизм и расизм, которого очень много в мире, есть и у нас. Во время BLM все утверждали, что вообще не понимают, о чем идет речь — такое только в Америке может быть. А я сидела и думала — наверное, у нас все-таки это есть… а может, я придумала это себе? И когда я столкнулась с хейтом, когда пошли звонки с угрозами и продолжают поступать со словами «будешь петь — тебе не жить в России», «бойся, это только начало»... Когда люди начинают желать тебе смерти — это не смешно. Ты начинаешь верить, что на самом деле ксенофобия — она есть. И ее очень много, и над ней нужно работать. Так что, с одной стороны, это больно, с другой — есть ощущение, что я все делала не зря. Не зря я столько лет говорю о проблеме беженцев, не зря моя команда столько лет вписывалась живала — может, в истории с домашним насилием и тем, тем и этим. И все, что мы видим сейчас, — это брызнувший нарыв, который зрел и взорвался от одной маленькой песни. Представьте, сколько там накопилось, что ее было достаточно.

Может ли одна песня что-то изменить?

Ответственность за изменения — не только на мне, а на каждом, кто хочет изменений. Если человек чувствует, что его жизнь несправедлива, и он живет не так, как хочет, его обижают, ему тяжело, то человек должен сам как минимум попросить о помощи. И не стесняться. Люди не очень любят просить о помощи и поддерживать тоже не очень любят.

Вы получили поддержку?

На сегодняшний момент было очень мало поддержки со стороны музыкального сообщества. Меня поддержали актеры, режиссеры, весь кинорынок, а музыкальное сообщество либо написало много гадостей, либо просто промолчало. Дима Билан высказался, Little Big здорово поддержали, еще несколько имен, и все. Но в целом поддержки было очень много — нельзя говорить только о хейте. Я увидела, сколько людей хотят меня поддержать, а значит, я не одна, многие чувствуют и думают, как я, и я выйду на сцену, представляя их. А для тех, кто меня сейчас не полюбил — просто буду собой, и, может со временем, они привыкнут или остынут. Мы можем влиять только на собственные поступки. Менять свои взгляды и ценности только ради того, чтобы всем понравиться — это уже не про творчество какая-то история.

Вы дипломированный психолог, знаете психологию личности, детскую психологию (Манижа защитила диплом по особенностям материнского отношения к особенным детям в России и в Таджикистане. — Прим. ред.). Какой совет можете дать как специалист тем, кто сейчас, как и вы, проходит через хейт?

Первое — осознать, что ты не можешь нравиться всем. Не стоит быть в этом вопросе инфантильным, ты вовсе не обязан нравиться всем. Нравиться всем невозможно, твоего в этом не будет. Чаще всего свойственность человека, «вот я такой», приводит к неприятию другими. И этого нельзя бояться! Нельзя думать, что сегодняшний хейт будет с тобой всегда и будет определять твою дальнейшую жизнь.

Благодаря истории с «Евровидением» вы вдруг приблизились к давно перевернутой странице вашей биографии, когда вы были певицей РуКолой. Вы работали для массовой аудитории и осветляли кожу, волосы, худели, носили корсеты и мини-юбки, пели невесть что и даже взяли «Золотой граммофон». Как вы воспринимаете свое прошлое — когда вы были коммерческим проектом, сделанным по лекалам, а не от души, как сейчас?

Это все равно был огромный труд и огромный этап. И еще — осознание, что мне это не нравится, и так — не хочется. А это дорогого стоит — я благодарю всех, кто придумывал и помогал реализовать этот проект, благодаря им я поняла, чего я на самом деле хочу. Ну, чуть лучше поняла. (Улыбается.) 

Сейчас вас увидела вся страна, и Россия — далеко не зона комфорта для артиста с инди-сцены, где вы сами диктуете условия. Самое время ответить на популярные вопросы: зачем вы «вылезли», кто вы такая, как вы вообще оказались на сцене и занялись музыкой 20 лет назад?

Изначально я видела музыку как терапию для себя самой. Я слушала что-то не для веселья, а для того, чтобы проработать свои переживания. Поэтому мой плейлист всегда был депрессивным. У меня был долгий путь к тому, чтобы ответить на вопрос, что же я сама хочу делать в музыке, и в этом мне всегда помогала семья, особенно мама, которая на очередном витке моей карьеры спросила меня: для чего ты вообще хочешь это делать?

О, и каков был ответ?

И я ответила так: я не знаю, мам. И она сказала: если что-то делать, это должно быть во благо, не просто так, это должно быть не зря. И тогда я сформулировала так: я хочу делать музыку, чтобы делать мир лучше. И мама сказала: если у тебя такие цели, я буду тебе во всем помогать. Ведь на этом пути поддержка очень важна, одному идти сложно. Именно в этом вопросе, в музыке, — один в поле не воин.

Вы как-то сказали, что, если бы занимались только одной музыкой, — сошли бы с ума. Как вы пришли к социальному активизму? 

Мне всегда нравилось, как исполнители, которые меня вдохновляли, касались социальных тем. Музыканты объединяются, чтобы собрать деньги в пользу людей, пострадавших от землетрясения на Гаити. Queen выходят выступить против СПИДа на огромном стадионе. Я видела в этом большую силу — да, люди могут объединиться и сказать друг другу: мы не одни! Когда несколько лет назад я начинала выступать как Манижа, я знала сразу — хочу так же! Но мне сказали: опасно начинать свой путь с социальных месседжей, нужно сначала как-то нарастить аудиторию. И я страдала, что манифест «Мама» (песня стала частью кампании певицы против домашнего насилия. — Прим. ред.), который был задуман задолго до его выхода, я не могла выпустить раньше. Или манифест «Травма красоты» (проект Манижи и бренда Dove против навязываемых соцсетями идеалов красоты. — Прим. ред.) я хотела делать задолго до того, как он был выпущен, — все говорили, что еще рано. Я была подвластна этим мнениям. А потом поняла — не могу больше терпеть. Да, у меня не какая-то огромная аудитория, но я лично — я готова, чтобы делать музыку «для чего-то». И мы выпустили песни «Травма красоты» и «Мама». Не могу сказать, что мой путь стал намного легче, но именно так и именно я захотела двигаться дальше.

В недавней песне «Недославянка» вы говорите, что вы «недотаджичка, недославянка». Это ощущение, что вы «посередине» между разными культурами, — очень мощное. Вы слишком яркая, громкая, мощная для андеграунда, для инди, и слишком умная, альтернативная и честная для эстрады. Как вы сами это ощущаете?

Точно. Я всегда где-то посередине! Я между андеграундом и поп-культурой. И это мой осознанный шаг и выбор. 

Для массовой аудитории песни берутся из ниоткуда — никто не задумывается, что некоторые исполнители лишь транслируют чужие слова. А есть другие музыканты — это авторы со своими идеями, к которым относитесь и вы. Опишите ваш творческий процесс. 

Я по своей сути затворница. Я остаюсь одна в комнате с инструментами и компьютером. Когда я начинаю слышать мелодию и ощущать текст, я запираюсь и создаю полнометражную демоверсию. Внутри нее я начинаю слышать партии и инструменты — это уже продюсирование песни.

Мама влияет на продюсирование?

Мама слушает и говорит свое честное мнение, говно это или нет. (Улыбается.) Последние два года я работаю с Ильей Лукашиным, который иногда становится сопродюсером, иногда делает только сведение — стадия, от которой действительно так многое зависит. К Илье я пришла после альбома «ЯIAM», и все синглы, что вы слышали после, мы сделали вместе.

Вы выросли не в эпоху бэнгеров и песен длиной в полторы минуты, вы застали альбомы в классическом понимании. У вас их два — Manuscript и «ЯIAM». Но последние два года вы выпускали только синглы, саундтреки и клипы-события. Будет ли новый альбом?

Мой новый альбом уже готов. Не знаю, нужны ли сейчас альбомы кому-то, но альбом нужен мне. Был период, когда я от них устала и выпускала только синглы. Но во время пандемии я решила его писать и планировала выпускать его сейчас, но «Евровидение» изменило все мои планы. Это совершенно новый материал, а все синглы, возможно, я соберу в отдельный «альбом синглов». По приколу. Чтобы они находились в одном месте, и заинтересованный человек мог к ним обратиться.

Чего ждать от новой пластинки?

В моем новом материале будет много самоиронии, которую уже можно было наблюдать некоторое время. Я поняла, что это важный инструмент для осознания боли. Мы все боимся боли — и не всегда готовы или хотим воспринимать, когда нам показывают эту боль в лицо. А когда мы смеемся — это самый чудодейственный метод, самоирония научила меня принятию себя. Все мои хартбрейки проходили через самоиронию. Уникальный инструмент, круче всех музыкальных инструментов. (Смеется.)

Как родилось ваше «эсперанто» — уникальная манера соединять слова из разных языков в одном тексте?

Я пою на двух-трех языках и смешиваю их, а раньше я недоумевала — вот русская песня есть, английская песня есть, таджикская есть. К примеру, моя сестра живет в Париже, и когда я приезжаю к ней — мы говорим так, что одно слово звучит на таджикском, другое на русском, а остальное на английском. Я ее — понимаю. И мы сидим в компании таких же мультикультурных людей, смеемся, и в какой-то момент я думаю — это же круто звучит, а почему я так стесняюсь этого всегда? Почему я стесняюсь своего «корявого» английского? Почему стесняюсь интегрировать в песню английские слова или наоборот? Ну как иначе скажешь «шуба», чтобы это звучало так же круто? Все важные для меня культурные коды, которые я раньше старалась спрятать, стали проявляться в таком красивом букете. Это случилось в Лос-Анджелесе после съемки фильма «Ху эм ай», целью которого стала моя поездка к индейцам в поисках корней. Я поняла, что больше не могу стесняться всех мультикультурных bilingual штук в своем языке, и я написала песню Vanya.

Vanya — совершенно бомбическая вещь с госпел-хором. Вы правда учились в госпел-школе в Англии?

Да, я действительно училась в школе госпела, мечтала петь его. За год до этой поездки в Лос-Анджелес я была на концерте Сэма Смита — он вышел с госпел-хором, а я слушала его и плакала, думая — боже, как я хочу записать песню с таким хором. И через год это случилось! Мы сделали песню Vanya. И на прошлогодний концерт в «Крокусе» я их привезла через огромные с ложности, впритык, день в день и без репетиций мы выступили — все так орали от них, что я на десять минут ушла за кулисы, отдыхала и слушала их.

Какие у вас есть музыкантские мечты?

Я точно хочу записать что-то на настоящем органе... Новый альбом будет более фанки, более балканский. А следующий свой этап я хочу посвятить акустическим вещам, таким как «Сейчас дважды не случится», потому что музыки такого плана мне очень не хватает здесь. Простой музыки, которой все стесняются. Считают, что романсы — постыдное дело. Хочется простого высказывания, в котором тебе не нужны спецэффекты или хор, когда ты садишься с гитарой рядом с микрофоном и довольно монотонной речью рассказываешь, что у тебя на душе. «Сейчас дважды не случится» реально изменила мою жизнь. Я думала, она будет проходной. В итоге она стала самой прослушиваемой из всех. Я хочу прийти к тому, чтобы в любое время выпускать песню в любом жанре и чтобы люди говорили: «Круто! Ну это же Манижа. Она может. Ей можно». Но до этого можно сделать 150 таких кувырков, сальто контрастных. И даже то, что происходит сейчас с хейтом, — все нормально. Просто новые люди ко мне привыкают.

Командировка на «Евровидение» показала вас гораздо большей аудитории, чем раньше, где вы могли свободно, смело и уверенно вещать о том, что для вас важно. 

В такой ситуации, как сейчас, я не была — сейчас будет сложно выбрать следующую песню.

А как до того вы выбирали песни для следующего релиза?

Я ориентировалась на собственное желание — что бы я хотела сейчас услышать сама, открыв Spotify или VK, полистав там что-то в новой музыке. Были периоды, когда песня не заходила, и я переносила это с болью. «Все! Не буду больше ничего с этой песней делать!»

Упомянутый шикарный Vanya с клипом, снятым в американской церкви, не сразу «зашел».

Вообще не зашел. Страшно представить, сколько там было прослушиваний — соседи и семья послушали, и все. А потом Дудь сделал репост, нас зовут на «Вечерний Ургант», и вся эта волна делает так, что Vanya поднимается. Мама всегда меня ругала, как я порой несправедливо отношусь к своим песням. Она говорила: «Ну зачем ты так не любишь сейчас эту песню? Потому что она кому-то там не понравилась? Представь, что это твой ребенок. Неужели ты будешь ненавидеть ребенка из-за того, что он кому-то там не понравился? Это же твой ребенок». Теперь я думаю так: если песня пришла, значит, это не зря. Если она кому-то одному помогла с чем-то справиться, это здорово. 

Мне кажется, ужасное обесценивание своих достижений — это еще одна эпидемия. 

Да. Поголовно классический комплекс самозванца. Но надо почаще хвалить себя. Подходишь к зеркалу, как это банально показано в фильмах или популярных книжках. Реально, подходишь к зеркалу и начинаешь себя благодарить и говорить «Я тебя люблю». Или ложишься перед сном, вспоминаешь какой-то эпизод из детства. Я часто вижу сад, в Душанбе, весь в растениях. Я прохожу через этот сад и встречаю себя, сидящей в детстве. Сажусь и начинаю с собой разговаривать: «Не бойся того-то и того-то, что было у тебя тогда-то. Ты это пройдешь. Я-то знаю, что ты точно справишься!»

Это сад вашей бабушки?

Да.

Фото: Полина Набока

Худрук: Яна Милорадовская

Директор отдела моды: Ксения Гощицкая

Стиль: Эльмира Тулебаева

Визаж: Оля Арманд

Стилист по волосам: Кристина Евтюшина

Ассистенты стилиста: Александра Скопина, Виктор Кринкин

Продюсеры: Лима Липа, Маргарита Саратова

Ретушь: Жанна Галай