Александр Сокуров — о Монеточке, Тарковском, Серебренникове и Путине

О Монеточке 

Она посмотрела «Русский Ковчег» и записала песню «Нет монет». Не знаю, не мне судить, но это очень неиндивидуально на мой взгляд и монетизировано. Как монет может быть бесконечно много, так и такого.

Если учесть, что государственная картина запрещена к показу в России, то надо запретить и исполнять эту песню. Не мне судить о голосе, об африканской природе этой музыки, но они очень не симфоничны. Из современной музыки уходит сочетание многообразной гармонии, музыканты даже забывают о выдающихся исполнителях рока, которые опирались на гармонические вещи и многослойность музыкальных тем и аккомпанемента. 

О Леониде Агутине и «Первом канале»

Я смотрел одну программу — «Голос 60+», там были блестящие вещи. На мой взгляд, это точное попадание. У «Первого канала» есть и такое, когда они уклоняются от некоторых откровенно политических функций и делают телевидение, которое даже слишком хорошее.

Я очень люблю спортивные ТВ, люблю смотреть соревнования по прыжкам в воду, все виды единоборств, бокс, борьба — все это интересно. Не люблю женские виды спорта, мне кажется, в этом есть какая-то патология. Уважающая себя женщина никогда не пойдет в профессиональный спорт.

О споре с Владимиром Путиным

Я встречался с президентом один на один, до этого были дружеские, сердечные отношения с Борисом Ельциным. С такими людьми не бывает страшно. Пока я это говорил, рядом сидел Олег Табаков, стучал мне по коленке под столом и шептал: «Сашка, прекрати, Сашка, прекрати».

Я не понимал, почему он мне так говорит и что происходит. Удивило меня и то, что никто меня не поддержал. Можно отменить великому дирижеру его место, режиссера можно убрать и не поддерживать, закрыть ему визу, придумать экономические преступления. Наша зависимость велика. Но есть люди, которые что бы ни сделали, без них не обойтись — они часть государственно-культурной системы.

Об Олеге Сенцове 

Обвинения в его сторону для меня являются большой загадкой. Я ему писал, но письма до него не доходят. Я уверен, он знает, что мы ему помогаем. Мне глубоко безразлично, кто за что меня критикует, в социальных сетях меня не существует.

Я, видимо, настолько наивен, раз уверен, что у политика всегда есть возможность вернуться в человеческие одежды. Мы должны толкать их на то, чтобы они всегда начинали с чистого листа, это их обязанность.

О вручении госпремии 

Меня уговаривали получить премию и ничего не говорить. Я сказал, что я поступлю так, как почувствую себя физически и эмоционально. Если бы я был человеком хамоватым и грубым, мне бы это ничего не стоило.

У меня, в общем, неплохое историческое образование, оно все же позволяет наблюдать и обобщать, осмысливать. Когда я учился во ВГИКе, то понимал, что Украина одна из самых болезненных и конфликтных зон. Еще в студенческое время, не скрывая, говорили, как им надоело давление со стороны русских. Я мало что понимал в то время, потому что национальная акцентуация для меня не существовала.

О Крыме

Мне совершенно все равно, чей он. Главное, чтобы он был доступен человеку и чтобы там людям было хорошо. При это я знаю, какое количество людей погибло. Там, где была пролита такая кровь, к этому надо относиться осторожно всем сторонам. Политика — это не скальпель, это топор.

О выдающихся современниках 

Это документалист Витя Косаковский, который выходит за рамки гуманитарного качества, которого в мировом кино нет. В свое время Кира Муратова была лучшей.

О «Лете» Серебренникова

Это работа свободного человека, который умеет и может все, за что не возьмется. Как японцы в театре — любая форма и жанр им по плечу. Кирилл — выдающийся режиссер, потому что у него нет границ. Это тот человек, который должен много работать, ему это просто необходимо.

Он не должен быть ни в чем ограничен — ни в свободе жизни, ни в свободе перемещения. Когда после ВГИКа я приехал на Ленфильм, то познакомился сразу с несколькими известными музыкантами. Они были ребятами очень кухонными, домашними. Все время казалось, что у них не хватает музыкальной культуры, к тому же уже тогда была очевидна невозможность конкурировать с западными аналогами. Некоторые их них не знали, кто такой Глинка. Из всех них музыкально интересен был лишь Гребенщиков. Немного огорчала одна мелодия, которая существует во всех произведениях, одна аранжировка на всю жизнь.

О Тарковском

Он был жестким человеком. Не по отношению ко мне – к другим. Он был человеком абсолютно целостным и не подверженным внешней конъюнктуре. У него внутри часто что-то менялось, но это было связно с особенностями его семейной жизни. Здесь возможностей художественной работы у него было больше, чем на Западе.

Никто в западной практике не дал бы ему таких смет и денег на сложные в постановке фильмы. Все, что он делал – средне и малобюджетные фильмы, часто не соответствовавшие масштабам замысла. С другой стороны, он попал в удивительную профессиональную среду, которой не было в СССР. И в любимой Италии оказался, где ему все нравилось, где душа его была спокойна. Когда он уехал, мы разговаривали с ним по телефону и я что-то неосторожное спросил. Он ответил: а к кому мне возвращаться? Туда, на Мосфильм? У него были, видимо, внутренние обиды на среду режиссерскую, но обижаться на государство и руководство в такой степени оснований, как мне кажется, у него не было.

Когда стало известно, что он умер, на следующий день подняли стопку водки. Зависть к нему была не только потому, что он позволял себе независимо судить и жить, но и потому, что все из значительных режиссеров не могли пробиться через этот железный занавес.

О будущем президенте России

О фестивалях

Абсолютно фундаментальные режиссеры, как Феллини или Бернер, никогда на этих фестивалях ничего не получали. И актеры великие, настоящие, большие. К сожалению, фестивали нужны фильму для самой легкой формы продвижения.

О Михалкове и Шевкунове

Мы никогда не были представлены с Михалковым. Ни слова друг другу не сказали, хотя есть фотография, где мы с ним чуть ли не обнимаемся. С Шевкуновым мы встречались несколько раз, сидели рядом на совете по культуре. Я не знаю, что его задевает, может быть некоторые позиции представляются ему опасными с точки зрения того, как должна быть устроена его личная жизнь.

В свое время мне очень понравился «Обломов» Михалкова. Это было пиршество нормативного актерского существования. Он художественно существующий человек, без всякого сомнения, но мне кажется, что агрессивен очень, и эта агрессия политическая и личностная рождает художественное снижение. В первую очередь это сказывается на драматургии.