Ксения Раппопорт: «Возможно, я не настоящая артистка: не прихожу домой в образе Раневской и — давай посуду мыть!»

Готовься: мы тут придумали новый жанр неинтервью, и он предполагает, что я не буду сочувственно кивать и задавать вопросы про творческие планы. Предлагаю без сложных щей и судеб нации. Поговорим за жизнь.

Звучит неплохо, но я Грише Добрыгину обещала, что расскажу про наш фильм. Это считается про творческие планы?

Раз зашло о Добрыгине, давай поднимем гендерный вопрос: женщины-режиссеры и мужчины-режиссеры видят тебя по-разному?

Ты знаешь, я как раз вчера слушала беседу Александра Николаевича Сокурова с писателем Евгением Водолазкиным. И Сокуров в какой-то момент сказал, что в течение первых трех минут любого фильма он может определить, кем снято — женщиной или мужчиной. Он сказал: «Это же очевидно». И я подумала, что вот я вряд ли бы определила. Уж точно не во всех случаях.

Мне кажется, женщины тебя видят более поэтичной. Сфумато. Пушистой. А мужчины — более жесткой и роковой.

Может быть, ты и права... Я как-то никогда об этом не думала. Возможно, женщины видят меня более... реальной, что ли. Например, я дважды работала с Дуней Смирновой, и оба раза с громадным удовольствием. А поскольку мы подруги, она прекрасно знает, что никакая я не роковуха, а просто... кусок неловкости! Например, когда она пригласила меня сниматься в «Вертинском» (восьмисерийный костюмный биографический сериал, снятый для онлайн-киноплатформы. — Прим. ред.), мне как раз хотелось сыграть там кого-то пороковее, чем тещу Вертинского. Но Авдотья Андреевна была неумолима. И, надо признать, права. В результате мы с большой любовью и юмором сочинили Лидию Павловну — женщину совсем не роковую, но очень принципиальную и надежную.

Добрыгин предложил тебе роль актрисы, которая в пандемию приютила у себя мигранта-курьера, — эта камерная драма «На близком расстоянии» только что вышла в прокат.

Мне с Гришей работать было адски сложно, но интересно. Он такой очень-очень «авторский автор». Только он представляет, каким именно должен получиться кадр, и это знание существует исключительно в его голове. Поэтому он иногда даже не пытается другим что-то объяснить, потому что... ну бессмысленно. Просто заставляет тебя делать сорок раз одно и то же, пока что-то не соткется. Кстати, в какой-то момент ты это чувствуешь — и раз! — что-то волшебное получилось. Это нелегкий процесс — ничего не делать, специально не играть, а просто позволить чему-то случиться. Чему-то настоящему.

Сложность была в импровизации?

Нет. Сейчас объясню. Это просто другой жанр, другой характер повествования и существования. Чаще всего зрителями востребованы лихо закрученные истории с большим количеством событий и ярким, выразительным существованием актеров. И ты приучаешься искать наиболее острые, иногда утрированные выразительные средства для того, чтобы рассказать историю своего персонажа. Так вот: все эти навыки абсолютно жестко пресекались Гришей, он хотел стерильного существования, без эмоциональных проявлений, без подсказок зрителю. Ведь как обычно происходит: вот у актера грустный взгляд, он плачет — понятно: герою плохо. Или удивленные глаза — ага, неожиданный поворот, герой этого не ожидал. А тут просто сиди — и не дай бог что-то сыграть. Вообще никаких движений. Дрогнет бровь — сразу нет. Зачем бровь? Не надо. Кричать и плакать в кадре проще, чем сосредоточенно прожить какое-то маленькое событие, никак не проявляя его внешне.

Ты знаешь анекдот про Малый драматический?

Нееет.

Актера спрашивают: «Я слышал, что у вас в Малом драматическом переигрывают?» Тот отвечает, громко и инфернально акцентируя каждое слово: «У нас?! В Малом?! Драматическом?! ПЕРЕИГРЫВАЮТ??! АХАХАХА!»

Ну, это точно не про наш Малый драматический.

Конечно нет. Про некий театр вообще. Ведь есть разница между существованием на сцене и в кадре. Или нет?

Есть, конечно. Особенно в таком почти документальном жанре. У Гриши на площадке я просто впала в дзен. Кто-то не понимал, что мы делаем и зачем — он же ничего не объяснял, — и это немного бесило. Было дикое количество дублей — и вот ты в восемьдесят пятый раз повторяешь одно и то же, а кажется, что разницы между этими действиями нет никакой. Обстановка иногда накалялась. Я очень старалась как-то это все гармонизировать и не поддаваться панике. В результате я вошла в такое состояние, что даже если бы меня попросили сделать еще двести сорок четыре дубля, то, наверное, я бы смогла. Самым трудным оказались дубли, в которых нужно было есть: количество гречневой каши, которое я впихнула в себя, не поддается счету. Но если серьезно, я очень благодарна Грише за драгоценный опыт.

Режиссеры сейчас вообще сильно увлечены безэмоциональной манерой в духе Михаэля Ханеке или Оливье Ассаяса. А вот крайне жизнелюбивый Франсуа Трюффо говорил, что на съемках вся группа проживает альтернативную жизнь, более того, сюжет влияет на все происходящее вокруг процесса. Например, если сценарий про адюльтер, то даже самые стойкие семьянины начинают крутить романы, если про злоупотребления, то дико бухают даже те, кто никогда в жизни не выпивал. Такая вот магия кино. Это правда так?

Ты сейчас описываешь ситуацию минимум тридцатилетней давности, когда была возможность снимать фильм по три-четыре месяца и когда вся съемочная группа была погружена в процесс с головой, ни на что не отвлекаясь. В длительной киноэкспедиции люди действительно начинают жить в общем ритме, создавая общую энергию того, что делают. К сожалению, такое сейчас почти невозможно. Снимают в сжатые сроки в ущерб качеству. Многие совмещают два, а то и три проекта одновременно. И это печально.

А у тебя не случается биполярки? Когда персонаж залезает в голову и от него не избавиться.

Нет, у меня никогда такого не бывает. Возможно, я не настоящая артистка. Я не впадаю в экстатические состояния, где не могу отличить себя от персонажа или не могу прекратить играть. Чтобы я пришла домой в образе Гертруды или Раневской и давай посуду мыть — не бывало такого. Другое дело, что когда репетируешь и сочиняешь спектакль, то, конечно, думаешь об этом постоянно, и днем, и ночью, и дома, и по дороге в театр.

В ХХ веке актеров на фабрике звезд превратили в идолов, и теперь от них принято требовать каких-то суперсмыслов и мудрости жизни. А ты, может, просто хочешь безо всяких заявлений в сериал затупить.

Ну, так сиди и тупи, мало ли кто там чего от тебя требует! На самом деле это известное человеческое желание «сотворить себе кумира». Например, артист часто играет положительных персонажей, каких-то обаятельных, умных людей, серьезных людей, которым хочется доверять, в которых хочется влюбляться. А зритель неосознанно наделяет этими качествами самого артиста. Что ни разу не является правдой, как мы понимаем. И потом хочет, чтобы этот артист вел его за собой по жизни к добру и свету. И вообще соответствовал. При этом среди артистов, как и среди людей любой другой профессии, есть выдающиеся личности, мнение которых действительно ценно и интересно. Часто это люди пишущие, которые делятся своими мыслями, пишут книги, воспоминания.

Что ты думаешь о времени, когда актеры были недоступны и про их личную жизнь никто ничего не знал?

Мне это нравится. Возможность создавать о себе миф. И вообще, дистанция между людьми, их личными пространствами была совсем другая. Сейчас все очень доступно. У этого есть плюсы и минусы. С одной стороны, легче скооперироваться, объединить усилия в случае необходимости. С другой, можно писать любые оскорбления, подвергать человека хейту или просто оставлять мерзкие комментарии. Это ведь такой способ общения с известным человеком — мол, я ему такую гадость напишу, что он не сможет не ответить. Вот и «дотянулся до звезды».

Ты отвечаешь?

Нет. Только на то, что касается фонда «Дети-бабочки». Мне вообще сложно вести этот инстаграм. У меня нет потребности ежедневно общаться с тысячами незнакомых мне людей, делиться с ними чем-то личным. Иногда хочется поделиться с друзьями, но получается, что за этим наблюдает кто-то другой. И это странно. Но я вижу, что инстаграм — сильнейший инструмент, который бывает крайне необходим. Так что выходит, я играю в игру, правила которой не до конца понимаю.

Всем точно интересно, с кем ты, например, выпиваешь. Ты готова этим делиться в соцсетях?

Слушай, блогер — это отдельная профессия. Они же все время на работе. Я однажды наблюдала несколько часов одну очень известную девушку-блогера. Я тебе скажу, это тяжелейший труд. В одной руке селфи-палка, в другой еще какой-то специальный аппарат — и все, что происходит с ней, идет в контент. Ты представляешь, как воспален мозг? Каждую минуту думать: что, как, с какой точки записать, что сейчас вокруг интересного, как и когда это постить. Постоянно! Я бы так никогда не смогла. Для меня каждая публикация — отдельное мучение. Особенно технически. У меня все по пять раз слетает, прежде чем удается опубликовать. Но я понимаю, что это инструмент для фонда «Дети-бабочки» (Ксения — попечитель фонда помощи детям с генетическим заболеванием — буллезным эпидермолизом. — Прим. ред.). Сейчас мы начнем большой новый проект в помощь мамам особенных детей, и инстаграм будет очень важной площадкой этого проекта — мы будем привлекать блогеров с большой аудиторией.

Сколько у тебя подписчиков?

Пока только сто тысяч подписчиков.

В смысле, пока только сто тысяч? Это же ого-го! Представь себе полтора стадиона «Газпром Арена» или двести пятьдесят Малых драматических!

У многих моих коллег по миллиону, так что это немного. Это ведь еще и заработок. И ­возможность высказываться. И даже место ­встречи — как, например, инстаграм Фрау ­Козиной, там собираются люди, чтобы поострить и ­посмеяться. По-доброму, кстати. Короче говоря, дивный мир. Иная реальность.

Бывает, что подходят к тебе люди и говорят: «Ой, а мы думали, вы не такая!»

Ко мне обычно подходят и говорят: «Ой, вы, оказывается, такая хуууденькая, такая молоооденькая!» И я каждый раз стою и думаю: мне как это воспринимать? Как комплимент или, наоборот, что на экране я толстая и старая?

Вспомни, всего тридцать лет назад карьера актрисы заканчивалась лет в тридцать пять. А сейчас?

Мне кажется, сейчас появляется больше историй, где есть героиня старше сорока. Но ­недостаточно, не в том количестве, в каком у нас есть хорошие актрисы старше сорока. Хорошо, что так активно развиваются киноплатформы! Работать только для прокатного кино было бы совсем грустно. Пришлось бы переходить в разряд «гарнира».

Гарнира!

Я так называю плохо прописанные роли мам, бабушек и сестер главных героев. Когда на основное блюдо, то есть главного героя, у ­сценариста хватило запала, а на остальных уже нет. Хотя роли второго и треьего плана могут быть невероятно интересными.

Еще один стереотип — актер кладет на алтарь профессии личную жизнь. Я знаю актрис, которые не завели детей, потому что боялись потерять популярность, не прийти в форму☺— куча разных фобий. Это до сих пор так? Или можно уже как-то без алтарей и жертв?

Я тебе жесткую вещь скажу — ты все равно что-то кладешь на алтарь. Или отказ от материнства, как ты говоришь, или вечную нехватку времени, проведенного с детьми. Понимаешь, профессия наша так устроена, что это не с девяти до семи, а процесс иногда круглосуточный, иногда с риском для здоровья. Плюс постоянные перелеты, переезды, гастроли. Часто возвращаешься домой уставший и разбитый. И ты тратишь на работу время и силы, которые предназначались твоим детям. Им тебя всегда не хватает. Всегда. Обеим моим дочерям меня не хватало. И удачно скомбинировать личную жизнь и работу не получается. Это всегда каждодневный, ежечасный выбор. А ведь иногда еще хочется куда-то пойти, пообщаться с друзьями, потусоваться.

Мне казалось, ты не очень любишь такие истории.

Я имела в виду дружескую тусовку. А если ты про светскую жизнь, то действительно не очень люблю и не очень умею, если честно. Как-то слишком много времени на это уходит. Нужно краситься, одеваться как-то. Вещи эти где-то брать напрокат. Фотографироваться. Да еще и фотки потом эти выкладывать с хэштегами. Короче, скучно, долго и запаристо. Но иногда случается, что выходишь — и классно проводишь время, если есть запал, суперкоманда, которая тебя красит и одевает, а главное — хороший повод! Как, например, на Венецианском фестивале в этом году. Мы привезли туда наш фильм «Мама, я дома» режиссера Владимира Битокова. Это важная и дорогая для меня картина, которая, я надеюсь, скоро вый­дет на экраны. Мы снимали ее в Нальчике и как раз попали под первый локдаун. Нам пришлось прервать экспедицию, вернуться в Москву, а потом продолжить, как это только стало возможным. Я играю водителя рейсового автобуса, а Юра Борисов играет... Не буду говорить, кого он там играет, вы потом посмотрите. Так вот, эта наша поездка была прекрасной, несмотря на то что каждый день нужно было краситься, одеваться и фотографироваться. Все было легко, быстро, никаких мучительных часов на сборы. Ну и Юра Борисов — просто король красных дорожек!

Хорошо, а с какими мужчинами тебе комфортней общаться?

Мне классно с теми, кто обладает чувством юмора и самоиронией. Все остальное, пожалуй, и не важно. Точно не важно.

Текст: Ксения Гощицкая

Фото: Полина Набока

Худрук: Яна Милорадовская

Директор отдела моды: Ксения Гощицкая

Стиль: Эльмира Тулебаева

Визаж: Ольга Арманд

Волосы: Виола Пяк

Ассистент стилиста: Александра Скопина