Конеген родилась, как ни странно, в Петербурге. Странно потому, что по темпераменту она с этим городом абсолютно не сходится. Поэтому вполне естественно, что при первой возможности она отсюда сбежала. И приезжает довольно редко – как правило, навестить родителей. В последний раз, впрочем, она заседала здесь в жюри на церемонии вручения премии «Национальный бестселлер», что, в общем, вполне нормально: Конеген закончила отделение классической филологии ЛГУ и водит дружбу с московскими концептуалистами Приговым и Рубинштейном. Родной город, правда, и на этот раз ее не порадовал: сразу по приезде заболела любимая собачка Дуся. И Светлана опять постаралась побыстрее сбежать отсюда.
– Каково быть членом жюри и выступать в качестве вершителя чужих судеб?
– А каково быть манипулятором миллионами людей, десять лет вещая с экрана телевизора? Как видите, дело это для меня, в общемто, привычное. Скажу больше: мало кто из моих коллег реально понимает всю степень ответственности, ложащуюся на их плечи. По большей части они лишь тешат свои амбиции, не более того! И совсем не думают о том, что, сами не подозревая, навязывают гигантскому числу людей не только свои взгляды (их, как правило, у них нет), но и свои вкусы, какие-то ценности. В общем, «ящик, детки, не игрушка».
– Вы не раз говорили, что никогда не любили петербургскую богему. Что-то изменилось?
– Увы, сейчас я так редко бываю в Питере, что, признаться, у меня нет решительно никакого представления о нынешней жизни питерской тусовки. Кстати, на церемонии «Национального бестселлера» я встретила кое-кого из своих старинных знакомцев. Встретила и увидела, какой я не стала.
– Какая у вас была специализация на кафедре классической филологии и, если не секрет, у кого вы учились?
– Если вам это что-нибудь говорит, то я занималась космогонией орфиков. А училась у профессора Зайцева и Гаврилова.
– В начале прошлого века вас наверняка бы назвали «синим чулком». Как вам кажется, можно ли говорить еще о каком-то неравенстве мужчин и женщин или все эти гендерные разговоры о фаллократии безнадежно устарели?
– Почему же это меня бы назвали «синим чулком»? По-моему, мужиков я никогда особо не сторонилась! Что же касается «гендерных разговоров о фаллократии», то у нас в России, по-моему, они еще долго не устареют. Слишком уж сильны определенные традиционалистские взгляды у наших мужиков. Как там принято у них говорить? «Баба с возу – кобыле легче»? Вот вам и вся отечественная мораль в отношении женщины. Хотя в последние годы наши бабы, безусловно, становятся куда более самостоятельными. И они правильно понимают, что никакой мужик (в том числе и самый состоятельный) не обеспечит женщину на всю жизнь. Он либо выплюнет ее на каком-то этапе, сменив на молоденькую любовницу, либо сопьется, либо откинется. А стало быть, место под солнцем надо вытаптывать самому. Точнее, самой.
– В одном из ваших интервью я прочитал, что вы с Дусей нередко заходите в Думу, а со многими политиками и бизнесменами часто встречаетесь на вечеринках. Поведение этих людей в неформальной обстановке сильно отличается от того, как они ведут себя перед камерами?
– Ну конечно же отличается! Как, впрочем, и у любого публичного человека. Единственное, что могу утверждать точно, – никакая публичная сфера деятельности не учит такому ядреному цинизму, как политика. Причем чем более формальной становится та же Дума, тем мощнее сгущается там аура этого самого цинизма. Фу! Такая, признаться, вонища, что просто сил нет!
– Как на самом деле отнеслись ваши думские знакомые к опере «Дети Розенталя»?
– Кстати, само знакомство Сорокина и Десятникова состоялось у меня дома. Так что я отчасти причастна к этому удачному творческому альянсу. Что же касается мнения думских персонажей относительно оперы – думаю, большинству из них подобная тонка материя просто-напросто не по зубам! А сама по себе шумная кампания «Идущих вместе» против «Детей» – идеальный рекламный жест для их авторов. Надеюсь, и Сорокин, и Десятников это уже понимают. Я говорю «уже» потому, что несколько раньше, когда кампания против Сорокина только началась и на Пушкинской площади рвали его книжки, он, помнится, изрядно переживал. Но думаю, сейчас Сорокин сильно подуспокоился.
– Как вообще это сочетается: общение, с одной стороны, с интеллектуалами Приговым и Рубинштейном и, с другой стороны, с депутатами?
– Ну так я ж с депутатами о культуре не рассуждаю! Зачем им это? Им бы по ресторанам да клубам потусоваться. Посплетничать, интрижки подраскрутить. Попиариться. А я ведь человек медийный. Мне по роли положено крутиться и с теми и с этими. И, признаться, делаю это с удовольствием. Уж слишком велик во мне социальный темперамент.
– То есть снобизм в какой-либо форме – интеллектуальный или социальный – вам вообще несвойствен?
– Честно говоря, не замечала. Снобизм вообще свойствен только мертвым людям, дохлым. Или приближающимся к подобному состоянию. А я, надеюсь, пока что жива. Или вы сомневаетесь?
Комментарии (0)