Андрей Звягинцев

Вы согласны, что жанр всех ваших фильмов — высокая трагедия?

Я вырос артистом в классическом театре в Новосибирске, и Эсхил с Расином — моя естественная среда. Я в ней сформировался и никуда из нее не выходил. Но не спешите с вынесением окончательных диагнозов. Еще не вечер.

У вас не первый фильм в Каннах, но чтобы журналисты так охотились на Звягинцева — я видела подобное первый раз.

Ажиотаж начался еще до показа: на пустом месте появились слухи о «Пальме», которой нам якобы не избежать. А после показа пошла волна восторгов — от Le Figaro до Variety. В итоге на церемонию награждения вся наша группа пришла с невероятными надеждами, а когда нам дали только приз за сценарий, я внезапно почувствовал предательское разочарование. И подумал: то ли я совсем одурел, то ли так неправильно накачали, взбили, как подушку, энергию моих ожиданий. Как тебя оценит княгиня Марья Алексевна, не имеет никакого значения: едва начинаешь думать о публике, о критике, о политическом контексте, о призах — все пропало.

Независимость от чужих мнений вы проявили как председатель жюри «Кинотавра», дав главный приз демонстративно старомодному «Испытанию» Александра Котта.

Большинство сидевших в зале были уверены, что все решения — лично мои. Это совсем не так! Жюри — небольшой замкнутый сосуд, в котором находятся семь человек, мыслящих совершенно по-разному. Алхимия их взаимодействия и вырабатывает финальное решение. Был, например, в конкурсе фильм, который понравился только мне одному — и ничего не получил. «Испытание» же — это, возможно, прощание с поэтическим кино XX века, красивая точка в обращениях к этому кинематографическому пласту. Гимн «большому автору», исполненный Сашей чрезвычайно вовремя: мало того, что авторы мельчают, их еще и заставляют молчать. Я даже не о цензуре — затыкают деньгами и сроками. Приходит продюсер и говорит: восемьдесят съемочных дней мы превращаем в сорок. Точка. Автор соглашается — и делает халтуру. Молодым не дают говорить своим языком, навязывают им медийные лица вместо актеров.

На «Кинотавре» Александр Сокуров обратился к Путину с просьбой отпустить политзаключенных. Вашего продюсера и хозяина фестиваля Александра Роднянского это не напугало?

Я не думаю, что он в ответе за все происходящее на его площадке. Каждый свободен говорить то, что считает важным и нужным. Всякое слово, сказанное другим, на его и только его совести. Как и молчание. Но хочу также заметить: одно то, как вы ставите вопрос, свидетельствует, что мы с вами, кажется, уже вернулись в дремучие времена, когда боялись на кухне анекдот рассказать в присутствии не очень знакомых людей. Давайте не будем заклинать реальность, не то заслужим ее сами.

Думаете, «Левиафан» выйдет в российский прокат?

Я не думаю, я знаю. На сегодня не решен только вопрос с датой релиза, возможно, мы сделаем премьеру во второй декаде сентября. За неделю до проката во Франции.

А если не выйдет, ожидаете финансовых проблем?

Все это пустые слухи. Давайте хотя бы мы с вами не будем их плодить. Я не вижу ни одной причины, чтобы фильм не попал в прокат. Россия — страна огромная, могучая и такая щедрая, что в своих широких объятиях примет всякое слово, уверен. Примет и услышит, поглотит и пережует. И переживет его. Я сейчас не про деньги. Про деньги не ко мне, пожалуйста.

Вы смогли бы работать за границей?

Опять вы забегаете вперед. Я еще поборюсь за мою страну, если вы об этом. А если говорить всерьез, не вижу препятствий и для такого пути. Я уже снимал с иностранной группой, пусть короткометражку, однако это был интересный опыт. С другой стороны, Роднянский полон энтузиазма, готов запускать новый российский проект, но я хочу подумать, что бы это могло быть. Есть три истории, которые я хотел бы сделать. Первая — начало прошлого века, вещь, известная всем до ключевых реплик. Когда-то я мечтал сделать ее на сцене, теперь хочу видеть телевизионным мини-сериалом. Вторая — о войне, фильм, который может потянуть только очень отважный человек. И третья — историческая: широкий, панорамный замысел о Киевской Руси 1015 года. Мы сейчас об этом проекте, хотя он может быть снят только на русском языке, говорим с американским продюсером, очень серьезным. Беседовал я о нем и с министром культуры Владимиром Мединским. Прекрасная была мизансцена: он мне о негативе «Левиафана», а я ему — о позитиве нашего нового исторического сценария. Он говорит: давайте приносите. И знаете, я обязательно принесу. Вот будет прекрасная возможность на культурном фронте расколоть лед нашей новой холодной войны, не нужного ни одной из сторон противостояния.

Текст: Ольга Шакина
Фото: Борис Блезе