Юрий Александров

Когда у вас проявились способности художника? Еще в детстве?

Да, когда был ребенком, я уже малевал всякую ерунду, а в пятом классе записался в детскую изостудию при Эрмитаже. Семья отношения к искусству не имела: отец — биолог, мать — врач. К выбору профессии художника родители, конечно, отнеслись скептически, в те времена было представление, что художник — это человек с дырявыми штанами. Поэтому я поступил в Технологический институт и довольно долго там пробыл, я без трех минут инженер-технолог. Но к третьему курсу удрал в Герценовский институт и окончил художественно-графическое отделение — в 1973 году, кажется. Учился у народного художника Леонида Васильевича Кабачека, а рисунок у меня преподавал известный ленинградский график Герасим Григорьевич Эфрос.

В советское время вы иллюстрировали буквари для народов Крайнего Севера. С удовольствием взялись за этот заказ?

Разумеется, интересно было и клюкву рисовать, и северное сияние, и залп «Авроры».

А правду говорят, что вы тогда еще ни разу не побывали в тех местах, которые изображали?

Конечно. И редакторы ничего не рассказывали, но требовали, чтобы все было «правильно», как в русском учебнике. Домики аккуратные, с единственной поправкой, что улиц нету. Вид аэропорта в Анадыре: самолеты, на заднем плане — сопки, деревья.

На самом деле в Анадыре не так?

Не то слово. Ужас этой брехни открылся мне, когда я прилетел туда уже в 2003 году — работать над проектом музея «Наследие Чукотки». Выхожу после девятичасового перелета из Москвы — вокруг пустыня из снега. Турки, конечно, там понастроили: главную улицу, гостиницу, культурный и торговый центры. Я в таком отеле и за границей не бывал, везде малахит, бронза. Но как простые люди живут, страшно представить. Например, канализации нет — вечная мерзлота, и все «это» идет прямо под дома. Здания на сваях, потому что нельзя посадить на грунт: провалится. Весь люфт между первым этажом и грунтом — свалка мусора. И когда дует ветер сорок два метра в секунду, мусор поднимается в воздух. Рядом из земли торчит арматура, и ты обязательно впилишься в нее, если будешь на ногах, поэтому приходится иногда ползти. Абрамович, когда был губернатором, задумал какие-то кустики на центральной улице посадить — их хватило на один год, ничего не выдерживает жестких природных условий. А среди всего этого пейзажа, в центре города, итальянский универмаг, и там какие-то задроченные апельсины стоят 250 рублей, такие, которые у нас под прилавок кладут и говорят бедным: «Берите». Но люди все равно утверждают, что сейчас им легче жить.

Зато для журнала «Костер» вы рисовали комиксы. Нехарактерный жанр для советского времени.

Да, нехарактерный. Тогда главный редактор придумал постоянного героя, младшеклассника Борю, с которым происходили разные приключения. Мой товарищ сочинял сюжет, я ему иногда помогал: кровь из носу, но каждый месяц нужно было сдать новую историю. Причем в конце 1980-х годов «Костер» печатался в Киеве, и специальный человек ездил туда с оригинал-макетами, поэтому опаздывать было нельзя. Потом редакция думала даже выпустить отдельную книжку комиксов, но так и не решилась. Вы не представляете себе, я до сих пор встречаю людей, которые говорят мне: «Мы помним этот журнал, мы выросли на нем».

Как будет называться ваша предстоящая выставка?

Мы решили ее назвать «Ленинградская школа». Это название объединяет трех художников — меня, Молоха и Гольденшлюгера — и подтверждает сомнительный факт, будто в Ленинграде есть какая-то школа. Придумал это все я. Когда днем работаю, то слушаю радио, по которому выступают какието деятели, критики, и все время слышу определение «петербургская школа». Одна тетка сказала: «А что такое петербургская школа? Это точный рисунок, сдержанный колорит и взвешенная композиция». И я понял: это точно мы. Живопись у нас чернобелая, колорит неброский, рисунок тоже неплохой.

Ваших коллег Молоха и Гольденшлюгера никто никогда не видел. Они действительно существуют?

Да они еще пореальней некоторых, между прочим.

Традиционно многим непонятно, за какие работы ответственны вы, а за какие — ваши таинственные коллеги. На этот раз что-то будет обозначено?

Работаем мы всегда все вместе, а на этой выставке будут фрагменты наших прошлых экспозиций и кое-что новое: «Сто видов Фудзи», например, или «Истинная картина убийства Кирова». Будут картины чукотского цикла — скажем, как двое чукчей фашиста зарезали, а еще портрет корякского поэта-оборотня. Главной станет картина, иллюстрирующая эпизод, как мы втроем с коллегами однажды собрались в мастерской заслуженного художника профессора Кабачека и он произнес историческую фразу: «Смотрите, у меня в мастерской нет ни одной работы, кроме той, которая на мольберте, — все в музеях. Вот к чему надо стремиться!»

Текст: Алина Дурбин
Фото: Guy Johansson