Легенда: Констнатин Гончаров и ателье «Строгий юноша»

Костюмы работы модельера и художника Константина Гончарова хранят Эрмитаж и Русский музей. Стилист группы «Кино» и основатель галереи «Строгий юноша» ушел из жизни в двадцать девять лет.

Константин Гончаров и Ирена Куксенайте

Кутюрье, одевший всю богему, и сам принадлежал к немногочисленному эстетскому кругу «Оскаров Уайльдов из ленинградских коммуналок». Ученик и последователь основателя Новой академии изящных искусств Тимура Новикова всего за два года достиг совершенства в своем творчестве, пиком которого стали костюмы к фотопроекту Passiones Luci, выставлявшемуся в Мраморном дворце, и к модернистскому балету «Леда и лебедь» Сергея Вихарева. Ни на что не похожий стиль с запредельным вниманием к деталям и крою отметили престижной премией «Мастер», которая не досталась ни Валентину Юдашкину, ни Вячеславу Зайцеву. Перфекционизм ускорил его творческий рост, и, как падающая звезда или огненный хвост кометы, он успел ослепительно осветить все вокруг.

Алексей Соколов
дизайнер, сооснователь ателье «Строгий юноша»

Мы учились в одной школе, я был младше года на два. Когда Костя проходил мимо, все чуть ли не в обморок падали: уже тогда он был особенным. Он ни на кого не обращал внимания, одевался всегда уникально — непонятно, как его не выгнали. Он напоминал мираж, настолько был неземным. Познакомились мы случайно, в неожиданном месте, и с того дня не расставались. Это была судьба. К тому моменту он уже был стилистом Жанны Агузаровой, Георгия Гурьянова, Виктора Цоя — они были близкими друзьями. Я стал помогать Косте в работе, и вскоре мы поняли, что пора выбираться с чердака-мастерской Тимура Новикова на канале Грибоедова, где практически жили, в люди. В этом нам помогла наша подруга Алена Спицына. Она представила нас Наталье Антоновой, ведущей программы «Телекурьер». Какой-то ее поклонник из Киева хотел открыть ювелирный магазин, купил огромное помещение на Австрийской площади, но выяснилось, что бизнес неприбыльный. И она предложила нам часть этого пространства, где мы и открыли ателье-галерею «Строгий юноша». Правда денег это все равно особенно не приносило. На каждом собрании бухгалтер говорила: «Надо было делать винный магазин!».

Я думаю, сила и обаяние того времени были как раз в том, что никто не думал о деньгах, кроме разве что художницы Ольги Тобрелутс. Если удавалось продать пальто, мы роскошно жили месяцдругой. Костя никогда не рассказывал, на что будет похожа вещь. Садился, рисовал и за ночь мог сшить платье. Он никогда ничего не переделывал. Однажды к нам пришла девушка за свадебным платьем. Мы сняли с нее мерки, и Костя назначил дату, когда наряд будет готов. Ей сначала не понравился рукав, потом линия груди. В итоге за две ночи он сшил три платья — последнее устроило невесту полностью. Ткани мы искали повсюду: охотились в магазинах и по комиссионкам, куда бабушки сдавали винтаж, а одна американская клиентка привозила нам красивые отрезы, тесьму и даже ножницы. Иногда в продажу выбрасывали экспериментальные образцы с различным тиснением и сияющими нитями — из них мы делали космические вещи. Волшебные ткани добывались с особым искусством. Они появлялись внезапно, их было важно не пропустить. Например, могли выбросить узбекские шелка или огромную партию индийских платков безумной красоты. Их мы вставляли в комбинированные подкладки, чтобы образовывалось несколько узоров. Костя очень любил так использовать материал, чтобы настоящая красота была незаметна, а владелец знал, что она у него хранится в кармане или за воротником. Это было из области радости не для всех.

Группа «Кино» в одежде от Гончарова

Шили мы для узкого круга: художникам из Новой академии — Денису Егельскому, Ивану Мовсесяну, нашим друзьям — историку Аркадию Ипполитову, композитору Леониду Десятникову, княжне Кате Голицыной, иностранцам — Джейн Ломбард из фонда «Культурное партнерство». Да и почти все звезды, которые приезжали в город, попадали в мастерскую к Тимуру и к нам в ателье: художники Пьер и Жиль, ювелир Эндрю Логан, певица Джоанна Стингрей. Люди с улицы почти не приходили. Время было неспокойное, и к нам обращались, например, девушки бандитов, но мы с таких заказов сливались. Для Кости было важно, кто именно носит его вещи. Момент, когда он превратился в человека, который одевает любого потребителя, оказался довольно драматичным.

Фотография Артура Элгорта для Vogue USA 1991 года с Костей Гончаровым, Иреной Куксенайте и Кристи Тарлингтон вошла в альбом On the Edge. Images from 100 Years of Voguе.

Видеть свои наряды, допустим, на Ирене Куксенайте было счастьем и адекватным воплощением его мечты. Летом 1994 года принцесса Франческа фон Тиссен из дома Габсбургов с испанской подругой-аристократкой Пилар и Ирена, которая с ними дружила, праздновали в Петербурге совместно день рождения. Они заказали у нас платья Шамаханской и русских цариц для бала «Русские сказки», арендовали Мраморный дворец, все было очень нарядно — даже угощения подавались на серебре. Прилетел частный самолет с гостями, среди них были тридцать шесть принцев и принцесс королевских дворов Европы. Сначала было невероятно красиво, а потом, как обычно было везде, где появлялся Сергей Бугаев Африка, начался хаотичный секс на подоконниках. Помню, они привозили джазового пианиста, и у него был смокинг с расшитым кушаком. Тогда мы впервые увидели кутюрную вещь с ручной строчкой. То время было ярким и скоротечным.

Осел и Матрона (Ольга Тобрелутс) в фотопроекте Passiones Luci

Екатерина Андреева
историк искусства, ведущий научный сотрудник отдела новейших течений Русского музея, член Новой академии изящных искусств

Мы познакомились в конце 1980-х. Я шла к Тимуру Новикову в квартиру на Литейном проспекте и во дворе встретилась с Костей. Он был в алой шелковой рубашке с мелким узором — настоящий сказочный принц. Через несколько лет я попросила его сшить мне что-нибудь для официальных церемоний, так как собиралась стать директором Центра современного искусства Джорджа Сороса. Мы отправились гулять по магазинам, искали ткань и за полдня стали близкими друзьями. Костя был необычным, заботливым и умел удивлять. Самые ранние его вещи были похожи на конструктивистские костюмы к фильму Якова Протазанова «Аэлита», но немного недопеченные. Он тогда еще сам не до конца понимал свой путь, шел ощупью, все время менялся и искал собственный, ни с чем не сравнимый чистый стиль.

Тогда люди стремились над собой работать, например, художники Георгий Гурьянов и Ирена Куксенайте культивировали в себе скульптурную неизменность, стремясь выглядеть как статуи. Костя раскрылся в начале 1990-х, когда в его работах появилось ощущение силы и свободы. Я приписываю этот результат дружбе с Тимуром Новиковым: я часто наблюдала такую трансформацию талантов, происходившую рядом с ним. Но Костя и сам стал волшебником, мог превращать все унылое советское, что нас окружало, в живое.

Как-то он сделал два платья «Балет» из грубой коричневой шерсти. Из такой шили школьную форму для девочек, и ткань эта вызывала у меня ненависть и ассоциировалась с тюрьмой. В одном платье были вставки из нарциссов под тонкой прозрачной сеткой, а в другое Костя вшил старинные фотографии танцовщиков из коллекции Тимура. Он преобразил эту ткань, очистил ее, как будто живой водой из сказки. Костя рассказал мне, что после Ленинградского техникума легкой промышленности попал на работу в ателье мужской одежды. Вдовы заказывали пиджаки для покойников, других посетителей не было. Одна клиентка попросила сделать внутренний карман для очков. Это его восхитило: она хотела, чтобы отделение для футляра было в том самом пиджаке, в котором ее покойного мужа отправляли в крематорий! Муж носил очки, и эту особенность его образа как сакральную она была готова сохранять прежде всего только для себя. Если это прочувствовать, то становится понятно, что жизнь и вправду богаче воображения и что любовь в том числе есть забота об образе. В 1993 году Костя отвернул край юбки, которую мне сшил, и сказал: «Это марка модного дома “Строгий юноша”». На изнанке на черной плашке была вышита серебряная ель с расходящимися лучами солнца. Костя не был похож ни на кого из тогдашних модельеров. А на то, что делал он, все смотрели очень внимательно. Не случайно, несмотря на молодость, ему присудили премию «Мастер». Влияние его стиля заметно спустя годы. Например, Парфенова соединила тяжелые бархатные лифы с легкими газовыми юбками —парадоксальное сочетание, взятое из опыта ателье «Строгий юноша». Костя всегда шил наоборот, будучи радикальным эстетом. Он владел образом на уровне природной свободы формотворчества. Его костюмы равны великим произведениям искусства.

История проекта Passiones Luci — выставки работ по мотивам романа античного писателя Апулея «Золотой осел» и выпуска книги-каталога — началась с того, что художники Денис Егельский и Андрей Медведев захотели сделать иллюстрации к роману. К этому произведению, которое во время Гражданской войны перевел на русский язык поэт Михаил Кузмин, не существовало картинок. Приключения заколдованного юноши, превращенного в осла, а потом расколдованного и ставшего жрецом богини Изиды, не на шутку их взволновали. Потом энтузиазм их угас, а Костя, которому я в холодный и дождливый осенний день принесла читать академическое издание романа, загорелся идеей одеть персонажей. В это самое время Центр Джорджа Сороса объявил конкурс на проект ежегодной выставки. Заявка Passiones Luci была лучшей. Костя получил по гранту деньги только на ткани и шил бесплатно. За три месяца они с Алексеем Соколовым выполнили двадцать восемь костюмов. Например, свадебное платье Хариты они украсили ракушками и камнями, а маски вырезали из плотного фетра. Сложные головные уборы поддерживались картонными конструкциями — все сочинялось из подручных материалов. Результат ошеломлял. Когда мы с Лешей передавали три костюма из «Золотого осла» в Эрмитаж, хранительница открыла шкаф с платьями модельера Чарльза Ворта, которых там достаточно, ведь его страстной поклонницей была императрица Мария Федоровна, и заметила: «Смотрите, это тот же почерк!».

Мой отец, специалист по истории Древней Греции и Рима, даже написал об этих костюмах статью. То, как эллинистическая эпоха вдруг восстала в полный рост на чердаке доходного дома на канале Грибоедова, его совершенно потрясло. Самое удивительное, что Костя не изучал никаких источников, кроме самой книги Апулея. Но он смог вообразить стиль эллинизма очень точно. Простые декорации не соответствовали фантастическим нарядам Кости, и я приняла предложение использовать новые технологии в работе над иллюстрациями, сделанное Ольгой Тобрелутс, которая тогда только что закончила свои первые компьютерные монтажи. Мы отсняли постановочные фотографии с Виктором Щуровым и отправились в фирму «Крейт»: программа «Фотошоп» в 1994-м была инопланетной редкостью и личных компьютеров ни у кого не было. Фирма находилась в Новой Голландии, на режимном объекте. Первую картинку мы сделали с Тобрелутс. Потом уже придумывали втроем: Костя, я и Леша. На клавиши нажимал наш помощник Дима Холодов из «Крейта». Работали ночи напролет — так было дешевле, чем в дневное время. Каталог печатали в Финляндии, на это ушла львиная доля бюджета. Сами стояли у машины и контролировали цвет. На выставку по условиям фонда нужно было пригласить международное жюри. Приехали Эндрю Логан, Туула Аркио, которая вскоре стала директором всех национальных музеев Финляндии, а председателем жюри выбрали Джейн Ломбард, известную своим интересом к русскому искусству и хорошей его коллекцией. Уговаривать никого не пришлось —тогда все было гораздо свободнее.

В короткий момент между 1987 и 1995 годами была настоящая весна в отношениях с Европой. Люди повсюду общались как люди, а не как служащие и бюрократы. Такое чувство, что был свободный выход в пространство, где культура жила сама по себе. Потом небо стало затягиваться. Я понимала, что все происходящее очень необычно, меня не покидало ощущение ежедневного чуда. Лучшими художниками проекта, в котором участвовала почти вся Новая академия изящных искусств, в итоге стали Гончаров и Тобрелутс — они получили по тысяче долларов. Ольга на эти деньги купила корову родителям. А коллекция костюмов и иллюстраций отправилась путешествовать — от Германии и Грузии до Дании и Бельгии. Герои Апулея оживали снова и снова в театрализованных показах Кости, костюмы совершенно по-разному смотрелись на плечах грузинской богемы и эрфуртских студентов! Тогда я поняла: несмотря на препятствия и сложности, это главное, что мне удалось сделать. Сейчас несколько костюмов будут выставлены в лондонском фонде Calvert 22, где первого апреля откроется выставка «Круг друзей» — о художниках круга Тимура Новикова.

Алена Спицына
директор галереи «Строгий юноша», журналист

Как-то я отправилась на открытие-карнавал выставки «Гардероб» в ЦВЗ «Манеж». На входе стоял милиционер и не пускал людей без костюмов. Художник Кирилл Миллер был одет в огромное количество мертвых куриц, туго привязанных к нему шпагатом. Женя Рынская выступала в атласном корсете, чулочках на подвязках и трусиках, украшенных розами. Перформансист Алексей Кострома валялся в перьях — это тоже был наряд. На мне был пояс из красной замши со множеством часов, который я придумала по мотивам Уорхола. Но самым восхитительным был человек в невероятном пальто, точь-вточь Себастьян из романа «Возвращение в Брайдсхед» Ивлина Во. Именно пальто делало образ необыкновенно элегантным. Это был Иван Мовсесян, а пальто — от «Строгого юноши». Я немедленно захотела такое же и пришла в мастерскую к Косте Гончарову и Алексею Соколову, тем самым строгим юношам. Они производили впечатление очень скромных молодых людей. Как две птички, шили на чердаке, продавали вещь, потом жили на эти деньги. Без конца ходили в Мариинский театр: Костя страшно увлекся балетом после кратковременной работы над костюмами к «Баядерке». Мы быстро стали друзьями, практически семьей. В какой-то момент, как самая активная, я решила, что нужна галерея, сколько можно ходить на чердак. Нашла подругу, Наталью Антонову, которая была заинтересована в создании бизнеса. Зарегистрировала название, оно до сих пор существует юридически. Мы купили диван, большое зеркало-псише, ширму затянули тканью, которую нам дал завхоз Мариинского театра, из нее же Костя сделал красивые шторы. Купили люстру, поставили столик из красного дерева. И в июне 1994 года на Австрийской площади открылось ателье «Строгий юноша».

У Кости была мощнейшая харизма. Он говорил негромко, в застенчивой интеллигентной манере, но очень твердо, не употребляя ни одного грубого слова. Он был из стали и железа, с очень сильной волей. Там, где находился Костя, руководитель был один. Если шел большой показ мод, все слушали только его: модели, парикмахеры, рабочие сцены. Сшить у Кости пальто было дорогим удовольствием, но это был самый настоящий кутюр. Он снимал мерки, обговаривал идеи, но никто не знал, что увидит в итоге. Если не нравился результат, то вещь оставалась у Кости, но этого почти не бывало. Он считывал и пытался воплотить внутренний облик, проникал в суть, соз давал образ. То, что получалось, можно было выставлять как портрет. Костя говорил: «Я мог бы заниматься дизайном одежды, но у меня другое творческое кредо. Я строю дворцы».

Многие люди держали его произведения дома на манекене. Пальто или свадебное платье можно было сразу продавать в музей. Когда его не стало, так и случилось. Я помню, что золотые трусы Осла с фаллосом, которые мы выставляли в Бельгии, заказал в количестве нескольких штук модельер Оливье Лапидус. До сих пор помню, как старая портниха сидела и пришивала к ним прекрасный атласный член. В своих работах Костя занимался любимой детской игрой в секретики, когда в землю зарывается что-то красивое, накрытое стеклышком, — потом откапываешь, а там красота! Он выкраивал вставки, помещал туда солдатиков, а сверху пришивал сетку или закрывал тюлем нарциссы.

С появлением Кости в рядах Новой академии все очень переменилось. Олег Котельников говорил, что он оказал сильнейшее эстетическое влияние. У Тимура Новикова в лексиконе появилось слово «красота». Он, к изум лению всех рок-музыкантов, стал ходить на балет. А Костю называл исключительно принцем. Я думаю, что если бы Костя был жив, то, вероятно, его ждал бы успех за границей. Несмотря на то что у него не было деловой хватки, вокруг него всегда царила атмосфера благоговения, разве он не справился бы с десятком портних? Он умер в мае 1998 года от воспаления легких, а в сентябре в Петербург приехала стилист Изабелла Блоу, которая открыла Александра Маккуина и Филипа Трейси. Она пригласила меня на ужин, где сказала: «Вы же тоже муза, я по кольцам все вижу». Кто знает, как бы все повернулось, будь Костя жив.

Интервью: Ксения Гощицкая, Виталий Котов
Благодарим за предоставленные фотографии из личных архивов Алексея Соколова, Екатерину Андрееву и Алену Спицыну