Самая яркая дебютантка современной российской литературы Гузель ЯХИНА родом из Казани передала права на экранизацию романа «Дети мои» студии Алексея Учителя, ждет федеральной премьеры телесериала по ее роману «Зулейха открывает глаза» и выхода этой книги в Англии и США.
Откуда у вас такой интерес к 1920-1930-м годам, когда происходит действие обоих романов и третий тоже будет о той же эпохе?
Я была близка с бабушками и дедушками с обеих сторон - маминой и папиной, проводила много времени в их домах. Поэтому было интересно узнать о периоде их детства, молодости,что их формировало. Это мои личные ниточки к тому времени. Что же касается более общих моментов, то сама эпоха была необычайно драматичной, трагедии следовали одна за другой практически без перерыва. И эхо тех событий ощущала даже я в относительно благополучные в 1980-1990 годы. Например, моя бабушка Раиса, чья судьба послужила толчком к написанию романа о Зулейхе, была чрезвычайно жестким человеком, у нас были очень близкие и одновременно сложные отношения. Попытка разгадать ее стальной характер и стала пружиной для написания романа. Или мой дедушка Гильмутдин, бывший учитель немецкого языка, прошел всю Великую Отечественную войну, но не рассказал мне о ней ни слова. Его странная молчаливость на эту тему при общей открытости, душевности и теплоте наших отношений тоже вызывала у меня всегда большой интерес.Так что роман – попытка разобраться хотя бы чуть-чуть в том времени, заглянуть в него и понять, как это отразилось в нас сегодняшних.Я убеждена, что отзвук всех происходивших в нашей стране событий есть во всех нас.
Даже в молодежи, которая родилась в уже совершенно другом мире. Неужели наши круги ада на них не закончились?
Я говорю не о кругах ада. Скорее, о передаче психологической травмы. То, что было в 1920-1930-е годы, аукается до сих пор. Как одно из последствий тех событий, к примеру, сложные отношения матерей и дочерей в нашей стране. В Советском Союзе у женщин судьба мужская. Именно они часто занимали места уходящих на войну, погибающих там, сидящих по тюрьмам и лагерям мужчин. Это не могло не сказаться на отношении этих женщин с собственными детьми.
Сейчас «Зулейха» выходит в Англии и США. Как считаете, поймут ли ее там – с иными ментальностью и генетической памятью.
Понятно, что в разных странах роман воспринимается по-своему. Например, пообщавшись с читателями в Иране, я с удивлением обнаружила - для них очень многое в романе понятно, близко. В частности, сказки, которые вспоминает Зулейха, мифические персонажи, к которым она обращается – все эти дэвы, пэри, аждаха – все это есть в персидской мифологии (именно оттуда они были заимствованы в татарскую культуру). А имена - Зулейха, Салахатдин, Муртаза и даже Гузель – современные иранские. Есть страны с «советским» прошлым, где репрессии – это часть истории страны. В Чехии, Польше или Латвии не нужно было ничего объяснять про высылку из родных мест, про трудовые поселения – пришедшие на встречи читатели сами могли много рассказать об этом, вспоминали судьбы своих родителей, бабушек-дедушек. А в некоторых странах необходимо вводить читателей в исторический контекст, рассказывать про раскулачивание и коллективизацию. И даже про то, кто такие татары. Еще нюанс. В Европе иначе, чем в России воспринимают героя Игнатова. У нас эта тема - превращения жертвы в палача или плача в жертву - понятна, это многими пройденный путь. Судьба красноармейца, потом сотрудника ГПУ, которого ломает система и в итоге он примыкает к поселенцам, у читателя в нашей стране вызывает сочувствие. А у немецкого читателя, к примеру, на этом герое с самого начала – клеймо палача, которое невозможно стереть. Не знаю, как будет понята и тема горького счастья, которое может прорасти из несчастья. Как воспримут «Зулейху» в Англии и Америке –увидим.
Когда попробовали написать что-то свое?
Начала в семь лет с небольших смешных стихов, потом перешла к рассказам и повестям. Были и подражательные вещи – например, Агате Кристи, Александру Дюма. Потом перешла к киносценариям, предварительно прочитав все источники, которые можно было найти в библиотеках – журналы «Искусство кино», «Сеанс» и прочие, и тоже пыталась подражать. Затем пришла очередь философских сказок. Словом, осваивала практически все жанры. Очень сожалею, что из-за нескольких переездов практически ничего из того раннего не сохранилось. После такого активного периода в школе и институте последовал длинный перерыв, и только уже в 2014 году появился мой первый взрослый рассказ «Мотылек» - о мальчике-сироте, живущем на острове Свияжск в 80-е годы прошлого века. Вот с этого рассказа я перешла к роману «Зулейха открывает глаза».
Как пишете? Интересен сам процесс, про вдохновение говорить не будем.
Знаете, по вдохновению можно написать рассказ. А роман вряд ли получится. Подготовка и написание серьезной вещи занимает много времени. Сначала читаю много разного материала, из самых разных источников, а потом из этого хаоса пытаюсь сплести узор истории. Когда имеешь дело с историческим материалом, это накладывает определенные ограничения - исторические события случились именно тогда, когда случились, и ни днем позже или раньше, - эти «гвозди», вбитые в ткань повествования, нельзя никуда перебить. То есть необходимо сделать историю такой, чтобы драматургия развивалась не отдельно от исторического контекста, а вместе с ним. Больше того – интереснее и правильнее, если большая история подталкивает историю маленького человека. И вот такое сплетение двух историй – большой и истории маленького человека - для меня самое сложное. Я бы говорила о нескольких уровнях достоверности. Есть достоверность, как я ее называю, первого уровня – событий, фактов и предметов. Здесь просто требуется тщательно штудировать материал и знать, например, какие в 1920-1930 годы курили папиросы, из каких материалов изготавливались пуговицы для военного кителя, как тогда называлась та или иная еда, когда точно вышло то или иное постановление ЦК и так далее. Это дается внимательным изучением исторического материала, первоисточников. Есть второй уровень, сложнее –достоверность психологическая, достоверность характера. Очень сложно рисовать портрет человека, живущего восемьдесят или девяносто лет назад. Третий уровень - уже высший пилотаж: достоверность социально-психологическая, драматургическая – то есть как характеры взаимодействуют друг с другом, о чем герои спорят, на что обижаются, чем восхищаются, вдохновляются.
Когда я дочитала ваш второй роман до эпилога, то поняла, что у вас были конкретные прообразы ваших героев.
Нет-нет, герои в «Детях моих» вымышленные. Но, действительно, в эпилоге я специально использовала сухой лапидарный язык, практически документальный. Это сделано умышленно, чтобы вывести читателя из атмосферы сказки и дать понять, что такая республика и похожие на героев люди были на самом деле. И трагедия с советскими немцами случилась на самом деле. Кстати, этот эпилог стал камнем преткновения при заключении договора с немецким издательством. Меня настоятельно попросили его переписать, потому что немецкий читатель трепетно относится к вопросам исторической правды. И для него неприятно было бы узнать, что в реальности такие герои не существовали. Поэтому для немецкого издания эпилог я переписала близким к основному романа языком, но сохранила все факты и цифры. Весной в Германии появятся первые книги для журналистов и критиков, а в конце августа - основной тираж. В переводе на немецкий роман будет называться чуть по-иному – «Дети Волги».
Гузель Яхина - лауреат премий «Большая книга», «Ясная Поляна» и «Премия читателя» за первый роман «Зулейха открывает глаза», который переведен на тридцать один язык. По данным сервисов Ozon и Ozon.travel в 2018 году романы Яхиной были в лидерах заказов книг, которые россияне брали в путешествия.
Текст: Татьяна Лескова
Фото: из архива Гузель Яхиной
Комментарии (0)