В субботу начнется Летний книжный фестиваль. К нему издательство «Смена» переиздало дневники Габдуллы Тукая. Публикуем отрывок - о том, как нелегко жилось поэту в Казани.
Помимо этого «Смена» выпустит еще две новые книги: сборник репортажей швейцарского писателя и журналиста Дмитрия Гавриша «Дождя не ждите. Репортажи» и текст российского писателя и публициста Андрея Левкина «Города как камни и представления». В «Дневники», помимо известных воспоминания «Исемдә калганнар», вошли менее «раскрученные» автобиографические фрагменты.
Шестой час утра. Мы с муллой сели в сани, чтоб ехать в Казань. Кучер – на облучке.
Впереди простор; ни ветерка. Если даже и подует слегка, снега над настом не поднимает. Лишь пар из ноздрей лошади видится мне как клубок тумана. Много уже проехали. Попутчик, посокрушавшись, что не удалось запастись в дорогу револьвером, бормочет: «Ничего, у нас к днищу саней дубина подвязана».
Я представил себе, как подкарауливающие нас в Воробьином лесу грабители с огромными кинжалами терпеливо ожидают, пока мы отвяжем упомянутую дубину. Ну и что такого, подождут, ничего удивительного. Это ведь «Волшебница-зима»! Зимний мороз творит чудеса! Если Всевышний с его помощью может маленькое ушко увеличить до размеров лаптя (в нашу редакцию как-то прислано было стихотворение, автор которого приводил увеличение уха на морозе как пример, доказывающий могущество Аллаха), то разве трудно ему заставить окоченеть руки поджидающих нас разбойников?
По дороге попадаются деревни, порой с какими-то бессмысленными, странными названиями. Проехали деревню с понятным названием Тимерчи («Кузнец»). Рассказали, что мулла этой деревни – отважный защитник религии, выпустивший книгу «Крепкая, как сталь» и другие подобные книги с самыми резкими названиями, направленные против нового метода обучения в медресе. Осмотрел деревню внимательнее. Заметил, что эта беднее всех деревень, через которые мы проехали, и в сплошных ямах. Все дома кривые, как старухи, некоторые в дырах, некоторые в прорехах. За деревней нельзя не обратить внимания: ни одного стога соломы от ржи или пшеницы, но зато очень много стогов сена. Увидев это, я подумал:
«В деревне этой, в которой мулла поклонник газеты „Дин вэ магишат“ („Религия и жизнь“), неужто здесь и люди едят сено? Неужто и жеребцам из „Религии и жизни“ сено из этой же деревни доставляют?».
Морозный день. Ноги мерзнут. Никак не доедем до деревни Чепчуги («Воробей»), где нас ждет чай. Или по мере нашего движения воробей улетает все дальше? Но по слову: «Все, что предстоит, близко», доехали до Чепчугов. Разделись, попили чаю.
Больше ничего достойного описания не было.
Вот разве, один ямщик, объявив: «Пойду-ка, дам волю шайтану!», – куда-то удалился и вернулся уже навеселе. Мне показалась забавной эта присказка: «дать волю шайтану». Она пробудила в моей голове кое-какие мысли, дам-ка я в журнал «Ялт-юлт» тему для рисунка.
Из Чепчугов выехали в час дня. Вот и тот самый Воробьиный лес величественно возвышается перед нами. Въехали в него. Однако из-за того, что, во-первых, время дневное, а во-вторых, дорога заполнена упряжками с лошадьми, не то, что за дубину, за палку браться не пришлось. Вот и деревня Киндери, вот и Казань показалась. Вечереет. Поднимаемся в очень высокую гору в «Швейцарии». Ползем, как гусеница.
В домах зажглись огни. Небо украшено звездами, улицы – фонарями. Всего семь вечера. Магазины открыты. Улицы полны жизни. «Динь-динь» – набитый людьми, с ярко освещенными окнами проехал трамвай – «барабуз» бельгийского акционерного общества; с ним наперегонки мчится представитель татарской фирмы – извозчик дядя Гайфулла на грузовых санях.
III
Пожив в деревне, я очень полюбил одиночество и тишину. Поэтому и по приезде в Казань планировал пожить замкнуто. Снять у какой-нибудь одинокой старушки угол в тихом месте, никуда не ходить, гостей не принимать. Неплохо бы найти квартирку где-нибудь в окрестностях Подлужной. Решил для себя: буду есть да спать, читать да писать, а если прихворну, так тихо отлежусь.
Въехал на квартиру, правда, это не Подлужная, а, как выражается газета «Йолдыз», «Вторые Ямки». Хозяйки – две русские женщины, сестры. Мещанки, черт бы их побрал, мещанки.
Каждый раз, читая Максима Горького и Кнута Гамсуна, посылаю проклятия мещанам.
Как будто позабыл, как два года тому назад, заплатив одной мещанке полуторамесячную квартирную плату, выдержал всего три ночи, и вот опять к ним попал.
Восемь рублей за месяц с готовкой. Мясо не моют. Варят щи. Суп то пересолят, то недосолят. Чайная заварка сутками используется одна и та же. Чашки покрыты коричневым налетом. Стол – что твоя помойка. В день заселения сказали: «Завтра кровать доставим». Неделю спал на полу, перекатываясь, как пустая бутылка, а кровати все нет. Хозяйки день и ночь пропадают неизвестно где, что твои кошки. Даже самовар ставит кто-нибудь из квартирантов.
В один из дней хозяйка все же попалась мне на глаза, и я спросил ее: «Когда у вас кровать будет?» В ответ она, наотрез отрицая данное обещание, принялась причитать, что по бедности кровать купить не в состоянии. При каждом слове ее физиономия меняется, как у гримасничающей обезьянки. Переднего зуба не хватает. Не дослушав ее лживых объяснений, я сбежал. С приятелем пошли искать мне номер.
Нашли номер. Ну и хороший, ну и красивый! И название-то какое: «Сияние» – внутри все лучится. Что за мебель! Четыре угла кровати украшены сверкающими набалдашниками. Что касается зеркала, то оно подобно сияющему среди песков киргизской пустыни чистейшему озеру. Дверь словно из белого перламутра. Умывальник с мраморной раковиной. На письменном столе бордовое сукно. Сам стол с множеством ящиков. Паркетный пол, на который человеку и наступать-то не подобает, лечь бы на него грудью и скользить. Стены словно отлиты из шоколадных пряников…
Короче говоря, и не пересказать. Однако верить или нет – воля читателя.
IV
Если скажете, что это похоже на рекламу, то вот мой «шуралийский девиз»:
Хвали кого захочешь иль ругай,
В союз ни с кем, однако, не вступай.
Вечером, зайдя на квартиру, нанял извозчика и принялся перетаскивать вещи. Попытался заговорить с хозяйками насчет возврата задатка, но они принялись кричать, что задаток возвращать не полагается, и подняли такой шум, что, заткнув уши и схватив в охапку оставшиеся вещи, я едва от них сбежал. Сгорели мои три рубля.
Номер. Я чуть не забыл, что внес месячную плату и теперь смогу безмятежно наслаждаться каждой минутой пребывания в таком прекрасном месте.
Переночевал одну ночь. Утром номер тоже кажется красивым. Вечером, при электрическом свете, он красив по-другому. Провел вторую ночь. Выспался сладко.
На третью ночь, я тебе скажу, заработавшись за письменным столом, я вдруг почувствовал себя человеком, который оказался в нехорошем доме, населенном духами-пери («кто в этот дом войдет, невредимым не выйдет» из книг сказок). Что-то похрустывает. Глядь – да это крысы! Ах вы, божьи враги! Ах вы, враги рода человеческого! Ах, враги генерала Толмачева!
Грызут еду в моем комоде. Перестал писать. Крысы губят мои и без того расшатанные нервы. Нет, никак не могу писать. В смятении выключил свет и лег спать. Рядом с собой положил багажный ремень, чтобы бить им по комоду, отпугивая крыс.
Только закрою глаза, в ящике комода, стоящего рядом с кроватью, начинается шебуршание. Сахар превращают в прах. Булку грызут. В смятении хватаю ремень и со всей силы шлепаю им по комоду. На короткое время устанавливается тишина. Только глаза закрою – снова слышится скрежетание. Снова бью, снова ругаюсь. Растерянно бормочу: «Эй, воришка! Понимаю, что тебе, бедняге, такие чудеса храбрости приходится проявлять только для того, чтобы не умереть с голоду. Но нельзя ли хотя бы не шуметь во время еды? Мне для тебя пищи не жалко, потому что если я спрячу еду в недоступное для тебя место, ты, пожалуй, осмелеешь до того, что примешься обгладывать мои нос и уши. Но все-таки знай, как говорится, сверчок свой шесток!» Все равно своего занятия не бросает.
Вот тебе и прекрасный номер! Наутро и на сливочном масле обнаружил следы крысиных лапок. Нет, больше невозможно это терпеть, сегодня же отправляюсь на поиски кошки!
V
Утром еду на «барабузе». Лошадь встречается – кошка не встречается, собака встречается – кошка не встречается, коза встречается – кошка не встречается. Мухаммеджан-хафиз встречается – кошка не встречается. Встречаются пузатые татарские баи – кошка не встречается. В тот день я ходил до вечера и, не найдя кошки, решил в номер не возвращаться и пошел ночевать к товарищам на Армянскую улицу (ныне Спартаковская - прим. ред.). Лег спать. Вот это клопы!
Ну и клопы! За один укус выпивают по столовой ложке крови. Встал, зажег свет: вся поверхность подушки словно украшена мелкой узорчатой вышивкой из бесчисленных клопов! Надежда выспаться оказалась тщетной. До восьми утра сидел при свете, перечитал все до одной валявшиеся на столе чепуховые книжонки, которые в другое время бы и в руки-то не взял.
Мое хождение имело такой оборот: бежав от крыс, пошел искать кошку и, не найдя, привел за собой клопов…
Мне пришла в голову замечательная мысль. Я задумал сам стать кошкой. Однажды вечером я надел на ноги валенки, а на себя шубу, вывернув ее наизнанку. На голову такую же вывернутую шапку. К шубе сзади прикрепил из мочалки подобие хвоста. И принялся репетировать, крича по-кошачьи. «Мияу», «мырау», «мя-аа-ауу», «мор-рр-а-ууу»!
Так как мне самому казалось, что это совсем по-кошачьи, я посреди ночи, хорошенько поджав ноги, уселся у дыры, из которой выходит крыса. Вот мяукаю, вот мурлычу!
– Мияу, мырау, мя-аау, мор-рррау!
Остановился раз, смотрю, крысы всей семьей собрались в дыре. Сквозь острые их зубы слышны такие оценки моего мурлыканья:
– Вот еще один Камиль Мутыги выискался! (хихикают)
– Ладно еще, бесплатно слушаем, ведь за худший, чем этот, концерт Камиля публика денежки выкладывала.
– Плохой артист! Хотя и не хуже «шароварников».
– Тоже мне, кошка!
– Тоже мне, напугал!
– Разве не похож я на кошку? И мяукаю, и мурлыкаю!
– Как на тебя ни посмотри… Ты и ногти давеча подстриг, как человеку полагается… И лицо у тебя гладкое, без шерсти; и усов-то у тебя нет, и сам ты слишком большой.
Да я ведь, скажу вам, не хвастаясь, и сам за словом в карман не лезу:
– Эй, крысы! Зачем вы мой провиант воруете? Почему бы вам в интенданты не пойти Брюшки вы солидные наели, это вам подойдет.
– Видно, ты думаешь, если мы в подполье живем, ничего не знаем, что кругом творится? (общий хохот) В последние годы интендантов то и дело за решетку прячут: и в Казани, и в Киеве, и в Петербурге…
– Оказывается, вы весьма осведомленный народ.
После того, как смутьяны утихомирились, уж не к вам ли в руки перешла «подпольная» печать?
Одна из крыс, выпятив грудь:
– К нам, к нам! Что ты нам сделаешь?
Другие, жалея меня:
– Все-таки человек не в своей роли – разве это не комедия?
– И какое же занятие мне подойдет, господа критики?
– Пишешь – пиши. Не нервничай, как старый чиновник.
После этих слов я, чтоб не опровергать их слова, как горох расставил вот эти баиты в качестве эпилога к данной истории:
Наставление и назидание
Комментарии (0)