Хедлайнер книжного фестиваля в ЦСК «Смена», писатель и лауреат литературной премии «Русский букер» - о невозможной серьезности, литературе и супергероях в нашем интервью.
Что вы имеете в виду под «архивацией реальности», о которой говорили на лекции?
Культура построена на сохранении чего-то. Поэтому архивация реальности — общий принцип искусства. Культура кодирует реальность в визуальных, текстовых или музыкальных знаках. Более того, каждый человек архивирует сам себя при помощи инструмента памяти. В парадигме модерна различные художественные направления занимались этим по-разному, хотя и в рамках общей модерновой тенденции отрыва от прошлого. При таком отрыве модерн переживает кризис традиционного христианства и взамен утраченной вере в бессмертие души модерн начинает искать что-то другое. Так, появляется принцип сохранения себя как произведения искусства и вера в бессмертие культуры.
Но разве архивация, собирание не принцип постмодерна, который в частности проявляется в его цитатности?
Модерн — это вектор на отрыв. А постмодерн, как осуществленный разрыв, не предусматривает связи с чем-либо. Это бессмысленный набор знаков, который организуется в какую-либо структуру во многом случайно. Кроме того, постмодерн предусматривает полную необязательность. Все сказанное условно. Это, наверное, одна из причин разговоров об упадке нынешней литературы. Это не связано с низким уровнем литературы, а просто нивелирована сама значимость слова. Если мы возьмем «Капитал» Карла Маркса, то этот труд сейчас просто утонет в огромном информационном потоке. Так происходит с большинством романов. Также ситуация социальных сетей предполагает, что каждый является писателем. И это совершенно справедливо. Иногда это вполне профессионально. Для читателя XIX века текст был чудом, который из каких-то обычных слов создает новые миры. В ситуации соцсетей это уже не чудо, потому что все могут точно так же. Увидев Малевича, никто не задумается о его технике и идеях. Зритель просто скажет: «Я тоже могу взять ведро черной краски и нарисовать квадрат». Интернетовская карикатура со смешной подписью — тоже такая наивная живопись, которая может быть и коммерческой. Нынешнее время не требует мастерства.
И таланта не требует?
Сейчас требуется талант продать себя и быть более интересным. Но обязательности в этом нет, потому что высказывание не влечет ответственности. Если раньше за сказанное слово можно было умереть на дуэли, то сейчас тот, кто серьезно реагирует на слова другого человека, выглядит дикарем. Это ведь «просто» слова, «просто» мнение. Претензий к ним быть не может.
Может, в ситуации соцсетей невозможны и большие романы?
Мы живем в мире, который предусматривает новые практики поведения. Люди не стали меньше читать. Они читают соцсети, а не книги. Книга — это долго. Мы читаем скверно написанную галиматью типа «Властелина колец» три недели, хотя фильм требует только шесть часов. В остатке получаем то же самое. Мозг идет по пути упрощения, поэтому люди предпочитают визуальную информацию. Засилье бульварного, иронического женского детектива — это прямое следствие деградации культуры. Донцова не могла существовать в 70-е, потому что это не уровень читателя того времени, но это уровень 2000-х. Так же и во всем мире. Каждое общество построено на принципе отчуждения. В рабовладельческом строе отчуждается свобода, в феодальном земля, при капитализме — деньги. Нынешнее общество отчуждает информацию. Определенная часть элиты сохраняет возможность владеть, получать хорошее, оставляя весь сор плебсу. 99% населения будущего — плебс, для которой предназначена простая информация, плохое образование, усредненная медицина на уровне безболезненной эвтаназии.
Чего не хватает русской литературе?
Русской литературе не хватает вменяемой политической элиты и державности. Как только появляется держава способная жестко обеспечить свои геополитические интересы, автоматически все, что происходит внутри этой державы, наполняется дополнительной значимостью. Танки Варшавского договора создали, в том числе, великую советскую литературу. Полный политический провал нынешней власти влечет нулевой интерес мирового истеблишмента и культуры к современной русской культуре. Тексты не стали хуже, писатели не стали менее талантливыми. Просто страна перестала быть интересной миру.
Люди с большими капиталами транслируют деньги, при этом ставят себя на более низкое положение по отношению к Европе и США. Основная задача политической элиты в лучшем случае быть на равных в этом клубе богатых. Но это желание высшей элиты, президента. Его слуги готовы на более низкое положение — быть конюшими или псарями. Черчилль, к примеру, говорил, что он дрожит в присутствии Сталина. Вот и разница между элитами. Литература сталинского времени была интересна миру как мнение сильного. Мнение слуги никого не интересует. Хотя можно окончательно опуститься и привлекать внимание как маргинал.
Вы высказывали свою теорию о том, что реализм был всегда.
Да, я думал об этом. Наскальная живопись — это тоже реализм, как и магический реализм. Никто же не пишет рассказы о квадрате, который пришел к овалу и у них родилась «словесная абстракция». Мы все же оперируем вещами реальности. Но каждое новое направление отличается тем, что отбирает. Каждый век обращает внимание на разные вещи. Если классицизм обращался к аристократии, то реализм говорил: «Нет же, рядом с вами живет девушка Лиза, которая тоже умеет любить и от любви убила себя, вам не стыдно?!». А потом приходит писатель-натуралист и описывает мочу. Это способ архивации каждого периода.
К чему обращается нынешний век?
Я думаю сейчас век развлечений, утехи и поиска зоны комфорта. Это попытка возвращения к истокам через какую-то радостную экологию, правильные штаны из хлопка (а лучше из конопли), обновленные Жигули смешного цвета. Попытка несостоятельная, потому что нет серьезной привязки к прошлому.
Серьезность стала невозможной?
Да. Мы ставим кавычки и скобочки, потому что серьезность в нынешнее время комична. Я говорил о Ярославе Гашеке, который уже в свое время воспринимал героический модерн в комичном русле. Для него патриотизм, героизм - смешные понятия, отдающие нужником. Кадет Биглер, самый смелый персонаж в эпопее о солдате Швейке, видит сон, как они держаться за животы от кишечного расстройства. Они все обделавшиеся герои. Гашек нивелировал серьезный героизм, оторвал его от почвы. И нынешнее время превращает все магическим образом в потеху. Понятия нашего времени лишены исторических оснований и корней, поэтому их легко обсмеять. На этом можно манипулировать, говорить любую дурь с прищуром типа это шутка. А если вы не поняли, то это ваши проблемы.
А популярность нынешних комиксных супергероев не является попыткой реставрации героизма?
Комиксы основаны на традиции европейского карнавала и языческом костюмировании, когда люди верили, что надев медвежью шкуру, сами становились медведем. Только в комиксах это паук. И существует договоренность, как в детских играх: если я в маске тигра, то вы меня боитесь и убегаете. Если нет, то ты с нами не играешь. Весь мир состоит из таких игровых договоренностей.
Ваши любимые книги из школьной программы?
У меня большой спектр предпочтений. Я люблю Гоголя, серебряный век, Юрия Олешу, Андрея Платонова, Аркадия Гайдара. Какие-то вещи Булгакова, Достоевского. Поскольку я закончил филфак у меня была возможность полюбить это заново и осознанно, а не потому что в школе заставляли.
Школьная программа — это литературный канон. Как набор писателей в этом каноне характеризует субъекта его формирующего?
У нас наблюдается преемственность от советской школы, которая знала такой академизм. В нем редко появлялись новые авторы. Я примерно представляю, почему в этот канон включили Солженицына. Буржуазная реставрация посчитала правильным дискредитировать советский проект. Это была общая тенденция. Но нынешняя элита понимает, что продолжение этой линии уничтожит ту страну, в которой они привыкли грабить.
Но элита должна как-то опираться на культуру?
Единственное на что они могут опереться — это прошлое. А прошлое — это классика. Скорее всего, в литературу снова вернутся советские писатели. Это здоровый консерватизм, потому что отказ от советского приведет к исчезновению категории «русского». Мы наблюдаем это в Прибалтике, которая отказывается от русского/советского и перестает существовать в ЕС как индивидуальная страна. То же мы наблюдаем на Украине. Украинцы — это русские, которые придумали себе никогда не существовашую идентичность.
Возможны ли государственные писатели, обслуживающие интересы элит?
Они всегда были. Сейчас эта когорта либеральных писателей — Улицкая или Толстая. У них с властью происходит полное пересечение риторик и они вместе транслируют одну и ту же либеральную идею. Хотя вроде бы эти писатели всячески дистанцируются от власти. На деле они, как и политики, говорят о целостности Украины, свободной торговле и частной собственности. Условные патриоты все так же остаются маргиналами. А то, что президент говорит о каких-то скрепах — это тоже просто слова, ориентированные на определенную часть населения только для того, чтобы они не чувствовали себя покинутыми. Это как Бандераса возводят в ранг голливудской звезды, чтобы было приятно испаноязычному населению США.
То есть большинства 86% не существует?
Большинство ориентируется на деньги. Хотя за ними ничего уже не стоит. Но все равно за них держатся как за мешок с золотом, в котором золота и нет. Это тоже форма общей договоренности глобалисткого финансового мира.
А как вы относитесь к тому, что в эти политические игры включают литературу и начинают, например, делить Гоголя по национальному признаку?
Это дестабилизирующие вещи, которые запускаются какими-то структурами в целях провокации. Дело не только в Гоголе. Это сложная система, как разные понятия меняют или теряют свой смысл. Кто-то демонстрирует свои часы за полмиллиона, а после отпускают на свободу воровку. В этом контексте фраза «своих не сдаем» обретает новый, негативный смысл. Это интересные постмодернистические фокусы. Это смешно, но так разрушается традиция, а страна — это в первую очередь традиция. Ее разрушение грозит элите потерей награбленного. Они это понимают, поэтому пытаются усидеть на многих стульях. Тот же возврат Крыма воспринимался вначале как разворот к модерну или хотя бы как вектор к традиции. Но этого не происходит, потому что «Возвращение Крыма» - тоже просто слова без реального фундамента.
Современность стала более художественной?
Думаю, нет. 90-е были более живописны, а 2000-е банальны как-то.
Беседовал Алмаз Загрутдинов
Фото из группы фестиваля в Facebook
Комментарии (0)